— Бывает же, что целый час не получается рассказать какую-то ерунду, — осознал Хинта. — Фирхайф.

Тави фыркнул.

— Ты уже десять раз мог.

— Никто не знает, почему Фирхайфа зовут Фирхайфом. Но думаю, он сам себя так назвал.

Тави перевернулся на бок, отбросил в сторону камень, который врезался в грудь его скафандра.

— Как долго я ждал этой истины. И это все? То есть, оно ничего не значит?

— А что значит мое прозвище, ты знаешь?

— Хинхан… Ну, Хин — это от твоего имени. А Ханкришпа — один из героев, великий механик боевых машин Притака. И вместе получается красиво.

— Серьезно?

— Я всегда так думал.

— Мое прозвище придумал Фирхайф. Это он стал меня так называть, когда я был еще совсем маленький и мы с ним часто встречались. Потом это перекинулось на всех. Даже мой отец меня так зовет. И это никогда ничего не значило.

— Обидно.

— Нет, Тави, ты потрясающий! — воскликнул Хинта. — Ты как бы нечаянно объяснил то, чему никто не придавал значения. И действительно красиво! Мне нравится, что у меня половинка имени Ханкришпы!

Тави бросил ковш, но вместо того, чтобы вытаскивать его, обессилено растянулся на земле.

— Почему у меня нет прозвища? И почему так получается, что обычно я называю по именам даже тех людей, у которых прозвище есть? Ты для меня больше Хинта, чем Хинхан.

Хинта пожал плечами.

— Потому что ты поздно познакомился с Фирхайфом. Ты с матерью приехал сюда всего шесть лет назад, и поначалу она держалась особняком от местных, и тебя держала при себе. А местные дети живут не так — они торчат на улицах, играют. Когда тихоходный входит в Шарту, за ним бегут все, кому не лень. Фирхайф общается с мелюзгой, дает им прозвища. Они прилипают и остаются на всю жизнь. Я знаю сверстников моего отца, которым старик дал прозвище в незапамятные времена.

— Правда? Так он один создал весь мир прозвищ? — восхитился Тави.

Хинта помрачнел.

— Добрых прозвищ. Те, кто обзывает моего брата — ты знаешь, как — это они придумали сами.

— Фирхайф, король добрых прозвищ, — пробормотал Тави. — А кого он назвал так давно?

— Джикон — кличка нашего учителя физики. Ей сорок лет. Отец говорит, что Фирхайф придумал ее, когда сам был двадцатилетним парнем и еще не начал водить тихоходный.

— Еще в прошлом, заброшенном Шарту? В том, который был на берегу моря до цунами?

— Видимо, да. Но тогда прежний поселок еще не был заброшен.

Тави по-прежнему лежал на земле и не вытаскивал ковш.

— Знаешь, кажется, я запомню сегодняшний день очень надолго. Тропа. Тихоходный поезд. Фирхайф. Тот странный человек. И твой красивый брат. Этого всего уже слишком много для меня. Но это потрясающий день.

Хинта усмехнулся.

— Работай, — посоветовал он, — а то я взвешу наш фрат по отдельности, и твоя доля окажется просто смешной.

Тави потащил ковш назад.

— Тебе говорили, что ты в страшной опасности?

— Какой?

— Ты можешь вырасти в нового Листу Джифоя.

— Весь фрат — мой! — алчно проскрипел Хинта. И они, хохоча, продолжили выгребать зеленую губку наверх, а музыка Ашайты и Иджи все играла и играла у них за спиной.

Через час на краю тропинки лежало две больших кучи фрата, а мальчики перешли на другое место. Ашайта, наигравшись с Иджи, тихо танцевал вдоль тропинки — двигался, делая па, то туда, то обратно. Разговор принял историко-технический оборот.

