Гладышев это высказывание перевел бы так: «Всякий разумный человек наказывает не потому, что совершен проступок, но для того, чтобы он не совершался впредь».

Более всего центурион жалел, что нет поблизости лавтумии – тюремной каменоломни, куда можно было отправить на вечное исправление негодное к службе пополнение.

Публий Сервилий Секст доложил, что поутру из райпо в казармы завезли одежды, о которых накануне говорил центурион с районным начальством. Сердце центуриона сжалось от нехорошего предчувствия.

– Что за одежды? – хмуро спросил он.

Секст поморщился.

– Варварские одежды, – доложил он. – Короткая рубаха и… галльские штаны! Солдаты возмущены, никто не желает надевать эту дрянь! Лучше смерть, чем позор, центурион!

– Штаны, говоришь? – тяжело переспросил центурион. – Ну, пойдем, покажешь мне эти штаны! «Так вот на что меня вчера уговорили! – подумал он. – Вот на что я вчера согласился!»

Форма представляла собой обтягивающие икры и ляжки шаровары и не менее узкие рубахи, на которых белыми буквами было выведено имя неизвестного демона «Adidas». К этой одежде прилагались также короткие сапожки в разноцветных нашлепках, снабженные совсем уж загадочными надписями, и черные шерстяные шапочки.

Центурион растерянно оглянулся.

Легионеры молча смотрели на него. «Штаны, – подумал центурион. – Штаны – это серьезно. Это уже позор. Какой уважающий себя воин штаны наденет? Лучше уж в эргастусы[14]! Но я же обещал! Проклятие!» Штаны были частью галльской национальной одежды, одеждой их заклятых врагов. Римляне презирали штаны.

Центурион брезгливо поворошил одежды. Штаны были с длинными красно-белыми полосами с обоих сторон. Легионеры неодобрительно переговаривались, наблюдая за действиями своего начальника. Слыша их ропот, центурион поднял вверх расправленную ладонь:

– Квириты! – сказал он. – Не насмешки ради прислали нам эти одежды, а ради маскировки. Судьба забросила нас в этот странный край. Не будем же подводить достойных людей, радушно встретивших нас, принявших власть цезаря и оказавших знаки уважения нашему легиону. Я приказываю надеть эти одежды, подчинившись судьбе и року. Доспехи всем сложить в каптерке казармы.

Легионеры загомонили.

– За свои решения я отвечу перед высокими римскими собраниями! – сказал центурион и повернулся к легионерам широкой спиной, показывая, что это его решение окончательное. Нрав Птолемея Приста его подчиненным был хорошо известен.

– А мечи? – крикнул кто-то из легионеров. Судя по акценту, кричавший был из овладского пополнения.

– Мечи? – Центурион выпятил подбородок. – Мечи нужно носить. Вивере эст милитари! Жить – значит сражаться! Ясно, квириты?

Опустив головы и все еще неохотно легионеры потянулись к новым одеждам. Загремели сбрасываемые доспехи. Римляне негромко роптали, но врожденное чувство дисциплины не давало бунтовать. Виданное ли дело – римлянину надевать штаны. Не среди варваров живем! Тем не менее кучка одежды постепенно уменьшалась. Новоявленные римляне надели штаны первыми и с видимой радостью: не каждый день такие обновочки выпадают!

– Проследи! – приказал Птолемей Прист манипулу. – Головой отвечаешь за порядок.

– Там старикашка один приходил, – сообщил Секст, неодобрительно глядя на переоблачающихся легионеров.

– Старикашка? – удивился центурион.

– Ну, сенеке. Он у тебя три дня назад был, – напомнил Секст. – Участник Второй Пунической. Янусный такой, помнишь?

– Второй Отечественной! – поправил центурион. – Гони его! Если этого седобородого послушать, то мы должны половину города повесить как врагов империи!

– Он вчера списки какие-то принес, – доложил манипул. – Недовольных и бунтовщиков. Он их еще со Второй Пунической составлял. Для немцев.

– А это кто такие? – вскинул брови центурион.

– Я учителя спрашивал, – сообщил Секст. – Учитель сказал, что это племя вроде галлов. Только хуже.

