– Да кто убьет-то! Не-ко-му! Народная Воля разгромлена! Нету ее, нету!
– Вранье! Вранье и провокация! Народная Воля жива…
– К черту вашего Маркса!..
Кричали все разом, никто никого не слушал, никто никому не давал говорить. Лектор некоторое время стоял с оскорбленным видом, потом сел и захлопнул тетрадь. Коля сидел, опустив голову и что-то чертил пальцем на скатерти, а Виктор Михайлович, напротив, с очень довольным видом ерошил и без того лохматую шевелюру и оглядывался. Ирина ткнула своего Михаила кулаком в спину, и тот абы как загремел по клавишам. Лиза не принимала участие в общем крике, а только вертела головой с выражением какого-то радостного детского любопытства. Наконец взгляды Лизы и Алеши встретились, и ему вдруг по-мальчишески страшно захотелось чем-то отличиться перед ней. Тем более, что он знал, как просто останавливаются такие перепалки.
Алеша взял двумя пальцами чайную ложечку, с видом фокусника показал ее Лизе, и, поймав момент, стал стучать ею по ободку чашки – сначала негромко и быстро, потом все громче и реже. И все стихло.
Повисла неловкая пауза. Наконец Коля встал, прочистил горло и, забыв, что не хотел открывать имен, сказал:
– Благодарю, Алексей Федорович. Господа, вы видите, что всеобщий крик ни к чему не ведет. Прошу вас, – отнесся он к лектору, – продолжайте.
Лектор встал, но тетради больше не раскрывал.
– Не знаю, насколько это необходимо. Аудитория видимо не готова к восприятию такого рода документов. И я должен был это предвидеть… Моя вина.
– Ну, что вы, – тот же голос, что давеча вылез с галиматьей, теперь звучал примирительно, – трудно серьезные вещи с голоса-то…
– Да, да, размножить, – послышалось с мест, – и уже, ознакомившись, обсуждать…
Лиза с восхищенной улыбкой посмотрела на Алешу, и покивала ему, как будто между ними уже был какой-то заговор. «Вот как все хорошо пошло, благодаря вам», говорил ее взгляд. И этот взгляд опять подталкивал Алешу как-то выделиться, выскочить, выступить… Но тут к столу протиснулся полный лысоватый господинчик лет около сорока.
– Господа, господа, – лепетал он, – но позвольте… Мы только и делаем, что обсуждаем… Знакомимся и обсуждаем… Сколько можно! Ведь мы не за тем в революцию шли, чтоб знакомиться и обсуждать! Россия страждет, народ голодает, наших братьев гноят в тюрьмах и вешают! Да, вешают, вешают! И не перебивайте меня, – почти завизжал он, хотя никто и не думал его перебивать, – Довольно я сидел и слушал! Слушаем и читаем, читаем и слушаем! Да ежели б сейчас полиция – господа, нас ведь и посадить-то не за что! Стыдно!
Он хотел продолжать, но сбился, взмахнул коротенькими ручками и вернулся на свой стул. Кто-то из темноты подал голос:
– Да уж, навоевали… месяца на три административной высылки, не более…
– Пора разбегаться. Мы мешаем друг другу… Единственное, в чем мы согласны, это в необходимости революции. Но революцию можно по-разному делать…
Тут Алешу как будто что-то подтолкнуло. Он встал, глянул на Колю, и начал:
– Господа! По роду работы мне часто приходится спорить с людьми, и нередко бывает, вот как у вас, что все считают себя правыми и чужих аргументов не воспринимают. Из опыта знаю, выход из такого тупика один – подняться по цепочке вверх, до такой посылки, с которой все без сомнений будут согласны. Так вот – как правило, эта посылка неверна. И именно в этом причина непримиримости разногласий, и только в этом. В неверности общей посылки!
