— Было время, пока ты из Магроса летел, нарушая ПДД, — отвечает отец, протягивая мне свой планшет. — Четыре нарушения. Штраф не забудь заплатить.

Я смотрю на экран. Вот когда не надо, тогда очень быстро работают Дорожные Патрульные Службы — уже рапорт прислали о моём супер-скоростном передвижении по Государству.

— Хорошо, заплачу. Куда я денусь? — отвечаю я, набрасывая куртку на голое тело и собираясь отправиться восвояси. — Насчёт подпольного портала перехода — я вызвал Пахоменко. Отправлю его в туманные холмы на север. Там было короткое замыкание. Пусть разузнает там что, да как. Отчёт он тебе пришлёт.

— А как насчёт заказчика? Есть мысли? — Командор прохаживается по кабинету, останавливается у окна и минуту разглядывает шумный мегаполис с высоты птичьего полёта.

Торможу на секунду у двери и, глянув на отца, отвечаю:

— Вот возьмем диверсанта, у него и спросим.

Алёна

8 августа 1818 год (15:30)

Не понимаю, почему книга переместила меня сюда? Намечалось совсем другое время и совсем другое место. Но если я здесь, значит кто-то нуждается в медицинской помощи.

Обоз, в котором я оказалась, судя по разговорам едущих в нём, следует по пыльной степной дороге в станицу Каменская. Обоз — это несколько телег и кибиток с пассажирами, а так же около двадцати верховых казаков с саблями и нагайками. Среди них нет Зайцева, я всех рассмотрела. Если вспомнить все мои перемещения, то ясно — спонтанно забрасывает меня туда, где он есть. Но его тут нет. Странно.

В моей сумке медицинские принадлежности и диплом фельдшера. Значит мне легально предстоит познакомиться с местными властями и работать в госпитале. Кого конкретно я должна вылечить, мне пока что неизвестно. В моей книге только заглавие и «…следовать по указанному маршруту». Всё, на этом запись обрывается. Ну да ладно, посмотрим по ходу событий.

— А вы, барышня, водицы не желаете? — оборачивается ко мне мужик, сидящий впереди телеги и погоняющий лошадь. — Дорога-то ещё долгая.

— Да, спасибо, — не отказываюсь я, поскольку жара стоит невыносимая и солнце печёт беспощадно, а на мне столько шмоток и вдобавок длинных юбок штук пять. По тутошней моде ведь всё.

Беру железную флягу из рук мужика и, проведя рукой вдоль её, обеззараживаю воду. Наблюдаю, как ленты моего потока обвивают сосуд.

— А вы странная, барышня, — сообщает мужик, бросая на меня прищуренные взгляды.

— Почему это? — настороженно спрашиваю я, замерев на миг, как «застуканная на горячем». Неужели видит, что я магичу?

— Не капризничаете, — улыбается он в пышные усищы. — Вот давеча, городскую вёз на телеге. Точь-в-точь, как вы, она вся в шелку была. Так ругалась, на чём свет стоит! То телега жёсткая, то солнце яркое. Уж и не знал, что делать с ней, горемычной…

— Честно? — я тоже прищуриваюсь в улыбке, а потом вздыхаю тяжело. — Телега ваша действительно жёсткая. И у меня уже бок болит так сидеть.

— А вы соломку-то подгребите, да лягайте себе. Лёжа-то сподручнее будет. И косточки не заболят. Вон, вы какая худобушка — вашим косточкам перина небось нужна.

Я бы с удовольствием сейчас разлеглась тут в позе морской звезды, но кругом казаки, а я в такой позе очень буду для них соблазнительна. Вот, один всё поглядывает на меня и ус подкручивает. А развались я на спине, так он совсем с коня упадёт при виде такой призывной позы. Нет, среди мужиков надо держать марку, мне ведь ещё их лечить придётся, как я полагаю. Надо, чтобы уважали меня и слушались.

— Благодарствую за заботу. Но я уж посижу, — отвечаю я вознице. — А привал скоро будет?

— Может и будет, — равнодушно отвечает мужик, — енто, как его благородие скомандует. Однако, до станицы надобно дотемна успеть. А ежели привалы делать — то в степи заночуем.

— Но как быть, если по нужде надобно? — ёрзаю я , поскольку действительно, дотемна могу и не дотерпеть.

— А вон, хорунжий, тот, что с красным мешком на седле. У него и поспрашайте. Он тут командует.