– Всякий враг галлов – друг подданных цезаря, – назидательно сказал центурион. – И наоборот: кто друг галлам, тот – враг цезарю. Надеюсь, ты поступил достойно? Что ты сделал с доносчиком?

– А что я с ним должен был сделать? – удивился манипул. – Я его местным властям сдал. Выяснилось, что он под чужим именем со Второй Пунической скрывался!

– Со Второй Отечественной, – поправил центурион.

– Какая разница, – пожал плечами манипул. – Нас начальник милиции поблагодарил. Сказал, что мы крупную рыбу поймали.

– А ты что – на рыбалке был? – заинтересовался центурион.

– С чего ты взял? – удивился манипул.

– Где же ты тогда крупную рыбу поймал? – удивился и центурион.

– Это он так старую вонючку обозвал, – пояснил манипул. – Доносчика этого.

– Человека назвал рыбой? – Центурион был поражен.

– Лукентиа поэтика, – объяснил манипул. – Поэтическая вольность.

Не зря в народе говорят: встречают по одежке, а провожают по уму.

Римские легионеры, хоть и были в большинстве своем крепкими и красивыми хлопцами, но из-за голых ляжек да бицепсов почитали их в Бузулуцке за дикарей. А надели они спортивные костюмчики, и сразу выяснилось, что среди дикарей этих штучные красавчики имеются. Двадцатилетний Гней Квин Мус сразу же стал предметом воздыхания бузулуцких девиц – уж больно похож он был на наглого и обаятельного Адриано Челентано из зарубежного фильма «Блеф», что показывали в Доме культуры месяц назад. Шляпу бы еще на бритую голову Гнея Муса, черную такую, широкополую, – вылитая Челентано бы получилась. И наглость та же, и походка ленивая, и борзость, с которой он взялся за бузулуцких вдовушек и за которую его почти неделю пытались подловить бузулуцкие ребятишки, – все совпадало.

Гней Мус и подумать не мог, что накрепко к нему прилипнет кличкой имя звезды зарубежного кинематографа конца XX века. Мус был знаменосцем легиона, ему был доверен значок легиона: серебряный орел на заостренном древке, и надо было видеть, как ловко управляется этот молодой солдат со знаком воинской доблести и чести.

Как мы уже говорили, легионом отряд Птолемея Приста было назвать трудно. Численностью он не дотягивал и до когорты. Собранный из старослужащих воинов отряд легионом назвал сам Птолемей Прист. А значок с орлом – это все, что уцелело от первого легиона, которым командовал Прист в одном из бесславных парфянских походов. Командовать новым легионом Птолемею Присту светило только в греческие календы, до начала африканской войны Прист держал волка за уши, и только заступничество одного из сенаторов, чье имя центурион предпочитал не оглашать (сильный благодетель – благодетель тайный), позволило центуриону возглавить этот небольшой, но славный и храбрый отряд, в котором были собраны те, кто умел держать волка за хвост, а не искал благодетелей в нундины.

Гней Мус, несмотря на крайнюю молодость, был опытным и отчаянным воином, а уж в любовных баталиях прославился куда более именитых граждан, даже тех, кто носил белую перевязь. В Бузулуцке Гней своим привычкам не изменил, и немало казачьих, да и кацаповских молодок провожали его по утрам со своих подворий, со слезами глядя, как бодро сверкает подошвами кроссовок торопящийся успеть в казармы до подъема легионер. Обычно Гней Мус покидал своих поклонниц в пятом часу – перед рассветом.

Птолемей Прист не раз заводил с молодым иноходцем отеческие беседы о добродетели, но Гней Мус, притворно соглашаясь, на деле не хотел пить поску вместо доброго вина. Выждав, когда центурион остынет, Мус возобновлял свои набеги на городок, презрев угрозы начальства отправить его качать воду для городского водопровода.

Любовные жаркие баталии способствуют человеческому общению.

Неудивительно, что любимец женщин стал первым легионером, освоившим не только русский язык, но и его традиционную ненормативную лексику, которую Гней Мус включал в свою речь с непринужденностью ребенка.