Вы не можете договориться о путях к революции, но безусловно согласны, что революция в России неизбежна и необходима. Это общая для всех вас посылка. Но откуда, откуда, господа, у вас уверенность в справедливости этой ошибочной и страшной мысли? Задумайтесь! Революцию в России можно делать, только не задумываясь! А вы задумайтесь! Хотя бы по Марксу: революция – это переход власти от одного класса общества к другому. Сейчас у власти крупнейшие землевладельцы и капиталисты – кому, какому классу вы хотите передать власть? Рабочему? Но он слаб и малочислен, его почти нет, вы сами это признаете. Крестьянству? Но вы сперва дайте ему грамоту, читать научите, и самое главное, дайте ему время читать. У него, задавленного ежедневной непосильной работой, ни времени, ни сил нет читать! А это время и эти силы может дать ему лишь коренная смена средств производства, опять же по вашему Марксу. Что-то взамен плуга и лошади! Что-то, пока неведомое, даже еще не изобретенное!.. Кто ж остается? Мелкая и средняя буржуазия? Но у власти она будет, может быть, и пострашнее нынешних! Крестьяне-то сейчас, поглядите, воют по деревням от засилья кулаков, воют и вспоминают прежнее свое рабство, как райскую жизнь!.. Я с господином Марксом не имел чести познакомиться, но с господином Энгельсом беседовал, в основном, как со специалистом в текстильной отрасли, но и «русские вопросы» затрагивать приходилось. Получил от него наименование «талантливого софиста», а ответов на вопросы не получил! Не получил!
Но бог с ним, с марксизмом. Поглядите с другой стороны. Слаб ли сейчас существующий режим? Нет, совсем не слаб. Отдаст ли он власть без сопротивления? Конечно, нет. Употребит ли он все силы на защиту своей власти? Конечно, да. Стало быть, и армию? Да, и армию. То есть, вам, чтобы победить, придется собрать армию более сильную и многочисленную, чем теперешняя российская. Где ее собрать? Там же, где и царь собрал – в крестьянстве, больше негде. И вот, чтобы достичь власти, вы развяжете войну этих армий, вы стравите их, вы заставите одних русских крестьян убивать других! Таких же русских крестьян! Ради чего? Ради справедливости? Мертвым и без вас Господь воздаст справедливость, а живые? Живые проклянут вас!..
Алеша слышал все нарастающий ропот среди слушателей и знал, что все вот-вот закончится всеобщим взрывом, потому торопился:
– Но страшнее всего – если только может быть что-то страшнее гибели десятков и десятков тысяч людей – страшнее всего то, что, если вы победите, то власть возьмет не один из вас, чистейших и честнейших людей своего времени, соль соли земли русской, власть возьмет полководец вашей армии, которому вы сами эту армию отдадите ради победы, человек, отмеченный именно воинским гением, то есть, энергией, отвагой, абсолютной уверенностью в своей правоте и абсолютной безжалостностью к своим и чужим, способный идти по головам! Он и пойдет по головам, вначале по вашим, а уж потом… И восплачет Русь, и обольется кровавыми слезами…
Последние слова Алеши потонули во всеобщем крике. На него орали так, что слюна с орущих губ долетала до него, лезли чуть ли не с кулаками. Коля Красоткин пролез между беснующимися и на всякий случай прикрыл Алексея Федоровича плечом, Виктор Михайлович одной рукою звонил во всю силу в невесть откуда взявшийся колокольчик, а другой показывал кому-то большой палец. Ирина тащила мужа к выходу, бесцеремонно расталкивая попадающихся на пути.
Одна Лиза сидела за столом, снизу вверх изумленно, но уже без восхищения глядя на Алексея. Было в ее взгляде и то, что больше всего он хотел бы сейчас в нем увидеть – растерянность, неуверенность, сомнение в самой себе…
Глава 6. Под снегом
В конце концов все разошлись. Коле как-то удалось успокоить скандал, уходили в порядке, «конспиративно», по одному или парами. Комната пустела, но все, остыв, всё же сторонились Алексея Федоровича, огибали стол с другой стороны, отводили глаза, чтобы не раскланиваться с ним. Только Виктор Михайлович на прощание весело тряс Алешину руку, и с улыбкой благодарил:
– Эк вы разбередили наше болото! Но это хорошо, хорошо! Спасибо! Это нам здорово!
Коля уходил, провожая гостей, и снова возвращался. Настал черед Лизы. Она пошла с Алешиной стороны стола, так что ему пришлось потесниться в узком проходе между стульями. Лиза прошла совсем-совсем близко, подняла на него свои прекрасные глаза и что-то сказала. От ее близости у Алеши стукнуло сердце и зашумела кровь в голове, и он не расслышал и ответил наугад, сам не зная что, но, видимо, попал к месту, потому что она не удивилась, а кивнула, и опустив голову, вышла. Там вдруг открылась еще какая-то дверь, не входная, и чей-то голос позвал:
