А после ужина время тянулась невообразимо медленно. В конце концов Викис поддалась собственному лихорадочному нетерпению, накинула куртку и вышла в сад еще в сумерках, не дожидаясь полной темноты.

Стоило ей опуститься на скамейку под кривой яблоней, рядом очутились и лесные.

— Не беспокойся, — улыбнулся Рон, — мы просто будем неподалеку. Мешать не станем.

— Я и не беспокоюсь. Наоборот, рада, что со мной именно вы.

Парни ответили легкими кивками и растворились в тени деревьев, словно их и не было.

Викис призвала ветер, открылась ему полностью, показав свое возмущение грязной ложью, страх перед последствиями, к которым она может привести, боль за маленькую девочку, запертую в комнате без окон наедине с артефактом и своей жадной до власти матерью. Без окон — этого она не видела, просто так ощущала. Место, где нет ветра и даже не хватает воздуха для дыхания.

Ветер утешил, успокоил: мы справимся. Ветер придал сил. А потом выбросил прямо в поток той лжи, что изливалась через 'глас короля' на Ирегайю. Сначала Викис растерялась, хотя до этого весь день продумывала, прокручивала в голове, как и что будет делать, когда окажется на пути этого потока. Вот только никто не предупредил ее, что она не преградит потоку путь, а сама окажется внутри него, и ложь поползет через ее сознание, цепляясь своими мерзкими щупальцами, заражая, отравляя. Кто бы мог предугадать, что она испугается Терниса? Что будет с отвращением взирать на кровь, которой испачканы его руки, неосознанно пятиться и мучительно пытаться справиться с собой, отвергнуть чужое — пугающее и лживое, сохранить свое.

Путь к себе дался не просто — она по крупицам собирала веру — в себя, в Терниса, в друзей, в то, что они делают нужное дело. И только поверив, она смогла вмешаться, изменить информацию в потоке. До ужаса примитивно, с заменой плюса на минус и наоборот, но на большее ее фантазии не хватило. Она просто показывала Терниса, каким сама его знала, вспоминала его слова, его взгляд… картинку вытащила из памяти, как он магов от виверны спасал… и показывала вдовствующую королеву — такую, какой видела ее за спиной дочери — недобрую, торжествующую. И девочку показала, бледную до синевы, с тяжелой женской рукой на хрупком плечике. Но так, что любому было ясно, кто эта девочка, чем занимается и чья рука давит на ребенка, вынуждая делать злое, ненужное, нездоровое.

А потом поток прекратился, и Викис успела сделать несколько глубоких вздохов, прежде чем ее швырнуло прямо в болезненные кошмары маленькой принцессы. Пришлось шагнуть к девочке, встать рядом с ней, чтобы плечом к плечу сражаться с чудовищем, принявшим образ старшего брата. Мало было просто одержать победу — она уйдет, а монстр вернется, если не сегодня, то следующей ночью. Сорвать маску и показать, кто здесь чудовище на самом деле? А будет ли ребенку легче, если врагом окажется мать, а не брат? Не расшатает ли это окончательно детский разум?

Здесь, сейчас Викис была куда взрослее себя настоящей. Она по-прежнему боялась ошибиться, но ужас мечущегося в кошмаре ребенка заставил ее быть сильнее и решительнее. Она сорвала маску — чтобы девочка увидела лицо, лишенное определенных черт, чуть размытое, почти не настоящее.

— Смотри, — шепнула ей Викис, — это не он. Это кто-то притворился им, чтобы напугать тебя и запутать.

Принцесса подняла на нее печальные глаза:

— Это он. Он может быть разным, но это всегда он. Мама так говорила.

— А если мама ошиблась?

— У тебя лицо светится, — сказала вдруг девочка, — ты не врешь.

Викис даже опешила — светящегося лика не было в том облике, который она себе представляла. Ветер играется? Не иначе.

— Но ты тоже можешь ошибаться, — упрямо закончила принцесса.

— Всякий может ошибаться, — улыбнулась ей Викис, — но ты все-таки подумай. Ты ведь помнишь брата? Он таким не был, правда?

Дальше давить на ребенка не было смысла, и Викис просто сменила ей сновидение: вместо запутанных лабиринтов дворцовых коридоров, где за каждым углом могла поджидать опасность, — лес, луг, речка, звенящий хор насекомых, мягкий солнечный свет, ощущение покоя.

