— Конечно, конечно…

Через пять минут Ашайта уже был в постели. Но он так и не уснул: звуковое сообщение продолжало повторяться каждые пять минут, беспокойным эхом разносясь по помещениям административного центра. Хинте казалось, что эти формальные слова кислотой въедаются ему в мозг.

Коридор перед квартирой Тави постепенно заполнялся детьми и подростками. Поползли слухи. Их передавали неохотно — никто не понимал, откуда они берутся, и все делали вид, что не верят в них. Но вот кто-то сказал, что пали все форпосты, что офис шерифа пуст, что администрация бежала — тайком уехала на тихоходном, что перестрелку уже слышно с южных улиц. Какая-то девочка разрыдалась в иррациональной уверенности, что ее отец погиб одним из первых. Те немногочисленные взрослые, которые были рядом, бросились ее утешать, но в их собственных голосах звучала паника. Потом разразился скандал — люди в другом коридоре стали требовать, чтобы кто-то отключил систему экстренного оповещения.

— Мы все уже здесь! Мы все пришли! Так зачем она говорит одно и то же!? Пусть скажет новости! Почему нам не сообщают новости!?

Шум взрослой перепалки эмоциональным эхом резонировал в толпе несовершеннолетних. Здесь тоже многие согласились, что сообщение надоело. Какой-то малыш-роботехник полез на плечи других, чтобы открутить от потолка динамик. Его отговорили, но покоя это не принесло. То и дело появлялся кто-то из взрослых: испуганные матери искали потерянных детей, плаксивые бабушки и дедушки — внуков. В какой-то момент в коридор потянулась длинная процессия подростков с матами и матрасами. Их возглавлял Двана. А вслед за Дваной, к ужасу Хинты, шли все его новые друзья — банда Круны в полном составе.

— Если бы Ивара знал… — шепотом сказал он.

— Он не виноват, — так же тихо ответил Тави. Им пришлось отступить, чтобы Двана и Круна прошли в квартиру Тави. Шагая мимо Хинты, Круна на мгновение страшно осклабился. Хинта не опустил взгляд: он помнил, как разбил в кровь это лицо. Впрочем, неприятное соседство было сглажено тем, что Круна и старшая часть его компании отселились в бывшую комнату Эрники. Двана, Кифа и еще пара младших мальчиков остались в комнате Тави.

Тревожное сообщение наконец-то перестало повторяться. Наступила ночь, полная шепотов и шорохов. Свет в комнатах погасили, но оставили в коридорах. Все двери были приоткрыты. По-прежнему никто не спал, но шуметь было запрещено. Хинта лежал на постели рядом с братом, смотрел на освещенный контур двери и думал о том, что сейчас все это похоже на дом мертвеца. За окном ищуще бродили всполохи прожекторов.

— Они выбрали хорошую ночь, чтобы напасть, — чуть слышно сказал кто-то.

— Ш-ш-ш, — пресекла Кифа.

Тави лежал в метре от Хинты, на матрасе. Хинта протянул руку и нашел друга. В темноте они сцепились пальцами. Казалось, только страх сейчас свободен. Нематериальный, но вполне ощутимый, он бродил по коридорам административного центра, заглядывал в спальни, склонялся над постелями беженцев, дышал в лица, покрытые холодным потом, заставлял сжиматься сердца, шептал о погибших бойцах, о телах в снегу, о крадущихся омарах. Закрывая глаза, Хинта представлял, что сам является омаром, что стоит у рубежей Шарту и смотрит на поселок, но видит не снежную пелену, а игру полупрозрачных энергетических полей.

В какой-то момент у Тави запиликал коммуникатор.

— Ответь, — сказала Кифа. — Еще никто не уснул.

Но Тави почему-то медлил. Хинта приподнялся на локтях и встревоженно посмотрел на него. Фигура Тави выглядела темной на фоне белых подушек и одеял, лица не было видно, лишь россыпь взъерошенных волос.

— Кто? Ивара?

Тави отрицательно тряхнул головой.

— Ответь уже, — донесся из дальнего угла недовольный голос одного из мальчиков, — люди пытаются спать.

Тави принял вызов.

— Да. Нет, я в полном порядке. Нет! Это ты послушай! Ты не имеешь права быть такой! Не имеешь права уходить и возвращаться, заботиться и бросать! Оставь меня! Хватит!

