Анатолий Андреевич укоризненно посмотрел на сына, тот явно сболтнул лишнего, но теперь отступать поздно и главврачу пришлось отвечать:

— Да, увы. Тебе в скором времени предстоит разговор со следователем по этому поводу. Всю эту неделю я оттягивал встречу, ссылаясь на то, что ты просто не в состоянии ответить на их вопросы.

— Кто погиб? — с тревогой спрашивала Лера. Она боялась, что этим человеком может оказаться Света, Мэйр или… Сэм…

— Об имени жертвы ничего не известно. Личность сейчас устанавливается.

— Фото? У вас есть фото? — Лера уже практически кричала, ей очень нужно знать, потеряла ли она кого-то из близких?

— Есть, — раздражающе спокойно отвечал Анатолий Андреевич, — но я не могу его тебе показать. Следствие запрещает. Они лично хотят видеть твою реакцию на это фото. Понимаешь?

— Я никого не убивала… — пробормотала Лера, обессиленно откинувшись в кресле. — Никого…

Оба врача: отец и сын, промолчали. И Лера вдруг поняла, что у них есть достаточно фактов, чтобы ни капли не сомневаться в ее виновности. Прекрасная сказка вдруг обернулась отвратительной грубой реальностью, а от нее, Леры, ничего, по сути, не зависит. Раньше она была заложницей стремительно развивающихся чудесных событий (или стремительно развивающегося психического заболевания, кто теперь знает), а сегодня — такая же заложница неприятных и совсем не волшебных вещей. И сделать ничего не может. Весь ее выбор: тюрьма или психушка… Так что правы, эти чертовы Вронские, ей еще с их клиникой повезло.

***

— Знали ли вы эту девушку? — спрашивал лысоватый следователь Шуров.

Лера держала в руках фотографию, вглядываясь в искаженное страхом, так и застывшее навсегда в предсмертном ужасе, лицо. Да. Она знала эту девушку. Недолго и не слишком хорошо, но знала. Могла ли она ее убить? По версии (больного или нет) разума Леры, она эту девушку не убила, а наоборот, спасла. От чего? От печальной участи быть пленницей дракона. Сейчас эти воспоминания отчего-то казались Лере сущим бредом.

— Как она погибла?

— Отвечайте, пожалуйста, на мои вопросы, — строго сказал Шуров, давая понять, что не намерен ничего ей пояснять.

— Да, мы были знакомы.

— При каких обстоятельствах вы познакомились?

Врать? Придумывать какую-нибудь более-менее вменяемую историю? Или говорить то, что было на самом деле… для Леры было на самом деле. Она понимала, что сейчас, отвечая, по сути выбирает для себя: психушка или тюрьма. «Итак, Лера? — спрашивала она сама себя, — что ты предпочитаешь? С чем тебе легче будет дальше жить?»

— Я спасла ее…

— От кого?

— От… того, кто удерживал ее в плену…

Следователь внимательно слушал.

— От дракона.

Шуров фыркнул, нахмурился.

— Это происходило в том недостроенном здании? Дракон… там обитал?

— Нет, — Лера уже выбрала и говорила теперь легко, — он обитал в другом мире.

— Прекратите, девушка. Я ведь знаю, что вы не сумасшедшая.

— Имеете образование психиатра? — горько усмехнулась Лера. Тэю было жаль, действительно жаль, но, как ни стыдно это признавать, Лера почувствовала некое облегчение, узнав, что погибла именно Тэя, а не кто-то более близкий.

— Нет. Вижу таких симулянток, как вы, насквозь, — он наклонился через стол. — И психов повидал, мало не покажется. Будь вы действительно не в себе, не стали бы с места в карьер городить всякую чушь. Сумасшедшие всегда уверены, что они нормальные, и рассказывать всегда начинают с обычных нормальных вещей, а потом бац ни с того ни с сего, когда ты уже думаешь, что перед тобой вполне здоровый человек — начинается. Голоса, инопланетяне… Но ни один на моей памяти еще с пришельцев и духов не начал. А вот симулянты всегда так делают. Вы уж поверьте моему опыту.

Лера просто пожала плечами.

— Так как ее зовут? — снова помрачнел Шуров.

— Тэя.

— Фамилия?

— Не знаю.

— За что вы ее убили?

— Я никого не убивала.

