Ну, или Ух’эр бы сплел сеть из него самого…

       Йен ухмыльнулся себе под нос, жестом отпустил зверей — и те, рванув в разные стороны, рассыпались, растворились в снегу.

       Йен запрокинул голову, пытаясь рассмотреть скалу.

       Прислушался. Они были здесь. В скалах, в пещерах, десятки, сотни бьющихся сердец. Живых, настоящих. Ждут его.

       А чего ж встречать не пришли?

       Йен тихо свистнул.

       Отошел на несколько шагов назад, чтобы попытаться осмотреться, но скала все так же занимала полнеба. Груда гигантских черных камней. Только если присмотреться — видны узкие тропы, что поднимаются, трещинами расходятся по черному камню, видны широкие щели — входы в пещеры. Не знающему человеку не пройти тропам — сорвется. Не найти входов и выходов: если даже взберется, если влезет внутрь — заблудится. А узнай люди о том, что оборотни тут, приди они штурмовать — это крепость. Да и приди они… Сколько там охотников наберется сейчас? Сколько было в лучшие времена? Сотня?

       Оборотней больше. Эта скала — их, оборотневый, Даар.

       “Почему же вы здесь сидели все это время? — удивился Йен. — Вас ведь больше!”

       С другой стороны, пойти на настоящий Даар, на укреплённый замок на горе, несмотря численный перевес — чистое самоубийство. Там такие же отвесные стены. Там охотники на вивернах. Там травы, заговоренные стрелы и вымоченные в зельях веревки арканов.

       Йен и сам не планировал идти в Даар. Ну их, эти стены.

       Йен знал, как сделать так, чтобы Даар пришел к нему.

       — Эй! — крикнул он, и эхо подхватило его голос, понесло вдоль камней, по пещерам. И сам услышал: голос не такой, как надо. Обычный человеческий голос. И как-то слишком весело звучит. А тут, у скал, наверное, не принято веселиться.

       “Прекрати веселиться”, — в очередной раз напомнил себе Йен.

       Но вдруг понял: не будет он прекращать. Ему так проще. Он, в конце концов, всегда так делал: прикрывался собственным смехом, прятался за бессмысленными шутками. И сейчас, когда всё вспомнил, когда понял, когда наконец вырос — самое время снова спрятаться.

       Не то, чтобы его кто-то искал, конечно… Йен ухмыльнулся шире.

       Это он всех найдет. Прямо, как Нивен когда-то.

       Его: "сначала они за мной гонятся, мотом я за ними" можно было бы сделать их девизом, наверное. Если бы им, конечно, нужен был девиз.

       — Э-эй! — протянул громче. — Выползайте! Я пришел всех побеждать! Ну, не вас побеждать, а тех, других, остальных, так что вы не бойтесь!

       — Уверен... — глухо, вкрадчиво прозвучало в ответ, и Йену показалось, что заговорил сам черный камень, — что тебя стоит бояться?

       — Очень! — воодушевленно ответил он и даже кивнул.

       А потом появились они. Четверо, обросшие, грязные, вынырнули, словно из камня, из пещер наверху, гораздо выше его головы, и пока он отходил еще на несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть — спрыгнули в мягкий снег. Упали кто на четвереньки, кто на колено, но мгновенно распрямились.

       Мужики как мужики, если отмыть. Впрочем, можно и не отмывать. Просто представить их не в Дааре, а в любом из отдаленных селений.

       “Они и были из селений, — напомнил себе Йен. — Пока их не укусили, не оцарапали, пока не ступили на волчью тропу, пока не съели волчьих ягод…”

       — Ты кто? — напряженно спросил самый здоровый. Вышел вперед. Наклонил голову, рассматривая. Взгляд мрачный, тяжелый — совсем как у Рэя.

       — Затхэ, — ответил Йен.

       Они переглянулись. Снова уставились на него. Пристально, остро, только теперь примешалось к тяжести взглядов еще что-то. Что-то, чего в Рэе почти никогда не замечал: слабая, неуверенная надежда в самой глубине.

       — Врешь, — пожал плечами главный, закончив осмотр. — Ты посмотри на себя.

       Принюхался, поморщился, процедил:

       — От тебя несет человеком.

       И оскалился.

       “Да, — подумал Йен, — лучше им не улыбаться. Клыки не спрячешь. У Нивена, конечно, все равно улыбка страшнее выходит… Но лучше им не улыбаться”.

       Говоривший, видимо, воспринял его молчание как сигнал к действию и уверенно шагнул вперед. Трое сзади тоже двинулись, образовав полукруг.

       Йен вздохнул. Стоит начать драку — прибегут остальные. И тогда уже не получится ничего объяснить. А перебить половину местных, чтобы доказать, что он является тем, кем является, будет не самым разумным решением. Он не за тем пришел. Их, конечно, много, и в крайнем случае кто-нибудь да останется, но стоп.

       “Стоп”, — сказал себе, потому что Затхэ снова поднимался из глубин, скалился пострашнее этих недоволков, тонул в волнах раскаленного гнева и наслаждался этим погружением: ему очень не нравилось, когда его окружают, когда загоняют в угол. И нравилось в то же время — как повод явить себя.

       “Не сейчас, — попытался урезонить его так, как недавно успокаивал снег. — Это я, в конце концов, виноват, что они появились. Что стали такими. Монстрами. Чего же еще ждать от монстров, если не попытки атаковать?”

       — Стоп! — сказал теперь оборотням, выбросив ладонь вперед, и на этот раз вышло иначе. Теперь он даже хотел, чтобы прозвучало по-человечески, но Затхэ слишком сильно толкнул изнутри, и голос стал другим.

       И оборотни замерли, а один — даже шагнул обратно.

       “Умный парень, — мысленно похвалил его Йен. — Может, и выживет”.

       Выживут немногие, он прекрасно это понимал. Он в принципе вообще мог их не использовать, ему бы хватило своих гор, волков и ветров, чтобы победить во всех запланированных битвах. Если бы не одно “но”: ему нельзя было в битву. Пока — нельзя. Неудобно получится всех собрать, красивую речь произнести, повести войско в бой, а потом случайно нарваться на слишком сильный удар от какого-нибудь великана в голову. Он-то не умрет, Затхэ не умрет, но потом что — опять ждать?

       Ждать было нельзя. Умирать было нельзя.

       Потому — никаких драк, Шаайенн. Не сейчас. И с этими — тоже.

       Он на миг закрыл глаза, увидел всё.

       В который раз.

       Почувствовал всё. Каждую снежинку, каждый порыв ветра, каждый шаг, каждый вздох.

       Все на местах.

       Все ждут начала игры.