На церкви св. Филиппа медленно пробило девять часов.

Вдоль улицы Сен-Оноре еле тащился фиакр. Он повернул на Ангулемскую улицу и остановился напротив авеню Марбеф.

Из кареты вышел человек и начал прохаживаться вдоль тротуара.

На нем были синие очки, не позволявшие различить цвет его глаз.

В руке, обтянутой в желтую перчатку, находилась легкая тросточка с золотым набалдашником.

Несмотря на довольно сильный холод, на нем не было пальто.

Незнакомец прогуливался уже около десяти минут, нетерпеливо покашливая и постукивая тростью о камни тротуара.

Но вот отворилась дверь отеля княгини Валицкой, и из нее вышла женщина, закутанная в плащ.

Она осмотрелась по сторонам и, увидев прогуливающегося, прямо направилась к нему.

— Это вы, господин Эрнест! — обратилась она к нему ласковым тоном.

— Да, прелестная Алина! — отвечал Эрнест. — Это я, ваш обожатель, любящий вас больше…

— Не говорите глупостей! — кокетливо прервала его Алина, закрывая ему рот своей обтянутой перчаткой ручкой. — Поговорим серьезно — хотите?

— Я желаю всего, чего вы желаете…

— Вот и прекрасно! Мы, я вижу, скоро сделаемся друзьями. Ах, как мне трудно было попасть сегодня на свидание! Барыня непременно хотела взять меня с собой. Я прикинулась больной. Она уехала одна. Я и убежала сюда…

Эрнест счел своей обязанностью коснуться губами руки Алины.

Впрочем, это было сделано без особенной поспешности.

— Это что такое! — вскричала та. — Я слушала вас вчера, слушаю сегодня, вы кажетесь мне серьезным человеком, и я ненавижу молокососов… Но я честная девушка… К тому же, я не решусь бросить свое место из-за пустяков. Ну, что вы хотите сказать мне?

— Скажу, во-первых, прелестная Алина, что я думал о вас целый день.

— Та, та, та! — нетерпеливо прервала его молодая женщина.

— Да, — серьезно продолжал Эрнест. — Я целый день думал о вас, рыская по магазинам. И я пришел к заключению, что палисандровая мебель лучше пойдет к вам, чем мебель из красного дерева, которая теперь не в моде.

— Все это очень хорошо, но… вы позволите мне быть совершенно откровенной?

— Умоляю вас.

— И вы не рассердитесь?

— О, Боже — никогда!

— В таком случае — извольте! Видите ли, господин Эрнест, все мужчины так легкомысленны, что мы — бедные девушки — должны быть осторожными. Что будет со мной, если вы бросите меня? Место теперь у меня очень выгодное. Я желала бы обеспечения. О, не для самой себя, а для моей матери.

— Это очень понятно, — отвечал господин Эрнест. — Я дам вам десять тысяч для вашей матери и десять тысяч вашему отцу, о котором вы забыли упомянуть. Есть у вас еще родные? Братья? сестры? тетки? кузены?

— Вы хотите смеяться надо мной? — с неудовольствием заметила Алина.

— Я никогда этого не посмею! — почтительно отвечал Эрнест.

— Все это хорошо. Я вижу, что вы все шутите. Но вы не настолько молоды, чтобы делать из-за нас глупости. Пустите меня!

— О нет! — внезапно переменяя тон, отвечал господин Эрнест. — Ты попалась, Манон Гринш, и попалась ловко.

Услышав свое настоящее имя, субретка побледнела, как смерть.

Не долго думая, она хотела броситься бежать.

Но у нее подкашивались ноги.

К тому же, сильная рука удерживала ее за плечо.

— Послушай, что я скажу тебе, Манон, — жестко продолжал незнакомец. — Ты должна повиноваться мне с нынешнего дня. Ты должна беспрекословно исполнять все мои приказания. Слышишь ли? Если я останусь доволен тобой, то ты получишь двадцать тысяч франков. Если же нет — я тебя упрячу.

— Да кто же вы, наконец? — спросила пораженная ужасом Манон.