Хинта понял, что это Эрника. Теперь он следил за разговором, затаив дыхание.

— Что ты знаешь? — холодно спросил Тави. В ответ — неразличимо-тихий призрак голоса в динамиках коммуникатора.

— Моя жизнь? Нет. Я не приду. Я больше никогда к тебе не приду. Нет, хватит. Оставь меня. Если ты хочешь кого-то спасти, спасай весь Шарту. А меня оставь. Ты же знаешь, кто я. Вот и оставь это. Оставь в покое то, что тебе казалось твоим сыном. Забудь этот номер. Хватит травить меня. Хватит жалеть меня.

Наступила тишина. Тави сидел на своем матрасе, сгорбленный, съежившийся. Хинта коснулся его плеча. Тави вздрогнул, потом расслабился. Сквозь тонкую ткань пижамы Хинта ощутил дрожащую, теплую, полную жизни энергию чужого тела. Как будто Тави был Экватором — живым Экватором из плоти и крови.

— Что она сказала?

— Что вместе с Джифоем сидит в их собственном штабе. По их мнению, Шарту обречен. Она хотела прислать за мной машину. Сказала, что несколько робо-джипов еще могут прорваться. Хотела меня спасти. Видимо, любовь заговорила в ней в последний раз.

У Хинты вся спина покрылась мурашками.

— Обречен? Но у нас тихо.

Тави молчал. Кто-то из случайных свидетелей этого разговора испуганно зашевелился в темноте. Это уже не было одним из тех неясных слухов, которые приходили невесть откуда. Это была настоящая плохая новость. И Хинта ощутил странный холод — будто что-то ускользало, уходило из этих стен, этих мест. Словно у Шарту была душа, и прямо сейчас эта душа начинала отделяться от своего больного, порушенного тысячью недугов тела.

А потом погас свет. В комнате и так уже было темно, но сейчас внезапно перестали работать прожектора на улице и лампы в коридоре. На мгновение тьма сделалась абсолютной, кромешной; лишь один или два огонька слабо мерцали где-то далеко за окном — видимо, это были ручные фонарики, с которыми кто-то пробирался по другой стороне улицы.

— Должен заработать аварийный генератор, — срывающимся голосом произнесла Кифа. — Все оставайтесь на своих местах. Ничего не бойтесь. Это здание — самое защищенное в поселке.

— Это как тогда, за день до землетрясения? — негромко, но отчетливо спросил кто-то. — Если это как тогда, то аварийный генератор тоже не будет работать. Тогда ничего не работало.

Хинта нащупал в темноте свой коммуникатор и активировал его. Устройство работало, значит, отключение коснулось лишь базовой электросети Шарту.

— Это не как тогда, — сказал он. В другом углу комнаты начался приглушенный спор. В нем Хинта уже не участвовал — он заметил, что его брат странно и учащенно дышит.

— Ашайта, Ашайта, — позвал он, — ты плачешь?

— А оу иеть ау.

— Хочешь видеть Ивару? Почему? Зачем?

— О ает, о оиет ея.

— Ивара знает? Ивара проведет тебя? Знает что? Проведет куда?

Ашайта лишь прильнул к его руке. И в это же мгновение что-то достаточно большое пролетело мимо герметичного окна комнаты и глухо, влажно ударило о заснеженную землю.

— Тави, — испуганно окликнул Хинта.

— Что-то сбросили с крыши, — подтвердил тот. — Прямо рядом с нами. Я знаю этот звук — рабочие бросали вниз рулоны, когда ремонтировали…

Снова вспыхнул свет. На этот раз горели не все уличные прожектора, а лишь те, которые были установлены на здании административного центра — другая сторона улицы исчезла за пеленой снега. Тави приподнялся, переступил на коленях, выглянул в окно.

— Лежи, — с суеверным страхом потребовала Кифа.

— Там человек. Упал с крыши. Он еще жив.

Половина мальчиков повскакивала со своих мест и бросилась к окну. Тави метнулся в противоположную сторону. Хинта, хотя ему этого не хотелось, оставил брата и побежал вслед за ним.

— Стойте! — крикнула Кифа. — Стойте, вы, оба! Ему не вы должны помогать!

В коридоре Тави и Хинта столкнулись с Круной. Чуть ли не впервые в жизни его лицо показалось Хинте осмысленным — Круна больше не лыбился, губы были плотно сжаты, в широко раскрытых глазах застыл страх.