— Все испорчено. А я, старый дурак, накупил продуктов на неделю.
— Наверное, я не вовремя…
— Все нормально. — Фирхайф выбил последние, посиневшие червячки лапши из опустевшей кастрюли и устало сел за стол. На экранах его терминалов застыли красные сообщения о неправильно прерванной работе. — Как твой брат?
Хинта кратко и сбивчиво рассказал, как у них в теплице все выключилось, как Ашайта начал кричать, и как они потом все вместе боролись за жизнь. Старик медленно покачал головой.
— Мне шестьдесят четыре года. Когда я был моложе, мне все время казалось, что потом я стану мудрее. Но вот, время прошло, а ничего не изменилось. Случаются плохие вещи, страдают и умирают люди, и когда это происходит, я не знаю, что сказать себе и другим. — Он похлопал Хинту по руке. — Я просто буду ждать, когда ты снова приведешь его сюда. Если он поправится, угощу его лапшой, как раньше. Надеюсь, к тому времени у меня снова будут припасы.
Хинте стало чуть легче.
— Спасибо.
— Не за что, Хинхан. Разве я могу с этим что-то поделать?
По дороге сюда Хинта думал, что больше всего хочет поделиться с Фирхайфом своим видением. Но сейчас, глядя в его усталые глаза, мальчик вдруг ясно понял, что не видит смысла рассказывать про зеленый зал и красно-золотые врата. Фирхайф был слишком здешним, слишком спокойным, слишком старым; у него и так было полно забот и тревог, он как будто присматривал за половиной людей в Шарту, взяв на себя роль доброго духа этих мест. Что толку было беспокоить его разум какими-то безумными картинами из запределья?
— Вы сказали, что застряли на вершине Экватора? — сменил он тему. — И каково там было?
Фирхайф замялся.
— Не знаю, стоит ли мне тебя пугать. Но думаю, рано или поздно об этом всё равно все узнают, так что скажу сейчас. Я видел все до горизонта. По обе стороны от Экватора. Ни единого огонька.
Хинта приоткрыл рот.
— Эта авария была не в Шарту, а во всей литской ойкумене. Может, и дальше. Все перестало работать. Каждый прибор. — Фирхайф легонько щелкнул по экрану одного из своих терминалов. — Эти штуки почти автономны, но они вышли из строя. Все скафандры тоже. И тихоходный, хотя он может ехать без энергии извне. Вот и ты говоришь, что не работал твой робоослик.
— Ни одного огня до горизонта…
— Да. Впервые в жизни я видел темный Литтапламп. Солнце зашло, но купола города не засияли. Когда в них нет света, они в ночи похожи на огромные капли воды. Я думал, меня уже ничем не напугать. Но там, наверху, я понервничал. Я думал, это начало конца. Казалось, сейчас что-нибудь случится, и наша бедная хрупкая Земля… А Экватор подо мной был не таким, как всегда. Он будто дрожал, жил. Возможно, я ощущал, как он разрушается. Думаю, погибли тысячи людей — все, кто оказался один, был неопытен, не сумел перевести свой скафандр на пассивку или пользовался старым, латаным оборудованием, лишенным систем аварийного останова.
— Ну, — пробормотал Хинта, — мне кажется, в Шарту почти все смогли это пережить.
— Да. Но что, если это произойдет опять? Что, если это продлится день, два, три? Сколько людей сможет пережить такой период времени, ни разу ни воспользовавшись электрической энергией? Прости, Хинхан, я напуган, и вот я напугал тебя. С другой стороны, завтра напуган будет уже каждый. — Фирхайф вздохнул. — А как твой светловолосый друг? Ты ведь наверняка уже говорил с ним после катастрофы.
— Э-э… да, — соврал Хинта. — С ним все в порядке. Он был дома, а живет он в административном комплексе. Там все очень надежно.
Они пробыли вместе еще несколько минут, потом пришел сменщик, и Хинта отправился домой. На улице он наткнулся на неожиданно большой отряд ополченцев. Те стояли в свете прожекторов и нервно глядели во тьму. Оружие у них было на боевом взводе. Хинта попытался обогнуть их, но его окликнули.
— Эй, ты откуда и куда? Почему не дома?
— Я как раз туда, — робея, ответил Хинта.
— Дурак! Ночью на улице дети — разве так должно быть? Разве там кто-то должен ходить?
