– Я, Петр Ильич, в бунт не верю. Говорить надо с народом и слушать его. Народ наш «оченно» любит с самим «енаралом» говорить. Я намедни ошибся, послал письмо через управляющего; народ этого не принял – и был в своем праве: ты приди, поклонись народу да поговори с ним, шея-то не надломится, язык не отсохнет. Народ тебя и поймет.

Петр Ильич слушал с видом покровительственного снисхождения, чуть клоня голову набок, и барабанил по столу своими тонкими паучьими пальцами.

– А зачинщики сходки? Выявлены, надеюсь?

– Бог с вами, Петр Ильич! Какие зачинщики! Вот ведь у нас всё злодеев хотят видеть…

– Не скажите. У вас школа для рабочих – это ж рассадник… Там бы покопаться, – вам безопаснее было бы, и нам работа. Время-то сейчас такое…

– Да, время смутное… Сохрани бог, если повернут на старую дорогу. Да вы скажите мне, хорошими ли людьми окружит себя Лорис, хороших ли людей пошлет он в провинции?

– Ах, где ж у нас хорошие люди! Дураки одни! В столице не хватает, а вы «в провинции»! Вот глядите, сейчас процесс был – четырнадцать человек в каторгу, двоим смертная казнь, 4-го числа уж и повесили… Разгромили мы банду, в страхе державшую государя императора, выжгли змеиное гнездо. Великое дело сделали, рук не покладали, с ног сбивались, ночей не спали. По сему поводу государь приема удостоил наших умников, благодарить изволил. А Васька-то, на радостях, возьми да ляпни: дураки они, ваше величество, и неумехи! Как так? Да, говорит, одного случайно взяли, а у него на кармане списки, вся организация. Государь даже помрачнел, в лице переменился. Как так, говорит, неумехи? А вы кто ж, что неумех столько лет выловить не могли, царя своего под угрозой смерти держали?!! И все псу под хвост! Теперь ни наград, ни премий, ни званий! Вшивенькую медальку к Рождеству повесят, и будет с нас. Так подполковником-то и в отставку пойдешь…

Была у Петра Ильича манера своих начальников за глаза называть уменьшительно и уничижительно, вживе их уважая до крайности, до трепета. Но манера эта у нас и до сих пор не оригинальна, хотя некоторым чистоплюям режет слух.

– Говорил я Ване, не бери, барон, этого дурака Ваську, все испортит; так и оказалось. Ваня и взял бы меня, но я, как на грех, простужен в тот день был, из дому не выходил…

– Что же, Петр Ильич, точно ли выжгли революцию? – спросил Алеша, невольно вспомнив вчерашнее собрание.

– Все под корень, с божьей помощью, и отныне и жизнь государя вне опасности и общественное спокойствие установится. И вся заслуга и выслуга будет Михаилу Тариэловичу, а нас, работников, и не вспомнят…

– Дал бы Бог. России ведь ничего сейчас, кроме спокойствия, не надо…

– Растут, правда, мелкие кружки и кружочки, плесень этакая, знаете ли. Маркса читают, планы строят, спорят. Бездарное времяпровождение-с. Но это мы подчистим, будьте благонадежны. – Петр Ильич помолчал, пожевал губами и даже как бы с усилием подавил зевоту. – И вот что интересно. Ваш-то брат, предприниматель, ходит в такие кружки, слушает, деньгами помогает. Бывает, что и речи там говорит, в дебаты вступает. Вот чего я не постигаю, Алексей Федорович…

Алеше послышался намек в словах Петра Ильича, сказанных, впрочем, самым ровным тоном. «Неужели же и вправду везде у них глаза да уши?», подумал он, а вслух сказал:

– Что ж тут удивительного? Ведь и вашего брата там немало.

– По-ли-цей-ских, то есть? – удивленно протянул г-н Перхотин, подняв брови как можно выше.

– Я разумею чиновников, разных чинов, небольших, конечно. Там студенты да разночинцы основная масса… – Алеша пытался развернуть разговор так, чтобы понять, действительно ли Петр Ильич что-то знает про вчерашнюю «вечеринку».

– Ах, это… чиновники… я уж подумал, вы о нашем брате. Нет уж, если и есть там наш брат, то вы его не разглядите. А если разглядели – значит, плохо работает… Да позвольте, вам-то откуда известно, кто там собирается, Алексей Федорович?

– Из газет, собственно, из одних только газет. Откуда ж мне еще, Петр Ильич. Да что это, вы меня как будто ловите?

