— Память, — выдохнул Риройф.

— Память, — осипшим голосом повторил Хинта.

— Память, — сказал Атипа. И так пошло по рядам. Казалось, это может продолжаться вечно, но ритуал был грубо прерван.

— Дорогу! Дорогу охотникам! — донеслось из коридоров, смежных с залом. Толпа оскорбленно зашевелилась, но Юрана успокоил ее.

— Думаю, это наш отряд.

Вновь прибывшие, человек двадцать, не сняли скафандров и бесцеремонно проталкивались сквозь толпу, распространяя неприятные запахи атмосферы, фрата и чего-то еще.

— Расступитесь, пожалуйста, расступитесь! — крикнула из ложи женщина-администратор.

— Мы боялись, что вы не успеете, — сказал Юрана, — но вы здесь и несете нам самые свежие новости. Трибуну Джифою и Киртасе.

Казалось, толпа уже достигла предела плотности, но клин мужчин каким-то образом раздвинул ее, потеснил — люди стали забиваться в проходы, садиться друг другу на колени, и очень скоро люди в скафандрах оказались у подножия трибуны. В центре отряда ровным шагом двигался робоослик — более мощный брат Иджи — в его кузове бесформенной кучей лежало что-то, накрытое белой парапластиковой тканью.

Хинта сумел разглядеть Листу Джифоя. Землевладелец был мощным немолодым человеком, его тяжелое лицо «украшала» зло всклокоченная бородка, лоб, переходящий в залысину, вспотел от долгого пребывания в скафандре. Узнать его было легко: его переносицу надсекал глубокий, кривой шрам-рубец — след от удара лопатой, оставшийся еще с тех времен, когда Листа был управляющим на фратовых полях отца. Он вел тогда слишком жесткую политику, и один из рабочих в яростном покушении на убийство проломил ему шлем. У Джифоя было достаточно денег, чтобы удалить дефект с лица, но он не стал этого делать — шрам был наглядной памяткой недругам и визитной карточкой в деловых контактах с опасными людьми. Сейчас на местном фратовом короле был черный полускафандр с золотистыми броненакладками на корпусе. Поднимаясь на трибуну, он вскинул вверх кулак.

— Охотники возвращаются с добычей! Когда кто-то посягает на наших людей и нашу землю, пусть знает, что его ждет смерть!

Толпа загудела. Люди вытягивали головы, пытаясь понять, что за груз лежит на ослике.

— Покажи им, — обращаясь к кому-то из своих, потребовал Джифой. Тот сдернул полотнище с кузова робо-ослика. Хинта был далеко, но все же он увидел достаточно, чтобы этот миг запомнился ему навсегда.

Весь кузов был в крови и нано-пене. А посреди этого омерзительного болота полулежал жуткий мертвец. Черные трубки прошивали его белесую, влажно блестящую, расползающуюся на лоскуты кожу. Голова была измененной формы, маленький рот чернел ощеренной зубастой дыркой, а глаза — мертвые, карие, человеческие — наоборот, казались очень большими. Разрушенный нос существа был заменен черной кибер-вставкой, искусственные ноздри трепетали — двигатель продолжал качать воздух в уже неживое тело, поднимая и опуская осклизлую грудь, выпуская через рану бордовые и белые пузыри. Живота будто не было, открытые кишки переплетались все с теми же трубками. Положить плоско этот труп было невозможно — из его спины торчал сросшийся с лопатками регенерирующий нано-ранец, откуда по большей части и текло. Еще Хинта запомнил руки твари — они напоминали клешни, ребро ладони и большой палец были сращены с подобием костных ножниц. Из предплечий выступали оплетенные жилами дула пулеметов-имплантов. Одежды на мертвеце не было — лишь жалкое подобие набедренной повязки, насквозь промокшей от крови.

Толпа всколыхнулась. Все, кто до этого сидел, повскакивали с мест. Между головами стоящих впереди людей Хинта увидел на мгновение лицо Тави — неестественно бледное, в цвет кожи омара.

— Пусть знает, что мы придем к нему, на его землю, и сделаем там то же, что он сделал на нашей земле! Пусть знает, что мы будем так же жестоки, так же свирепы, так же вооружены, как он сам! — Джифой перегнулся через трибуну и смачно плюнул вниз. — Получи, убийца!

Женщина, случайно оказавшаяся в центре группы новоприбывших, первой повторила его жест. Она стояла близко и смогла плюнуть прямо в широко раскрытые глаза омара.

