До сих пор Хинта не сказал на уроках Румпы ни единого слова: раскрыться ему мешала инерция обиды на Тави. Сейчас он, как и в прежние дни, снова угрюмо подумал, что не собирается искать решение и подходить к учителю со своими вариантами. Однако, как бы он ни боролся, живительная заинтересованность все же проникла светлым лучиком в темноту его души. Его технический ум сам собой увлекся поисками возможных вариантов. На протяжении следующих дней Хинта, сам того не замечая, все чаще возвращался мыслями к загадке. Он обдумывал ее даже тогда, когда с его братом случилась беда, когда его сердце разрывалось от страдания, а земля уходила из-под ног.

С первых дней учебного года Хинта мечтал о моменте, когда отец, наконец, освободится от патрулей и снова возьмет на себя работу в теплицах. И Атипа действительно почти освободился: патрули значительно сократили, теперь его отряд нес дежурство лишь раз в неделю. Однако мгновенную свободу это Хинте не принесло: в теплицах семьи Фойта дозрел харут, и в течение нескольких следующих дней нужно было потрудиться на сборе сладких плодов. Поскольку своих рук не хватало, Атипа даже призвал на помощь Риройфа.

Вечером после урока истории Хинта, ловко балансируя, стоял в полный рост на платформе Иджи, а ослик медленно двигался по внешней окружности теплицы. Время было позднее, солнце клонилось к горизонту, в узких заросших проходах уже сгущались сумерки. Хинта работал в зеленой, душисто-душной тесноте, ощущая, как сочные листья пропитывают росой его одежду и волосы. На платформе у его ног помещалась большая пластиковая корзина, в которую он осторожно скидывал собранные плоды. Они ложились друг на друга с липким звуком.

Единственным удовольствием, которое можно было найти в этом процессе, являлся сам харут. Хинте даже не нужно было есть плоды — они настолько сильно пачкали его руки соком, что он мог за час получить недельную порцию сладкого, просто облизывая пальцы. И он делал это, а фруктовый сок заполнял ему рот терпким пьянящим вкусом.

Иджи тянул за собой две механизированные платформы разной высоты. На первой стоял Риройф, на второй — Атипа. За ними по земле шли Лика и Ашайта. Впятером они могли за один круг собрать урожай сразу со всей зеленой стены.

Разговор шел главным образом между мужчинами. Атипа жаловался, что патрули отняли у него последнюю возможность выкроить время для себя. Риройф безрадостно солидаризировался с приятелем.

— Я и сам уже не так часто бываю в «Пристанище». Не те пошли времена.

«Пристанищем Таника» назывался один из трех кувраймов Шарту. Когда-то давно, когда Хинта был еще совсем маленьким, отец объяснил ему, что кувраймы — это вроде как ламраймы, но только для взрослых. В кувраймах было тесно, темно, там подавали кальян-шайфу и спиртные напитки, наиболее популярным из которых традиционно оставался кувак. Внутри себя куврайм, как и ламрайм, делился на круглые залы, в центре каждого из которых находилась арена, только транслировались на эту арену не заранее снятые ламы, а происходящие прямо сейчас спортивные поединки.

— Что так? Дело в омарах? Или денег не стало?

— Да что мне омары и деньги, — с тоской отозвался Риройф. — Тебя вот семья сдерживает. А я человек свободный — на жизнь заработал, остальное могу спустить. Но, понимаешь, скучно. Раньше самый интерес был в матчах по групповому крайта. Тебе ли не знать, я на них даже ставочки кое-какие делал.

Атипа суетливо зашуршал в листве, показывая, что не стоит говорить о ставках при Лике, но сосед отмахнулся.

— Я к другому веду. Скучно-то почему стало? А потому, что в региональной Лиге Клинка сидят одни литтаплампские мошенники. Они только за этот год дважды меняли границы площадных категорий. Целых. Два. Раза. За. Один. Год. Понимаешь? И все для того, чтобы малонаселенные провинции не смогли собрать ни одной полноценной команды! Ну и зачем мне смотреть эти матчи, когда там последняя приличная команда принадлежит самому городу? Ты же знаешь, я никогда за них не болел.