– Ну что вы, даже и в ум не приходило. Не смею и думать, Алексей Федорович, вас ловить. Вы во всяком случае вне всяческих подозрений.

Тут оба посмеялись, весьма натурально.

«Что это, уж и вправду, не ловит ли он меня?», подумал Алеша.

«А ведь он что-то темнит… вот истинно, Карамазов, не вытянешь», подумал Петр Ильич.

– Так на чем мы… Ах, чиновники… Среди чиновников как раз полно таких, которые нынешнюю власть не любят. И они отлично про себя знают, что ни при какой власти не пропадут, а в фаланстере так, пожалуй, и выиграют. Ни одна власть без чиновника не обойдется.

– Но ведь и без полиции…

– Полиция другое дело. Всякая революция старую полицию в первую голову уничтожит. Почему? Потому, что полиция слишком много знает, и многим героям может их подноготную в любой момент предъявить, даже и перед всем народом. А это очень и очень неприятно бывает. Вот ты пламенный борец и чистый сердцем юноша, а по четырнадцатым числам в Гороховую ходил, жалование получал, вот-с и подписи в ведомости… Очень неприятно…Ну, да это нынче уже досужие разговоры… Зверя убили, а что осталось, эти кружки, кружочки, пустое место, разговору не стоит… Ведь их, если сейчас брать, и посадить-то, прости господи, не за что…

Алеша еле удержался, чтоб не вздрогнуть. «Слово в слово…неужто шпион? Ах, Коля,…»

Тут в гостиную влетели, держась за руки, Катерина Осиповна и Алешенька. Они были встрепанные, потные и красные, как будто только что боролись или бегали взапуски.

– Вообразите, какова дерзость! – с порога закричала Катерина Осиповна. – Этот молодой человек вздумал меня экзаменовать!

– Из географии – ноль! Из истории – ноль! Из математики – ноль! – кричал и Алешенька, поднимая бабушкину руку и с силой опуская ее, в такт словам.

– Алеша, Алеша, уймись! И быстро, приведи себя в порядок, сейчас уж обедать, – Алексей Федорович кивнул маячившему за плечами счастливой парочки Григорию. Алешенька уже из дверей прокричал:

– Папа, бабушка мой лучший друг!

– Я очень рад, – улыбнулся в ответ Алексей Федорович, – у тебя прекрасный друг.

Катерина Осиповна бросилась к внуку, что было сил сжала его в объятиях и поцеловала раза три в румяные щеки.

– Пойду и я, хоть вздохну, – сказала она, – это неимоверный ребенок…

Алексей Федорович приказал накрывать и сходить на половину Петра Фомича, просить к обеду, если он дома. Он оказался дома, и хорошо навеселе, что с ним почти никогда и не бывало; нет, он с удовольствием пропускал иногда рюмочку, но не больше; а пьяным Алексей Федорович его и не видал никогда. Петр Ильич уселся на свое любимое место, напротив большого зеркала, занимавшего половину стены столовой. Катерина Осиповна уговорила Алексея Федоровича и Алешеньку посадить за взрослый стол, тогда она сможет сесть между двумя Алексеями и загадать желание.

– А между Петрами нельзя, Катерина Осиповна? – спросил Петр Фомич, опрокинув стопочку коньячку, – разве не сбудется?

– Пусть, пусть посидит рядом со своими любимцами, – смакуя коньяк, промолвил Петр Ильич, – дома она младшим целыми днями бредит, верите ли.

– Как ваши успехи? – осведомился Петр Фомич у Петра Ильича.

– Одним словом и не скажешь. Только сейчас рассказывал Алексею Федоровичу: удостоили наших умников, Ваню с Васей, на доклад позвали, – Петр Ильич торжественно поднял прямой и сухой палец высоко над головой, чтобы показать, куда именно позвали.

– К… Саше?! – так же вытянувшись и даже привстав со стула, изумленно спросил Петр Фомич.

– Петр Фомич! При ребенке! – хором закричали Алексей Федорович и Катерина Осиповна.

– Ах, простите, – смутился Петр Фомич, уже успевший пропустить еще стопочку, и снова отнесся к Петру Ильичу, – И что же… Ваня с Васей?

– Не смогли без меня и доклада сделать как следует. Да что об этом… – Петр Ильич, как бы что-то вдруг уразумевший, хотел было свернуть тему, но Петр Фомич не отставал:

– А вы-то почему там не были?