— Я понимаю про Экватор лишь то, что он был великим подвигом народов Джидана, Притака и Лимпы, — сказал Тави, — и что если бы они не построили его, то Земля навечно осталась бы в плену Столетней Зимы. Собственно, тогда бы мы говорили уже не про столетнюю зиму, а про тысячелетнюю — она продолжалась бы до сих пор. И нас, наверное, не было бы. Даже если бы человечество уцелело, наши предки прожили бы совсем другие жизни, и мы с тобой, и даже наши родители, и все нынешние люди — никогда бы не родились. Вместо нас на Земле, во льдах, жил бы кто-то совершенно другой… В общем, я смотрю на Экватор как на великую вещь. Это наша история. И в каком-то смысле Экватор — эта стена из меди — определяет весь наш мир. Но я совершенно не понимаю, как он работает.

— Если грубо, то на электричестве.

— Про это я учил, и даже сдал экзамен. Но я все равно не понимаю. Экватор ведь не печь. Он просто огромное медное кольцо. Почему оно согрело планету?

— Ну, не буквально. Вспомни теорию зарождения жизни и астрономию. Земля очень долго была аномалией. Имея относительно небольшую массу, она с огромной скоростью вращалась вокруг собственной оси. К тому же ее все время раскачивала приливная сила Луны…

— …и поэтому притяжение планеты оставалось сильным, а ядро — теплым. Да, я знаю. Удар метеоритного потока разрушил Луну и замедлил вращение Земли. Катастрофа вызвала сначала изменение состава атмосферы, а потом общее охлаждение.

— Так вот, — продолжал Хинта, — наш Экватор — не просто кольцо. Это катушка. Там, внутри, он разделен на множество отдельных жил — они скручиваются вокруг планеты, смыкаются вместе, по ним течет ток. Возникает электромагнитная индукция, и вся Земля превращается в сердечник. Это вызывает в ядре планеты усиленное течение всех металлов. Они двигаются, и ядро согревается — то есть, происходит то же самое, что раньше происходило из-за вращения Земли и Луны, но по другой причине. Понимаешь?

— А где источник питания?

— Он не нужен.

— В физике я слаб. Но без источника питания ток течь не должен.

— Понимаешь, электроны есть в любом веществе. В любом куске металла они могут освободиться и начать движение. А если это огромная медная спираль, такая, как Экватор, то электроны начинают двигаться сами собой.

— Путано все это. — Тави начал чистить ковш от фрата. — Хоть и работает. Наверное, ученые, которые придумали эту штуку, были великими людьми, своего рода героями. И инженеры Притака, Джидана и Лимпы, которые возводили стену — тоже. Я читал, что они строили Экватор под снегом, внутри огромного ледяного грота, который опоясывал всю планету так же, как ее теперь опоясывает сам Экватор. Представляешь эту толщу льда, которая лежала выше Стены? И когда реки расплавленной меди вливались в подготовленное для них русло, все это пространство сияло красным светом и заполнялось водяным паром… Красиво, наверно, было. Жалко, что потом Притак и Лимпа рассорились с Джиданом и начали против него войну. То есть, конечно, именно на той войне появились все те герои, которых я так люблю; они были детьми того времени, рождались и взрослели, пока строился Экватор. Они еще хотели чего-то большего, искали справедливости — но не смогли договориться, и в результате все погибли в противостоянии, после которого не осталось никого подобного им. Это очень странно и несправедливо — сражаться с теми, с кем полвека бок о бок строил такую великую вещь, как Экватор. И еще более несправедливо, что, когда речь заходит о событиях войны, все почему-то забывают, что она началась почти сразу по завершении строительства. Потом и до сих пор… вообще не было больше такой грандиозной работы и такого тесного союза, как у государств Эпохи Льда. Как будто люди могут дружить лишь тогда, когда их всех ставит на колени одна общая безмерная беда.

— Да, — согласился Хинта. — Посмотри на Литтапламп — он не занимается ничем великим, лишь воюет со слабыми повстанцами на своих границах. А Экватор разрушается. Вся планета страдает от землетрясений. Одно из них вызвало цунами, уничтожившее прежний Шарту. Только за мою жизнь больших землетрясений случилось еще шестнадцать. Плюс бессчетное число малых толчков. Землетрясения происходят из-за состояния Экватора. Но никто не собирается его ремонтировать. — Он перевернулся на спину и посмотрел вверх, на уносящуюся в небо стену из меди и серого камня. Тави, уставший выгребать фрат, последовал его примеру. — Видишь трещины?

— Пока они маленькие.