— Да хватит мне чесать! — следователь вдруг рассвирепел, вскочил из-за стола и навис над Лерой, видимо, пытаясь вывести ее из зоны комфорта. Ко всему прочему он резко перешел на «ты»: — Ты что думаешь, в психушке отсидишься? Кто тебе Вронский? Брат? Сват? Любовник? Не выйдет! Там кроме тебя не одной живой души не было. Отпечатки везде твои. Хватит отпираться, а то хуже будет! Рассказывай, как душила, как с пятнадцатого этажа сбрасывала? Сообщники были?

— Значит, ее задушили…

— Отвечай! — заорал Шуров.

— Что мне отвечать? — Лера испугано смотрела на Шурова. — Я никого не душила. В последний раз я ее видела… не скажу точно когда, но не меньше месяца назад, я тогда выгнала ее из своего дома… — Лера не знала, стоит ли вмешивать во все это Свету. Но в любом случае, на Свету они выйдут рано или поздно, и той придется стать свидетелем. Сердце забилось чаще, а ведь по сути, только одна Света может развеять сомнения насчет того, поехала или нет у Леры крыша. — Выгнала вместе со Светой. Светлана Ивановна Листова. Моя подруга и коллега.

Следователь снова заинтересовался и даже немного успокоился.

— Может и адресок подскажешь?

— А мне позволят с ней увидеться?

— Зависит от ее показаний. И от твоего желания сотрудничать.

***

Лере не спалось. Кончалась уже третья неделя со дня ее появления в этой палате. Все случившиеся с ней некогда чудеса становились все более отдаленными и расплывчатыми, как сон, который вроде очень ярок, пока спишь, но после пробуждения тускнеет, кажется нелогичным, безсюжетным и забывается навсегда.

Она ни на шаг не приблизилась к разгадке, что же случилось на самом деле, и сейчас находилась в таком отчаянье, что готова была принять любую правду, лишь бы не неведение. Пусть психопадка. Пусть убийца. Пусть… Но только бы знать наверняка.

Свету к ней не пускали. Но от Вронского и Шурова Лера узнала, Света опровергла заявление, что якобы виделась с подругой в последние шесть месяцев. По ее словам, Лера пропала полгода назад, совершенно не поддерживая связей. На работе подтвердили то же самое. Родители Леры тоже не видели дочь довольно давно. Они приехали, и их даже пустили повидаться с ней. И это стало для Леры самым большим испытанием за последнее время. Видеть, как плачет мама и как сердится, мечась в своей беспомощности, отец… очень тяжело. А каково им? Их дочь оказывается сумасшедшая. А еще убийца. Такого и врагу не пожелаешь. К счастью, встреча была краткой. Впереди Леру ждали долгие разбирательства, суд, а потом… Тюрьма. Обычная камера или психиатрическая больница — да какая, в сущности, разница?

«Вот так кончаются сказки», — думала Лера, глядя сквозь решетку в затянутое непроглядными тучами ночное небо. И в этот момент в дверь тихо постучали, скорее даже поскреблись.

Лера осторожно подошла к двери, наклонилась и прошептала:

— Кто там?

— Это я, Татьяна. Помните меня? — так же шепотом ответили с той стороны.

Несколько секунд Лера не могла понять, кто такая Татьяна, а потом воспоминания вдруг хлынули с мощью прорвавшейся плотины. Она вспомнила медсестру в коротеньком халатике, провожающую ее из клиники, а потом ту же девушку, передающую ей письмо от Ларисы Павловны. Вспомнила саму Ларису Павловну, которую видела всего раз в жизни. И ее письмо, которое всплыло в памяти так живо и четко, будто Лера снова только что его перечитала. «Верь в невозможное и люби до невозможности» — эта фраза засела в голове, как заноза, и пульсировала с каждым биением сердца. Верить в невозможное. Любить до невозможности. А что сделала Лера? Сдалась… Почти поверила в собственное безумие. Почти забыла Сэма. Там за дверью стоит Таня, и она… а что она? Вспыхнувшая было надежда, снова заледенела. Как глупо все это. Таня — просто сочувствующая Лере медсестра. Все, что их связывает — это память об умершей пациентке. А все, чем Таня может помочь — это подбодрить добрым словом.

Лера едва не расплакалась от той резкой смены эмоций, которая произошла с ней в течение пары мгновений.