— Получи, тварь! — крикнула она. Этого ей показалось мало, и она, шагнув вперед, ударила мертвеца в пластиковый нос. Раздался омерзительный хрустко-склизкий звук. Одновременно в мертвеца полетели плевки остальных. Толпа начала спазмировать, люди хаотическим водоворотом потянулись к своей окровавленной жертве. Они плевали, били, швыряли мусор. Кто уже удовлетворил свою ненависть, отходил назад, подступали другие. Поднялся общий гам.

— Не ходи, задавят, — сказал Атипа сыну, хотя Хинта и сам не двигался с места.

Теперь в зале был хаос. Кто-то стоял, кто-то шел по проходам, наступая на чужие ноги. В дверях возникла давка: некоторые, особенно те, кто был с маленькими детьми, потянулись прочь, но на их место спешили другие. В какой-то момент хаос достиг апогея, а потом Хинта услышал крик и, к своему ужасу, увидел Двану. Он узнал его даже со спины. Тот, рыдая, лез в кузов робоослика. Мальчика никто не успел, или не захотел, остановить. Он прыгнул сверху на мертвого омара и чем-то острым начал бить ему в лицо. Из груди его вырывались рыдания, похожие одновременно на смех и на лай. Когда его, наконец, оттащили, у него на руках были ожоги от ядовитой кожи твари, а у омара больше не было ни носа, ни глаз — лишь провалы на изуродованном лице. После этого толпа немного остыла. Кто-то из мужчин подхватил бьющегося, рыдающего мальчика под руки и потащил его за пределы зала. Двана что-то говорил, но слов было не понять, все захлебывалось в рваном дыхании истерики. Джифой темным взглядом, странным и страшным, следил с трибун за этой сценой.

— Так и надо, — негромко сказал он. — Кровь за кровь. Кто погиб у этого малыша?

Юрана что-то ответил ему, а потом наклонился к микрофонам.

— Мне только что сообщили, что в Шарту прибыли люди из «Джиликон Сомос» с предложением помощи. Я думаю, нашим победителям нужно отдохнуть и переодеться, а потом мы вместе выслушаем городских и обсудим, как дальше оборонять наши границы. На этом пока все. Собирайтесь обратно в зал по сигналу.

Объявив перерыв, он отключил микрофоны, чтобы то, о чем говорят на трибуне, не становилось общим достоянием. Толпа рассеялась. Те, кто устал сидеть, встали побродить, робоослика увели прочь, а рядом с трибуной собрались группки обсуждающих.

Хинта и Тави нашли друг друга в холле.

— Мама готовила из расчета, что ты к нам придешь, — сказал Тави, — так что вот. Это руши, очень вкусные.

Хинта кивнул и взял кулек.

— Ашайта, кажется, никогда их не пробовал. Думаю, он будет в восторге.

— Беда в том, что их нельзя съесть много. — На мгновение Тави стал самим собой, таким, каким был до сегодняшнего дня. Потом его улыбка увяла. Хинта хотел заговорить о дронах, но Тави развернул беседу в своем направлении.

— Что значит быть чудовищем? Мы, люди, вытащили мертвое тело и любовались на него, кричали, били, плевали! И то же самое, должно быть, происходило там, в пустошах, когда омары приволокли тела наших убитых в свой город.

— Думаю, мы платим друг другу одной и той же монетой. Наверное, это справедливо. А что бы ты делал, если бы они убили твою маму? Не чувствовал бы ты то же самое, что чувствует сейчас Двана? Ту же ненависть?

— Герои Притака и Лимпы глумились над телами убитых врагов. Даже джиданцы не хоронили погибших другой стороны, а сжигали их. И только Джилайси никогда не делал ничего подобного, плакал над всеми. Нет, Хинта, мне было бы очень больно, так больно, что я просто не могу себе этого представить, но я не стал бы пинать мертвого чужака и бросаться в него банками из-под шипучки.

Хинта отвел взгляд.

— Знаешь, — сказал Тави, — я думаю, с этим миром что-то абсолютно не так. Человечество существует безмерно долго. И за всю его историю было лишь одно столетие без войн — незадолго до катастрофы. За это столетие люди сделали больше, чем за все прежние времена — построили города на Луне и Марсе, полетели к дальним телам Солнечной Системы. Потом — снова война, и город на Марсе погиб. И все распалось. Уже никто не был готов защитить Землю от удара из космоса. И случилась катастрофа. А после нее — выжившие так ничего и не поняли. И начали новую войну. И так раз за разом.