– Ну, за знакомство? – предложил он.

Они выпили. Коньяк был терпким и отдавал шоколадом. Такой коньяк Аркадий Наумович в своей жизни пил только раз, после того как полет Минтеева и Усыскина во время внезапно начавшегося урагана, о котором не предупредили, да и не могли предупредить метеорологи, закончился невероятной удачей. Профессор Тихомиров тогда привез прямо в ангар бутылку еще дореволюционного коньяка «Шустовский», которым они и отметили второй день рождения благополучно приземлившихся товарищей.

– А любопытство-то гложет? – подмигнул Штерну гость. – По глазам вижу, что снедает вас любопытство. Зачем ты ко мне, товарищ Никольский, пожаловал, что тебе надо от уставшего человека?

Штерн промолчал. Никольского молчание хозяина не смутило. Он снова разлил по рюмкам коньяк и поднял свою.

– За взаимопонимание!

Выпили за взаимопонимание.

– Как вы меня нашли? – спросил Аркадий Наумович.

– Вы знаете, элементарно, – Никольский ловко очистил мандарин и бросил дольку в рот. – Мне попалась фотография, на обороте которой были ваши данные. Я и послал запросы в адресные бюро Москвы и Ленинграда. Минтеева я уже живым не застал, а с вами мне повезло.

– Так что же вы от меня хотите? – спросил Штерн.

– Взаимопонимания, – повторил Никольский. – Как я понимаю, ваша научная школа разгромлена, почти все отбыли сроки в тюрьме и в настоящее время от исследований отлучены. А наука не должна стоять на месте. Вашей группой в свое время были собраны ценнейшие научные данные, которые волей обстоятельств оказались под спудом и долгое время не были востребованы. Пришло время вернуться к ним. Наука нуждается в вашей помощи, Аркадий Наумович.

– Все, что мы обнаружили, имеется в отчетах, – пожал плечами Штерн. – Боюсь, не смогу быть вам полезным.

– С отчетами получается какая-то неразбериха, – доброжелательно улыбнулся Никольский. – Еще в тридцатых на них был наложен гриф секретности, а перед войной все отчеты были затребованы Наркоматом государственной безопасности. Причем запрос подписал лично Лаврентий Павлович. Вы не находите, что подобные меры предосторожности излишни для обычных документов о состоянии атмосферы, атмосферном давлении и атмосферных явлениях?

– И какой же вы сделали вывод? – усмехнулся Штерн.

– Я пришел к выводу, что вашей группой было сделано серьезное научное открытие, которое имело оборонное значение. Тогда наложенные запреты могли быть оправданы. Война была на носу. Но сейчас другие времена, и ваше открытие должно стать достоянием научной общественности.

– Вот оно что! – Штерн покачал головой. – Лавры вам спать не дают! Мы, дорогой товарищ, за наши научные изыскания получили на полную катушку. А вам подавай результаты! Чем вы за них готовы заплатить?

– Вы имеете в виду деньги? – с легким презрением спросил Никольский.

Штерн покачал головой.

– Что мне деньги? Вы даже не догадываетесь, чем вам это знание грозит. А если оно грозит вам отлучением от науки? Если единственной расплатой станет многолетнее заключение или даже смерть? Вы готовы надеть терновый венец мученика? Или рассчитывали, что получите данные нашей группы и с барабанным победным боем двинетесь по ступенькам научной карьеры?

Никольский натужно улыбнулся.

– Вы утрируете, Аркадий Наумович, – сказал он. – Времена Ежова и Берии прошли. Вот уже генетические исследования разрешили, кибернетика постепенно перестает быть лженаукой… Прогресс неумолим. Почему вы считаете, что обнародование ваших открытий несет в себе опасность?

– Вы глупы и недальновидны, – сухо сказал Штерн. – Вам все рисуется в розовом свете. Мне искренне жаль, но нам с вами не о чем говорить. Дело не в том, что я не склонен вести беседу. Просто не хочется, чтобы в результате моей разговорчивости пострадали посторонние. Например – вы.

Он встал. Поднялся и Никольский.

– Я думал, что вы все еще остаетесь ученым, – с сухой обидчивостью сказал он. – Теперь я вижу, что ошибся. Вы не ученый. Вы трус. А скорее всего, вы просто деляга от науки. Теперь я более склонен верить тем, кто утверждал, что никакого открытия не было и вы извлекали из аэронавтики личную выгоду. До свидания, гражданин Штерн!

