– Жизнь покажет, – поосторожничал бранник и поднял палец. – Не простые степняки ведь на нас идут, бают – гоги и магоги! Наслышаны мы о сих душегубах!

И все-таки, несмотря на известие, радостно было у Серьги на душе, как только может радостно быть у человека, уже простившегося с жизнью и вдруг обнаружившего, что никто у него эту жизнь отбирать не желает. И, как у каждого спасшегося от бедствий и угроз, в голове розмысла уже шевелились мысли, как крепость оборонить от орд заомонских, как неприятеля с величайшим уроном отбить. Сразу ясным становилось, что большие змеи огненные здесь не годились. Не к тому они были предназначены! А вот ежели уменьшить их размерами, обойтись одной камерой, да положить на механизм с винтом, высоту устанавливающим, да запускать скопом по нескольку «змеят» разом, укусы их вельми болезненными окажутся, что для гогов, что для магогов…

– Ну что? – спросил из унылого угла чудесно трезвый для долгой гулянки жидовин. – Будем землю русскую спасать?

– А куда мы денемся? – удивился розмысл. – Своя же земля, единственная. Не отдавать же татям святую Русь на поживу!

Лошади у мунгалов были мохнатые и маленькие. Не лошади, горбунки какие-то.

И воевали мунгалы не по-людски. Навалятся скопом, орут свои «кху! кху!», а потом вдруг оборотятся в бегство, ровно силы бранников испугавшись. Только пыль за копытами их мохнатых лошадок летит.

– То нам ведомо, – сказал воевода Илья, который кроме доспехов надел ерихонку, прикрепил к ней бармицу, плетеную из железа, чтобы прикрыть лицо, плечи и грудь. – В засаду заманивают! Они завсегда прежде основных сил свои летучие ертаулы рассылают.

Последняя дружина русских бранников, с трудом отбившись от наседающих со всех сторон гогов да магогов, укрылась в крепости. Многие были ранены, у иных руки на перевязях, другие – с головой израненной – щеголяли белыми повязками, сквозь которые алость проступала. Не для одного русского придется в скором времени на кладбище жальники копать!

– Махонькие они какие-то, – жаловался воевода Илья, – дабы по такому попасть, надо палицей два дня целиться. И стреляют они не по-нашему, мы тетиву натягиваем, а они лук тянут. Одно слово – нелюди! В Рязани, говорят, все сусальное золото с куполов церковных ободрали! Не зря к ним проигравшиеся и пропившиеся байгуши льнут!

С зубчатой крепостной стены казалось, что местность перед городом Энском кишит мелкими деловитыми фигурками. Казалось бы, что можно делать в чистом поле? А мунгалы дела находили! Кто шатер натягивал в отдалении, кто деревья сухие в ближайших рощах вырубал на дрова под пузатый медный котел, который уже катили по зеленой траве несколько вражеских воинов. И варить уже в том казане было что – визжали в ужасе поросята, молили блеяньем о пощаде овцы, прощались с жизнью жалобным мычанием телушки. Иные из неприятеля, не найдя дела хозяйственного, скакали на лошадях вдоль стен, кричали обидно, показывали защитникам непристойные знаки и пускали в сторону крепостных стен длинные свистящие стрелы из своих костяных луков.

– Много их тут собралось, – сказал розмысл.

– Боишься, что не совладаем? – спросил немец Янгель.

– Давить этих гогов, не передавить, – вздохнул розмысл. – Не зря к ним варнаки льнут!

Дни перед вторжением не прошли даром – на крепостной стене стояли станки, искусно сделанные, а на станках тех пока еще смирно, с жалами спрятанными, лежали двухметровые «змееныши» в ожидании ратного дела.

– Харчиться собираются, – сказал Янгель. – А что это там?

Чуть в стороне от основной массы чужих воинов несколько десятков оборванных людей под рукою важного мунгала в расшитом халате собирали странные устройства с огромными ложками во главе устройства.

– Обедать они ими собираются, что ли? – недоуменно пробормотал Илья. – Так ведь в рот такая ложка не полезет!