— Да, плохи дела, — согласился Атипа.

Площадными категориями называлась классификация игроков по площади поверхности тела. Для крайта эта характеристика была самой важной. Игра осуществлялась на арене виртуальной реальности. Каждый игрок вооружался двумя игровыми пистолетами. Мишени хаотически возникали в разных местах в воздухе над ареной. Попадать в людей было запрещено — игрок, подстреливший другого игрока, немедленно выбывал. Чтобы победить, игроки должны были: своим телом прикрывать мишени, возникшие на их территории, и подставиться под максимальное количество попаданий противника; при этом поразить как можно больше мишеней на территории противника, и не задеть самого противника. Профессиональные игроки высшей категории были огромными людьми, тучными и могучими, при этом умели двигаться с молниеносной скоростью и прыгать вверх на высоту в половину собственного роста.

— Помнишь, как мы болели за команды Южного Ливайда? — спросил Риройф.

— А то. Они же самая близкая к нам аграрная провинция. Пусть и за Экватором, но все равно, что земляки.

— Так вот, считай, что их команд больше нет. После последнего передела у них осталось всего по два-три сильных игрока на каждую площадную категорию.

— Литтаплампские засранцы. Так они…

Тут их перебила Лика.

— Никто не думает, что пора включить освещение? А то я уже ломаю глаза, когда ищу плоды между листьями.

— Лампы с минуты на минуту должен включить автомат, — сказал Хинта. — Хотя вообще-то он запаздывает.

В этот момент что-то произошло. Хинта не сразу понял даже, что именно изменилось. Лампы по-прежнему не горели, последний луч заката касался купола теплицы, вокруг тесными стенами сходилась мягкая зеленая листва. А потом он осознал, что стало тихо. Иджи больше не вибрировал у него под ногами; прекратила мерно шуршать система вентиляции; поток воздуха больше не заставлял шелестеть листву харута. Исчез даже тот тихий, едва уловимый писк, который раньше всегда доносился из щитка распределения энергии.

— Странно, — сказал Хинта. Его замечание одиноко прозвучало в онемевшей атмосфере теплицы. Он сел на корточки, глянул вниз — локаторы Иджи безвольно сникли, как будто робоослик был полностью отключен. Хинта дотянулся до стальной морды, помахал перед ней ладонью. Раньше ослик всегда отвечал на подобные жесты недовольным отрицательным сигналом. Сейчас он молчал и стоял на месте, как влитой.

— У меня, кажется, сломалась маска, — сказала Лика. — Больше нет подачи кислорода.

— Одновременно с Иджи? — спросил Риройф. — Что-то тут не так.

Хинта соображал намного быстрее взрослых.

— Все не так. У нас не работает ни один прибор, включая систему очистки воздуха всей теплицы.

— Мы можем отравиться? — испугалась Лика.

— Нет, тендра-газ сюда не попадет. Но через пару дней атмосфера в закрытом пространстве стухнет.

— Давайте сойдем вниз, — сказал Риройф. — Не вижу больше смысла собирать харут.

Они спустились и все впятером пошли к распределительным щиткам и шлюзу. Лика придерживала Ашайту за плечи. Тот вел себя необычайно тихо. Хинта не видел его лица в полутьме, но почему-то вдруг обеспокоился.

— С младшим все в порядке?

— Он просто объелся харута, — шепотом отозвалась Лика. — Что ему наши проблемы.

— Не заставляй ее говорить, — сердито сказал Атипа. — Без маски ей нужно дышать медленно и ровно.

Они дошли до шлюза и остановились. На приборных щитках не моргал ни один огонек. Отраженный свет заката умирал, покидая купол, оставляя людей в сгущающейся полутьме.

— Дела, — констатировал Риройф.

— Не понимаю, почему перестало работать все сразу, — сказал Атипа. — Обычно вещи ломаются по очереди. — Он потянул с вешалки комбинезон своего полускафандра и вывернул его так, чтобы все видели бокс коммуникатора. Коммуникатор был мертв и не включался.

— Как после посадки аккумулятора, — сказал Хинта. — Только я уверен, что у всех наших скафандров заряд в порядке.