– Ты говорил о планете, – посмотрел на пришельца Салауддин. – Можешь отправить туда всю мою семью?

– Всю семью не могу, – с сожалением сказал зеленый человечек. – Эта планета – обитель отчаявшихся. А твоя жена счастлива, хоть и ждет тебя, твои сыновья учатся в институте и познакомились с прелестными русскими девушками, они просто не захотят улетать. А если уедут твои дочери, то кому они там покажут свои красивые альбомы с бабочками, которые готовили все лето?

– Хорошо, – вздохнул Салауддин и, наклонившись, поднял с земли автомат. – Значит, не будем об этом.

– Это оружие? – с интересом спросил пришелец. – Ты взял в руки оружие? Значит, ты решил стать свободным? Теперь ты знаешь, что такое свобода? Нашел в ней свой смысл?

– Это сказка, – сказал Салауддин. – Несбыточная сказка. Никто и никогда не может быть свободным и независимым. Свободным может быть только Аллах. Но если он будет свободным, кому он понесет свою печаль и тоску?

– Тогда бросай это железо, – непонимающе мигнул пришелец. – Бросай и лезь в корабль. Мы уже и так задержались, а это опасно.

– Улетай! – Салауддин ощутил пальцами ребристую рукоять автомата, и палец его уже привычно нащупал спусковой крючок. – Улетай! Слышишь! Я прошу, улетай!

Некоторое время пришелец смотрел на него, потом повернулся и скрылся в люке летающей тарелки. Несколько секунд тарелка неподвижно стояла на земле, потом резко взмыла вверх, закрывая звезды, покачнулась, начиная вращение, и растаяла в пустоте неба.

– Сало, ты чего орал? – тихо спросили из кустов. Рядом с Баймировым оказался наемник Роман.

– А я проснулся, пошел поссать, – сказал он хрипловатым со сна голосом. – Слышу, ты орешь. Чего орал-то? Нет ведь никого!

– Я не орал, – сказал Салауддин Баймиров, бывший чабан, бывший человек, а отныне борец за неизвестную ему свободу, которую однажды свободные люди, беспризорно спящие сейчас в кустах, возьмут и принесут другим людям, совсем не интересуясь, нужна ли им эта свобода или им на нее наплевать. – Я не орал, Роман! Я прощался!

Был конец сентября, когда уцелевшие бойцы отряда Бараева достигли грузинской границы и пересекли ее, оказавшись в ущелье, густо заселенном беженцами из свободной Ичкерии. С каждым беженцем маленькая горная республика становилась еще свободнее, и недалек был тот час, когда на свободной земле начнут охотиться друг на друга свободные люди, зависимые лишь друг от друга. Смерть последнего из этих людей обещала окончательную свободу. Хотя бы земле.

Долг Бараеву Салауддин Баймиров выплатил сполна. Он выплатил его собственной судьбой. Отныне его жизнь стала свободной от всего, что когда-то составляло ее основу. Оставался последний шаг. Последний, и оттого мучительно трудный.

Перейти границу.

У полосатого шлагбаума, разделявшего две страны, так неожиданно ставшие друг другу чужими, стояли вооруженные и хорошо одетые люди. Люди внимательно наблюдали за шествием оборванных и перевязанных кровавыми бинтами боевиков. Чуть поодаль стояли два черных «лендровера» с тонированными стеклами.

Со всех сторон были горы, небеса давяще нависали над землей, тускло светило осеннее нежаркое солнце.

Навстречу Арби Бараеву поспешили от «лендроверов» люди, помогли избавиться от «лифчика» с боеприпасами, небрежно бросили в салон бараевский автомат. Не прощаясь с бойцами, Бараев сел в «лендровер», и машины укатили прочь, оставив за собой бензиновый чад и рубчатые следы колес на сырой земле.

Они шли через границу. Последнюю границу, которой они еще не пересекли.

– Много крови пролили? – с жадным интересом спросил грузинский пограничник, который когда-то служил в «Белом легионе», а теперь нашел более безопасную работу, пусть и победнее прежней.

Салауддин вспомнил порезанных им овец и коров, мелкую птичью живность, и решительно кивнул головой.

– Море! – сказал он, положив руку на фамильный кинжал, висящий на поясе. – Грузию утопить можно было бы!