В рядах ополченцев произошла легкая сумятица, и к Хинте вышел субтильный парень, должно быть, лишь чуть старше его самого.
— Пойдем, мне велели довести тебя до дома. — Его голос ломался, но по интонации Хинта понял, что этот взрослеющий мальчик очень гордится своей новой ролью и автоматической винтовкой, висящей у него на плече. Больше они ни о чем не разговаривали.
Дома было пусто; Хинте пришлось самому разблокировать шлюз, в одиночку проверить систему очистки воздуха и накормить себя упрощенным, невкусным ужином. Потом он зашел в их с братом комнату, сел на нижний ярус кровати и надолго замер в странном оцепенении. Тишина и одиночество пугали его. Он ожидал от себя, что расплачется, как плакал после всех тяжелых событий последних месяцев — но слез не было. Неподвижно просидев час, Хинта забрался к себе наверх и лег. Он ощущал опустошенность и ужасную усталость, но уснуть смог только тогда, когда услышал, как домой возвращается отец.
_____
На следующее утро, сидя на первых двух уроках, Хинта с режущей отчетливостью осознал, как ему не хватает Тави. С кем еще он мог поговорить об Ашайте, кто еще любил его брата почти так же сильно, как и он сам? И с кем он мог бы по-настоящему обсудить масштабы вчерашней катастрофы, кто из всех сумел бы дать ему дельный совет насчет его странного видения? Все его мысли были адресованы Тави, только Тави мог ему помочь. Впервые за недели, прошедшие с момента их ссоры, Хинта почувствовал себя виноватым и задумался над тем, как жестоко он обошелся с Тави. Он чувствовал себя таким одиноким, а ведь у него была полная семья. Еще он мог зайти к Фирхайфу. Если бы он очень захотел, то сумел бы найти и других людей. И вообще, он признавал Шарту своим домом. А вот Тави жил в настоящей изоляции. Единственным его родственником была мать, но в каникулы он с ней поссорился. Поселок был для него чужим местом, тюрьмой. Местные до сих пор считали его чужаком. Разве можно было упрекнуть его за то, что он попытался ввести в свой мир еще одного человека — Ивару Румпу, незнакомца из Литтаплампа?
К концу учебного дня Хинта уже серьезно задумался над тем, чтобы пойти к Тави в класс. Но это требовало отдельного большого усилия, и, хотя он почти дозрел, ноги понесли его в другом направлении: на второй этаж, к студии Румпы. У него был формальный повод для визита, вчера он, возможно, нашел одну из отгадок для джалипа. Хинта чувствовал, что шаг навстречу новому учителю будет как первая, очень важная половина шага навстречу Тави. Но в студии никого не было. У входа, поедая домашние бутерброды, сидела девушка, совсем взрослая — возможно, выпускной класс.
— Ищешь кого-то?
— Ивару Румпу. Это вроде как его студия.
— Он в актовом зале. Устроил семинар.
— Сейчас?
— Он говорит о… — девушка закатила глаза, — о том, какое явление физики или онтогеотики могло спровоцировать отключение электричества. Почти все наши ушли слушать. Они только начали, ты еще успеешь!
Актовый зал был местом особым — после разрушения старого Шарту здание школы отстроили раньше здания гумпрайма, и несколько лет собрания гумпа происходили именно здесь. В те времена некоторым еще удавалось пройти на них с оружием, и однажды это привело к трагедии — на стене, недалеко от входа в зал, висела мемориальная доска с барельефами двух судей и эксперта-землемера, погибших от рук взбешенных фермеров-крайняков.
Когда Хинта подошел к залу, все его двери были распахнуты, а в коридор долетал усиленный динамиками голос Румпы.
— …свободная форма. Я хочу, чтобы вы активно участвовали в обсуждении. Пусть каждый задает вопросы, высказывает свое мнение. Я уверен, вместе мы сможем разработать одну или несколько убедительных гипотез объяснения случившегося. Но прежде я должен дать вам более полное представление о случившемся. Полчаса назад у Шарту восстановилось подключение к литской информационной сети. Сейчас там вал сообщений об отказах оборудования, о падении большинства силовых сетей в юго-восточной части ойкумены от Литтаплампа и до Шавала. Купола этих городов впервые за десятилетия погрузились в кромешный мрак. То же самое с меньшими поселениями. Очевидцы пишут, что не видели ни одного электрического огня от горизонта и до горизонта. Тысячи людей пострадали. Остальные — напуганы.