Выйти из комнаты он не успел. Белый от бешенства Штерн, схватив его за галстук, намотал шелковую материю на кулак.

– Повтори, – прошипел он. – Повтори, что ты сейчас сказал, сволочь!

– Пустите! – Никольский побагровел, с хриплым свистом втягивая ртом воздух. – Вы меня задушите! Отпустите немедленно!

Штерн опомнился и отпустил галстук. Никольский трясущимися руками принялся приводить себя в порядок.

– Я имею в виду, что теперь более склонен доверять тем, кто рассказывал о том, как вы перевозили на воздушных шарах золото из Сибири, – сказал он. – Это больше похоже на истину, нежели мифические открытия. За открытия не сажают, сажают за преступления…

– Убирайтесь! – сказал Аркадий Наумович. – Забирайте свою паршивую бутылку, свои фрукты и конфеты. И чтоб духу вашего здесь не было!

Никольский что-то зло пробормотал и выскользнул из комнаты. Аркадий Наумович схватил бутылку и конфеты, подскочил к входной двери и швырнул их вслед спускающемуся по лестнице Никольскому. Бутылка со звоном разбилась, конфеты разлетелись по лестничной площадке. Никольский втянул голову в плечи и стремительно скатился по ступеням.

– Что случилось, Аркадий Наумович? – тревожно спросила с кухни Лана. – Вы поругались?

Штерн закрыл дверь и некоторое время стоял, прислонившись спиной к стене.

– Все нормально, – не открывая глаз, проговорил он. – Все хорошо. Если вам не трудно, Ланочка, принесите мне капли. Они на верхней полке серванта.

Ленинград. Октябрь 1957 года

Что творилось сегодня в эфире, что творилось! Каждые полчаса торжественно и сурово, как в годы войны объявлял о взятых городах и выигранных сражениях, диктор Левитан сообщал о запуске первого искусственного спутника Земли. «Бип-бип-бип!» – звучали по радио сигналы летящего на огромной высоте спутника, вызывая зубовный скрежет капиталистических кругов, которые сами обещали запустить в космос ракету, да не сумели догнать Страну Советов, делающую семимильные шаги в научном и экономическом развитии.

– Вы слышали, Аркадий Наумович! – постучала в дверь комнаты Штерна соседка Лана. – Наши спутник в космос запустили! Включите радио, Аркадий Наумович!

Штерн не испытывал никакого желания слушать по радио тиражированную многократно ложь, но сидеть за закрытой дверью было глупо. Не оставляли Штерна в покое специалисты по борьбе с носителями вражеской идеологии – то наблюдение негласно ведут, то на беседы вызывают, а то и подсылают своих агентов в качестве собеседников. Не то чтобы Аркадий Наумович верил в причастность этой милой и симпатичной девушки к деятельности компетентных органов, но, как говорится, – береженого Бог бережет! В конце концов, в квартире могли просто установить какие-нибудь подслушивающие аппараты, техника-то за последние годы вон как далеко шагнула!

Аркадий Наумович отпер дверь, ласково улыбнулся девушке.

– Да слышал я уже, Ланочка, несколько раз слышал! – сказал он.

– Молодцы наши ученые, правда? – вспыхнула улыбкой девушка. – Представляете, летит среди звезд ракета и на весь мир сигналы подает! Теперь, наверное, скоро и люди полетят! Ведь полетят, Аркадий Наумович?

– Непременно полетят! – заверил девушку Штерн. – Ланочка, можно вас попросить? Не забежите в аптеку? Мне вас так не хочется обременять, но что-то у меня сердчишко прихватывает, а капли уже почти кончились.

– Конечно, конечно! – девушка взяла деньги и умчалась на улицу.

Аркадий Наумович с улыбой глянул ей вслед. Лана была полной противоположностью своей бабке. Молодость, молодость… Аркадий Наумович вдруг почувствовал жесточайшую обиду на весь мир. А ведь все могло быть иначе! Могла у него быть вот такая симпатичная жена, дети и даже внуки. Все-таки сорок два года. А вместо этого достался Экибастузский лагерь, выматывающая работа в забое, после которой невозможно отдохнуть в набитом людьми бараке.