– Сие есть великое китайское изобретение для метания камней на расстоянии, – объяснил китаец Жо Бень, которому в теремах было делать нечего, вот и выбрался он на стены, поглядеть на общих врагов. – В ложку эту кладется камень, который посредством специально устроенной тетивы из бычьих жил метает этот камень на вельми большое расстояние. Предназначено для разрушения стен и поражения врагов на оных!

– Что же вы ворогам такое полезное дело в руки отдали? – сощурился Илья.

– Попробуй не отдать, – вздохнул китаец. – Тут же тебе пятки к затылку завернут, только позвонки хрустнут. А потом шакалам для удовольствия выбросят. Я так скажу, уважаемый Серьга, надо это дело как-то расстроить, если они метательные машины соберут, большой урон русскому воинству тем содеян будет.

– Что же, попробуем, – не без удовольствия, впрочем, сопряженного с тревогою, сказал розмысл и повернулся к жидовину: – Ну, мы готовы к великому делу, Лев Абрамыч?

– Расчеты сделаны, – без выражения и с постным лицом сказал жидовин. – Согласно научной пытливости, мы способны накрыть огнем змиев любой участок, как прилегающий к городу, так и удаленный от него.

– Так накроем! – качнул головой розмысл. – Для начала мы с вами вон по тем ложкарям ударим!

– Князь не велел, – напомнил воевода Илья. – Сказал, чтобы нишкнули без него!

– Что князь? – вспылил розмысл. – Не видишь, дело того требует! Или ты желаешь урона воинству нашему? Или тебе бранники не дороги?

Илья махнул рукой и пошел прочь, позвякивая кольчугой: делай, мол, как знаешь, а я лично руки умываю подобно Понтию римскому, который Христа разрешил распять.

Запальщики были обучены, но первые запуски змеев розмысл никому не доверил. Лично осмотрел, смирно лежащих до поры огненных «змеенышей», подождал, пока жидовин примерится и еще раз – уже окончательно – подкрутит винты.

– Готов буде, Илья Абрамович?

Жидовин выпрямился и махнул рукой: в самый раз!

Зашипели запальные шнуры, подбираясь к зарядам. Сразу десять «змеенышей», оставляя за собой дымный след и полыхая пламенем на две сажени, унеслись к мунгальскому лагерю. А заложены в них были заряды пороховые и ендовы, черной горючей кровью земной, что «нафтой» именуется, заправленные. Ударили разрывы средь врагов, осадивших крепость, полыхнуло яркое пламя. Глаз жидовину не изменил, все «змееныши» ровно в цель угораздили. Полыхали хваленые мунгальские метательные машины, метались гортанно кричащие всадники, вопили оборванные пленные. Воистину жуткими оказались укусы малых огненных змиев!

– В самый раз! – возопил розмысл. – В самый раз угодили. Дай, Илья Абрамович, расцелую твою некрещеную физию!

– Что ж, – сохраняя важный вид, сказал жидовин. – И мы ж таки что-то умеем!

Полководец Субудай сидел в шатре и отмерял на рисованной весьма искусно карте конные переходы. Получалось, что до Киева – матери земли Русской оставалось совсем немного. А сколько конных переходов прошли от голубого Керулена? Шум да панические крики снаружи отвлекли полководца от важных военных размышлений.

– Что там такое? – спросил Субудай раздраженно.

– Урусы со стен адским пламенем плюются, – доложили ему. – Все метательные машины пожгли, тумену хана Кублая немалый урон причинили. Десяток на месте положили и еще с полсотни обожженных мы сами прикончили, чтобы люди не мучились!

Субудай нахмурился.

Потеря метательных машин была чувствительной. Без них на крепостные стены лезть, только людей класть – там и смола кипящая заготовлена, и нечистоты, и прочие гадости, да и адское пламя смущало. А силы на город брошены не такие большие, на быструю победу рассчитывать не приходилось. Хотели стремительностью город взять, никто же не знал, что у врагов неведомое и страшное оружие имеется.

Сотники и тысячники, собравшиеся у шатра, ждали решения великого полководца.

– Что будем делать? – спросил Субудай наступившую за шелковыми стенами шатра тишину.

– Вырежем урусов всех до единого! – злобно вскричал одинокий голос. Хан Кублай свое бесчестье переживал.

Послышалось змеиное шипенье, и ахнуло совсем рядом с шатром.