Пограничник восхищенно цокнул языком, приподнял полосатый шлагбаум, и Салауддин Баймиров, далекий потомок своенравного Шамиля, сопровождаемый опасливыми взглядами грузинских пограничников, гордо и тоскливо пошел навстречу своей диссидентской судьбе, еще не эмигрант, но уже свободный от всего, что оставалось за его стоптанными башмаками и когда-то давным-давно называлось всеобщей Родиной.

Царицын, май 2001 года

Главный розмысл пытливого ведомства Энского княжества любомудрый Серьга Цесарев пребывал в печальной раздумчивости. Опять все шло несподобно – порох из далекого Китая завезли ниже кондиций, жерла разрывало на части сразу после начала полета, отчего пуски в небеса казались шутихами, праздничными забавами, коими жители чайной страны праздники свои отмечают. Шутка ли – два десятка изделий, любовно кованных искуснейшими мастерами ковального дела, собранными по Руси, превратились ныне в жалкие обломки, разбросанные за рекою Омон в степных просторах и предгорных районах холодных краев. Узры, жившие по берегам далекой реки Яик, говорят, об огненных змеях песни сложили, легенды рассказывают. Да что там говорить! Попугали тороватых купцов из персидских земель. Шахиншах две ноты прислал, все возмущался, что едва его личного купца Шендада-оглы вместе с кораблем ко дну не пустили. А не плавай в местах, для опытов отведенных! О нем глашатаи на лошадях второй месяц честных людей оповещают. И не надо оправдываться, что не знаешь великий и могучий русский язык! Не знаешь – научим, не хочешь понимать – заставим. Такова уж политика великого княжества русского! Разумеется, о змеях огненных шахиншаху сообщать не стали, все списали на баловство атаманское и извечный разбойный речной промысел. Что ему, басурманину, абазу бестолковому, правдивые слова говорить, все едино не поймет, угрозой воспримет.

А что до запусков огненных змеев в степи, то где же их еще запускать? Одно время пробовали близ Энска, испытательное поле так и назвали «Энск-тринадцатый», несчастливое, значит, место. Не правды ради, исключительно чтобы любопытных отвадить. Только место и в самом деле оказалось несчастливое – один из огненных змеев пал наземь не ко времени, да и пожег Детище. Это потом уже погорельцы врали: налетел-де огненный змей, пал на город, схватил в когтистые лапы местную княжну – и был таков. Только его под облаками и видали. Конечно, бред это был, полная брехня, не было у огненного змея хватательных приспособлений, да и сам он неодушевленным был, вроде сохи крестьянской. Княжна, скорее всего, бежала с каким-нибудь дружинником или того хлеще – смазливым пастухом. А блуд огненным змеем прикрыли.

Но неудачи неудачами, без них никуда, коли мир познаешь с усердием. Князь же замахивался на небывалое – проклятых асеев иноземных, искусных в ремеслах обогнать, запустить в небеса наподобие луны шарик металлический, дабы показать, что и русские мастеровиты и вельми искусны в науках. А как их обогнать, коли сам Валька Коричневый в супротивниках ходит? Переметнулся к клятому немцу, за длинной гривной погнался! Взяли его те в крестовый поход, славу боевую обрести, так нет, сбежал, сдался в плен сарацинам и на Гроб Господень наплевал со всей своей окаянной душой. Но басовый ведь, рукокрылый мастер! Натаскался, гадина, в сарацинских землях, христопродавец, он ведь сарацинам боевые ракеты делал, а те их на христианских рыцарей пускали и столько невинного народу погубили.

Одну только балладу послушаешь, печалью сердце изойдется.

Самсон погиб, и граф Грандоний убит, и Ги Сентожского ракета вышибла из седла, и Асторию удача не улыбнулась, и Жерару из Руссильона не повезло… Да что о них, Готфрид Бульонский, Джованни Сыроед, Антоний Салатини, Балдуин Мародер, Филипп Кондомский – все они стали калеками, все несли героические отметины, кто на лице, кто на теле. А этот подлец вернулся из арабских пýстыней, спрятался в немецких землях и имя себе новое взял. Был Валька Коричневый, стал Вернер Браун, только переведи эти слова на нормальный русский язык – сморщишься и сплюнешь с досадою на поганца. Но сказать по совести, лучшего мастера нет на свете, вряд ли кому под силу задуманное князем, разве что за Серьгой Цесаревым Вальке вовек не угнаться.