Когда очередной соткался из снега прямо перед ним уже в прыжке, заваливая на спину, Нивен успел ткнуть ему кинжалом в сердце. Успел увидеть, как такой же, соткавшийся, прыгает к Рэю, а еще один — хватает зубами Рэя за запястье. И меч выскальзывает из бессильно упавшей на серый камень руки.

       Нивен ударил ногой своего, швырнул кинжал в того, что впился Рэю в руку.

       Рэй же здоровой рукой уперся в глотку еще одному, попытавшемуся добраться до его шеи.

       “Идиот, — в который раз подумал Нивен, — ты остановился! Упал и остановился! Это — конец. Никогда нельзя останавливаться…”

       Еще и эта рука не снегу. Что-то важное повредила убитая Нивеном тварь, и Рэй теперь, кажется, не мог пошевелить рукой.

       Его очень просто повредить. Его просто убить. Он — человек.

       Нивен знал: он сам очень долго время пытался быть человеком.

       Один укус какой-нибудь шавки — и рука обездвижена. Второй, скорее всего, принесет смерть…

       Рэй ударил ногой, перебросил волка через себя, и тот, взлетев над пропастью, рассыпался снежинками.

       Рэй поднялся на колено, подхватил меч левой рукой.

       И еще двое оказалось рядом. И еще одному своему Нивен, почти не глядя, резанул по шее, второго — попытался ударить ногой под брюхо, но и тот стал снегом.

       Всё вокруг рассыпалось.

       Снегом, пылью, брызгами крови.

       Разлетался на куски мир.

       “Да, — подумал Нивен. — Мир разрушен”.

       Бросил взгляд на Рэя.

       Мир разрушен — но пока еще стоял Рэй. И даже успевал проткнуть одного противника. Второго — не успевал.

       “Ладно, Шаайенн. Сделаем по-твоему. Монстры погибают — люди остаются”.

       В конце концов, разве не к этому всё шло?

       В конце концов, разве был у кого-нибудь из них выбор?

       При очередном развороте Нивен прижал ладонь на мгновение к лицу, потом — отшвырнул в сторону меч, упал, откатился и впечатал сразу две руки в землю.

       Выдохнул:

       — Ух’эр!

       На руках много крови. Своей и чужой. Ему должно хватить.

       Конечно, так делать было нельзя — нельзя было замирать, падать, терять равновесие, упираться в землю. Нельзя было останавливаться. К нему неслись еще несколько тварей, и он никак не успел бы подняться, развернуться, отбиться.

       Но кинжалы у него закончились. Проигрывать он отказывался.

       Значит, нужно использовать другое оружие.

***

       — Эйра! — крикнул Ух’эр, глядя в чернильное небо, протекающее огромными липкими каплями.

       Рыжая мотнула головой, пытаясь отбросить с глаз челку, и звонко хлопнула в ладоши.

       С широкой улыбкой сказала:

       — Поторопитесь только, бабы базарные. Долго не удержу.

       Лаэф положил руку ему на плечо, сжал. Все та же холодная цепкая хватка.

       Шепнул:

       — Давай я?

       — Он тебя ненавидит! — фыркнул Ух’эр.

       — А тебя? — выгнул бровь Лаэф.

       — А мне он должен, — ухмыльнулся Ух’эр.

       — Значит, тоже ненавидит, — хмыкнул Лаэф.

       — Я что только что сказала? — возмутилась Эйра.

       Ух’эр подмигнул Лаэфу и растворился серым зловонным туманом.

       Соткался напротив Нивена. Присел. В воздухе висели белые волки-призраки. Замерла капля крови, летящая в сторону после удара ладонями в серый камень. И было тихо.

       Нивен медленно оторвал одну ладонь от земли. Потом — вторую. Поднялся на колени. Поднял взгляд.

       — А я говорил, — заулыбался ему Ух’эр. Заинтересованно огляделся. Кивнул на Нивена. Потом — широко взмахнул головой, будто пытаясь очертить подбородком круг в воздухе. — А я говорил, мальчик с косичками! Вот он, твой мир. Вот ты — обращаешься ко мне, как положено. С кровью и молитвой. И смотри! Даже на колени встал!

       — Это я не для тебя, — сообщил Нивен. И сделал то, чего Ух’эр ожидал сейчас меньше всего — ухмыльнулся в ответ. — Упал. Случайно. Тут скользко.

       Ухмыльнулся холодно, злобно, так, как умел Лаэф. И в то же время — по-своему, по-эльфийски.

       Его словно подменили.

       Словно Лаэф уже пробрался внутрь, уже вывернул там все наизнанку, выжег и выжрал. Впрочем, он разве не чем-то подобным занимался первые двадцать лет жизни этого существа?

       Так стоит ли удивляться теперь, что при первой же потере, ощутив первую в жизни настоящую боль и горечь, оно тут же соскользнуло во тьму?

       — Вот мог бы и промолчать! — обиженно надулся Ух’эр. — Сделал бы мне приятно, я бы, глядишь, тебе помог бы, чем смог…

       — Ты можешь его вернуть? — спросил Нивен.

       — Кого? — удивился Ух’эр.

       — Йена! — процедил Нивен. Кажется, его рассердило такое удивление. Кажется, его сейчас все сердило. Бедный глупый эльфенок…

       — Этого не могу, — помотал головой Ух’эр и придержал ее, чтоб не отвалилась. Тут у эльфенка трагический момент, нехорошо будет начать за головой гоняться. — Он не у меня. Его вообще теперь нигде нет, — и повторил, словно пытался распробовать, распознать вкус слов. — Затхэ больше нет…

       — Я ч-что только что с-сказала?! — прошипела издали Эйра.

       — Давай уже, — Нивен то ли тоже услышал ее, то ли просто решился.

       Медленно поднялся. Прокрутил в руке окровавленный меч. Глянул еще раз на застывшего рядом человека в черном. На замерших в прыжке волков. На висящие в воздухе мелкие сверкающие снежинки.

       — Давать чего? — прищурился Ух’эр.

       Нивен усмехнулся — теперь уже не ему, теперь себе.

       Задумчиво ткнул пальцем в снежинку. И по-эльфийски ровно сказал:

       — Зови старшего поиграть.

       — Тут какое дело… — начал Ух’эр.