Кинжал, чиркнув несколько раз по латам, зацепив чью-то руку, метнулся прочь — в лицо очередному противнику. Но Йен уже не смотрел туда — Йен кувыркнулся вперед.
Обратиться бы.
Но Затхэ и так трясет: от звериной ярости, от запаха крови, от ненависти, которая волнами захлестывает его противников — и заряжает его. От их же страха. И если он сейчас станет монстром окончательно — вернется ли в свою форму? Вернется ли собой?
Слишком огромна, слишком велика сила Затхэ. Обратиться — не вариант, не сейчас.
Впрочем, эту силу можно использовать иначе.
Йен не увидел того броска. Но теперь — увидит остальные.
Ему нужно всего лишь мгновение. Собраться, закрыть глаза.
Увидеть всё.
Он — Затхэ. Это его горы. Он видит всё. И немного больше. Снег расскажет — нужно лишь остановиться в череде нескончаемых прыжков и ударов, найти мгновение, чтобы услышать.
Еще разворот, и два, и три, праща в руке, бросок, прыжок.
Подсечка — и кинжал противника в его руках. Еще одна — и во второй руке тоже кинжал.
Как мечи Нивена.
А вот и гномы. Небольшой отряд, втиснувшийся за спины первых рядов великанов — протащили свое неповоротливое метательное орудие. Ощетинились мечами и секирами.
Ладно. У него неплохо выходит крутиться, как Нивен. Осталось вспомнить, как Нивен крутится со своими ножиками.
Шаг, уход от секиры, вниз, на колено. Разворот на колене, выбросив мечи в стороны, еще разворот — подняться. Мечи продолжают вращаться, он продолжает вращаться. И вместо следующего шага — снова вниз. И кувырок. И — нырнуть под массивное гномье орудие.
Кажется, этого они не ожидали.
Даже среди воя, рыка и скрежета боя было слышно — или ему показалось, — как гномы озадаченно замолчали.
Йен закрыл глаза.
…Вдох…
У него времени — только на вдох. И увидеть всё. Да, он не хочет видеть. Да, ему не нравится кровь на снегу. Но ему нужно выжить. Сейчас — обязательно. Он еще не закончил.
Йен видит.
Первые ряды великанов — пали.
Снег затягивает красную кровь светлой пеленой, но та тает: кровь еще теплая. Снежные добивают оставшихся.
Чуть дальше в ущелье — крови больше: оборотни не умеют рассыпаться снегом. Не умеют и их противники. Еще дальше — все еще бьются. Оборотни не умеют не только рассыпаться, они не умеют ничего. Но берут количеством. Снова и снова прибывают на вивернах, снова валятся на головы противников. И вот уже кто-то из них умудрился выбить оружие, кто-то подхватил окровавленную гномью секиру с земли. И шансы — почти уравнялись.
За ущельем… Вот там надо будет поработать. Виверны легко сломят механизмы, раскидают гномов, но с великанами — труднее. Великаны способны устоять против огромных диких животных, потому что сами такие — огромные и дикие.
Значит, туда. И видеть, не терять из виду ничего. Снег будет шептать ему. А он — будет идти.
Ну и… одну виверну позвать.
…Выдох…
Гномы додумались откатить орудие. Но стоило ему сдвинуться, выкатился и Йен — им в ноги. Несколько раз чиркнули тяжелые секиры, одна, кажется, зацепила. Несильно, по касательной. А потом сверху метнулась виверна, и Йен ногой отшвырнув ближайшего гнома, вскочил, прыгнул — и снова ветер лег под ноги, и смог подбросить чуть выше — как раз, чтобы достать, чтобы запрыгнуть на спину. Виверна рванула вверх — а на гномов прыгнули сразу с двух сторон: с одной — Снежные, с другой — вооруженные уже, измазанные своей и чужой кровью, оборотни.
Йену не нужно было оборачиваться, чтобы знать об этом.
Йен теперь видел всё.
Плечо тянуло, тупая боль, такая же волнообразная, как ярость Затхэ, что накатывала снова и снова. Но к ярости Йен не прислушивался, а что до боли… На снегу в ущелье была теперь не только их кровь — его тоже. И от этого было легче.
Виверна мчалась вдоль ущелья над головами тех, кто еще остался на ногах. Тех, кто еще бился.
Оборотней оставалось совсем мало. Потому Йен заставил ее идти еще ниже — чтобы помогать своим, насколько выходит. Расшвыривать окружавших противников. Ногой, лапой виверны, хвостом. Схватить за шкирку гнома и швырнуть о стену. И даже успеть ухмыльнуться, подумав: “Давно хотел так сделать”.
Двое великанов — у самого входа в ущелье — отбивались от окружившей стаи. Несколько десятков оборотней уже лежали на снегу, оставшиеся — снова и снова пытались нападать.
— Прочь! — рявкнул Йен на подлете, и оборотни послушно отпрыгнули.
Прыгнул и Йен — с виверны на плечи одному из противников, обхватил за голову и крутанул, сворачивая шею. Спрыгнул, пока тот падал, рванул из-за пояса пращу. Виверна тем временем — одним ударом хвоста отбросила второго великана, вторым — впечатала его в скалу. Взлетела — и оборотни прыгнули добивать.
Йен снова взмыл в воздух, снова — ей на спину. Теперь — вооруженный.
Всё видеть оказалось непросто.
Всего оказалось слишком много. Слишком много движений, ударов, перемещений. Собрать это в единую картину, удержать единой картиной — требовало нечеловеческих усилий.
“Ну так и я — не человек”, — упрямо напоминал себе Йен.
Но голова кружилась, кружилось небо над головой и земля внизу. Нужно было заканчивать, поскорее заканчивать. Пока не рухнул с виверны. Или не обратился все-таки в рогатого монстра. Или не взмыл в небо птицей. Прочь. Подальше.
Может, даже в Даар, черт с ними.
Йену никогда раньше так этого не хотелось: сбежать. Вот прямо сейчас бросить все — и сбежать.
Он ведь и так уже много сделал, правда?
Сделал все, что в его нечеловеческих силах. Так может, уже можно сбежать?
Но знал: бежать нельзя. Во-первых, сколько можно бегать? И во-вторых — врать себе не надо. Он не все сделал. Еще не все.
Виверна вылетела из ущелья. Йен взмахнул пращей.
Дальше всё просто. По удару на противника. Он видит всех. Он знает каждое их движение, каждое перемещение. И они не готовы к нему.
Раз удар, два удар — несколько стрел проносятся мимо. Гномьи арбалеты, мощные и опасные, но ни одна из стрел не зацепит: Йен знает, Йен их уже увидел. И заранее уводит виверну в сторону, потому что в них летят и камни.