Я разглядываю указанную персону. Тот казак, что бросал на меня заинтересованные взгляды. Красавец, бравый вояка. Усы вразлёт, чёрная чёлка кучерявится из-под фуражки, глаза большие, яркие, а в седле как гарцует — загляденье. Можно, конечно, спросить его, когда мимо будет проезжать. Он вдоль обоза часто курсирует, поглядывает на меня. Но, наверное, это потому, что я немного отличаюсь от местных барышень. На них обычные сарафаны и платки повязаны. Одна я тут в модной шляпке с цветочками и в платье городском с кружевами. Но про поход в кустики с казаком стесняюсь заговорить.

«Но ведь не обязательно вслух спрашивать, — тут же приходит мне мысль. — Может я могу влезть к нему в мысли и тонко намекнуть?» Давай, Волкова, попробуй применить твои способности по назначению, точнее «по нужде».

«Эй, казак, устали все, надо привал сделать, — внушаю я ему свою мысль. — Негоже людей мучить. Дай команду, отдохнём чуток, по нужде сходим».

Ноль эмоций с его стороны. Может не долетели до него мои слова. Ещё раз попробуем: «Эй, казак, устали все, надо…» Где-то сзади в обозе заплакал ребёнок, тут же заголосили женщины. Хорунжий оглядывается, хмурится, потом встаёт в седле и смотрит вперёд. Женские завывания становятся громче и наш командир сдаётся. Когда мы подъезжаем к речушке, берега которой покрыты кустарником и небольшими группками деревьев, он таки громко командует: «Привал!»

Слышу свист и крики казаков: «Конь напоить! Оправиться! Бабы за кусты, мужики за телеги!»

Я спрыгиваю на пыльную дорогу, ноги ватные, затекли. Юбки идти мешают. Делаю два шага в высокую траву, цепляюсь платьем, теряю равновесие и… уже почти упала, когда чьи-то крепкие руки подхватывают меня сзади.

— Что ж вы, барышня, на ногах-то не держитесь? — спрашивает хорунжий, поставив меня вертикально.

— Благодарствую, господин э-э-м-м… — вопросительно смотрю на усатого красавца.

— Тимофей Куликов, хорунжий кавалерийского полка.

— Алёна Михайловна, фельдшер.

— Вы, Алёнушка, поспешайте за кустики-то, потому как привал короткий, пять минуточек всего, — улыбается казак.

И я поспешаю, ругая моду барышень 19-го века. Кто придумал надевать столько юбок? И главное — нахрена? Очень хочется их поснимать, но чувствую, что от такого зрелища не только казаки с коней попадают, сами кони тоже оборжутся…

Через пять минут, действительно, слышны команды: «На конь!», «Все по телегам!», «Трогай». Трясёмся снова. А меня мучает вопрос: «Зачем меня книга сюда забросила, да так, что мне приходится в телеге ехать почти целый день?» Или может, здесь уже больные есть? Оглядываюсь. Нет, вроде все здоровы. Даже ребёнок, что голосил недавно, и тот не плачет. Странно всё.

Замечаю, что Тимофей всё чаще бросает на меня любопытные взгляды.

— А вы, Алёнушка, надолго ли к нам в Каменское? — спрашивает он, подъехав ближе.

— Пока всех не вылечу, — отвечаю я, щурясь от солнца и ставя ладошку козырьком ко лбу.

— Тогда до второго пришествия, — хохочет он. — У нас братва завсегда порублена с разъездов-то повертается. Бусурманы, собаки, набегами балуют. А турецкий ятаган, он острый, как серп, та и махать они им горазды.

Я всматриваюсь в этого казака. Он хоть и смотрит строго, командует, прикрикивает на подчинённых, но глаза у него добрые, как у Зайцева. Стоп. Алёшка, не надо про Зайцева. Запретная тема. Он, конечно, хорош, негодник, но наглый и вредный тип. К тому же раздражает меня он. Другое дело — казак вот этот. Вежливый, не навязчивый и симпатичный. И к разговору с ним душа лежит.

— Это ничего, починим ваших казачков. Пуще прежнего бусурман рубить будут, — в тон ему отвечаю я, а потом спрашиваю, хоть и надежда слабая, но всё же… — А может лошадь есть у вас лишняя? А то у меня вся спина уже болит от этой телеги.

Тимофей удивляется и чешет затылок.

— А вы, барышня, смелая небось, — улыбается он. — Ну, добро. Пошукаю вам коня, да посмирней.