Она незримо оставалась с принцессой до утра, опасаясь, что подсознание ребенка в любой момент может вытолкнуть в мирное пространство сна одного из своих монстров. Но нет, обошлось.

А сама Викис очнулась на садовой скамейке, продрогшая от рассветной прохлады, с затекшими от неудобной позы руками и ногами и со слезами на глазах. Тут же рядом материализовались лесные, уловив ее пробуждение. Мирт улыбнулся сочувственно, разглядев ее жалкое состояние, и подхватил на руки, а на пороге дома уже встречал Тернис. Он принял ее, беспомощную, из рук лесного, и она наконец позволила себе расклеиться — уткнулась ему в грудь, всхлипывая и бормоча едва слышно:

— Я теперь понимаю, почему люди боялись повелителей стихии. Я сама себя боюсь теперь. Такое могущество! Никакие бури и ураганы не сравнятся…

Викис проспала до обеда. Спускаться вниз не хотелось. Вообще не хотелось никого видеть, но надо было брать себя в руки.

Входя в столовую, она ждала заинтересованных взглядов, но, похоже, недооценила деликатность своих друзей и хозяев дома. Тернис дождался, пока она, поковырявшись без особого аппетита в жарком, с едва уловимым вздохом отодвинет от себя тарелку, и только после этого накрыл ее руку своей и спросил:

— Ну как?

— Тяжко, — Викис поморщилась, — как я понимаю, мать каждую ночь гонит ее к 'гласу короля', чтобы воздействие не ослабевало, и лишь за пару часов до рассвета отпускает спать. В этот раз я заменила ее образы своими… уж как сумела. Но этого мало. Нужно хотя бы неделю так поработать… Остаток ночи… — голос сорвался на хрип, не справляясь с прорывающимися эмоциями. — Остаток ночи я провела в кошмарах твоей сестры, пытаясь хоть как-то помочь ей. Я… знаешь, я думала: ну вот победим мы, предположим. И что тогда? Казнить преступницу?.. Это же страшно — распоряжаться чужой жизнью и смертью…

— За измену и попытку усадить на престол самозванца полагается смертная казнь.

— И вот теперь, — словно не слыша Терниса, продолжала Викис, — меня пугает совсем другое — что эта страшная женщина проживет лишний день и натворит что-нибудь еще. И попадись она мне на пути прямо сегодня — рука бы не дрогнула убить.

— Ох… — кажется, вздохнули все, находившиеся в комнате.

— Как ее зовут? Сестру твою? Мне кажется, будет проще, если я обращусь к ней по имени, — гнев отхлынул, и это позволило Викис вернуться к тому, что ей казалось самым важным.

— Ринья.

— Ринья… — вдумчиво повторила Викис. — Ринья… А младшую?

— Лииса.

— Ладно… дайте мне неделю, а там послушаем, о чем говорят и думают люди.

За эту неделю она не повзрослела даже, а состарилась на целую вечность. Менять содержание потока было просто выматывающе утомительно, общаться каждую ночь с отравленным собственной матерью ребенком — страшно, хотя какие-то подвижки Викис все-таки замечала.

На вторую ночь Ринья сказала ей:

— Ты лжешь… Я все-таки думаю, что ты лжешь, а лицо свое заставляешь светиться, чтобы я не разглядела ложь в твоих глазах.

Викис растерялась, и короткого промедления оказалось достаточно, чтобы девочка отвернулась и потеряла к ней всякий интерес.

В следующий раз принцессе, похоже, удалось разглядеть ее лицо — возможно, не слишком отчетливо, потому что свечение все-таки оставалось, пусть и не такое яркое. Во всяком случае, Ринья вглядывалась в свою гостью пытливым взором, а потом вздохнула.

— Лучше уж ты, чем он.

— Он — это твой брат?

— Да… он страшный.

— Он совсем не страшный! Я хорошо его знаю.

'Ой ли? — вспыхнула коварная мыслишка. — Так ли уж хорошо? — но Викис отогнала сомнения, потому что ее сил не хватило бы убеждать двоих.

Девочка все же разглядела мелькнувшую в ее глазах тень и отвернулась. Опять.

В новую встречу она сказала:

— Я очень хочу тебе верить. Но не получается.

— Почему?