— Что за дело! Я знаю, кто ты! Этого достаточно. Я знаю все про дело на улице Альбуи. Дело, как видишь, пахнет тюрьмой. Согласна ли ты на мои условия? Я тебя не принуждаю. Отвечай — да или нет?

Незнакомец снял свои очки и устремил на Алину свой стальной взгляд.

Та окончательно растерялась и отвечала:

— Я согласна и буду повиноваться вам.

— Значит, завтра, в девять часов, перед пробуждением княгини, ты придешь ко мне на улицу Соссе, № 3-й. Ты спросишь господина Эрнеста.

Алина, шатаясь, возвратилась в особняк Марбеф.

Незнакомец сел в карету, оставленную им на углу улицы Ангулем, и приказал вести себя на улицу Соссе, № 3-й.

Он отпустил тут кучера, быстро прошел сад и, не останавливаясь перед ложей портье, вошел в небольшое помещение в антресолях.

Он подошел к зеркалу и освободился от своей нарядной одежды.

Он снял свою бородку, усы и парик, снова надел свой белый галстук и черный, атласный жилет, и вышел на улицу.

Любой посетитель кафе Ласепед узнал бы в нем господина Дюрана.

Наступила ночь оперного маскарада.

Карета княгини Валицкой стояла у подъезда особняка. Закутанный в меха кучер нетерпеливо похлопывал руками.

В ложе портье грелись швейцар и лакей. Мадемуазель Алина, уже одетая в черное домино, быстрыми шагами прошла через двор.

В руке у нее находился хрустальный графин, переданный ей утром господином Эрнестом.

— Вот, — сказала она, входя в ложу, — графин с араком, который я припрятала для вас. Вам веселее будет ждать нас ночью. Спрячьте его теперь и Боже вас сохрани выпить хоть каплю прежде нашего отъезда.

Она поставила графин на стол и поспешно вернулась в особняк.

Слуги с радостью глядели на стоявшую перед ними влагу.

Они протянули было к ней руки, но вспомнили приказание Алины. Нужно было ждать отъезда княгини.

Поэтому немудрено, что швейцар поспешно отворил дверь уезжавшим.

Он следил несколько минут за удалявшейся каретой и весело вернулся в ложу, где ожидал его лакей.

Из шкафа был вынут драгоценный графин.

Его подняли к лампе и долго любовались золотистым цветом напитка.

Арак был разлит по стаканам, и собеседники начали с наслаждением потягивать его.

Не успела скрыться в отдалении карета, как наверху забора сада отеля княгини показались два человека.

Они были одеты совершенно так же, как и прислуга княгини: широкие черные панталоны, высокие сапоги, шелковые рубашки и суконные кафтаны.

Из-под меловых шапок виднелись длинные белокурые волосы.

То были Бирруб и Сапвалла. На шее последнего по-прежнему красовался ящик со змеей.

Они соскользнули на землю, осторожно прошли садом и скоро очутились под окнами дома.

Сапвалла вынул из кармана кусок воска, прикрепленный к носовому платку.

Он прикрепил воск к одной из рам окна и обрезал кругом стекло бриллиантом.

Стоило только дернуть за платок, и из окна выпал кусок стекла.

Он отворил задвижку, и оба проникли в особняк, прошли комнаты и очутились на дворе.

Они подошли к ярко освещенным окнам ложи портье. Лакей и швейцар усердно попивали арак.

Слуги княгини не замедлили выпить весь арак.

Затем они погрузились в какую-то блаженную полудремоту.

Глаза их закрылись, головы склонились на стол, руки упали вдоль тела.

— Господин не ошибся, — заметил Сапвалла, — они выпили и спят. За дело, Бирруб! Свяжем этих собак и запрем их в погреб.

Они в одну минуту сделали это. Бирруб взвалил себе на плеча обоих слуг, которые были заперты в погребе.

В это время княгиня приехала в Оперу.

Улица Лепелетье была полна света и движения.

Свет играл на касках жандармов, похожих на конные статуи.

Освещенные рестораны, блестящие выставки костюмерных магазинов, ряды газовых фонарей театра — все это представляло весьма красивое зрелище.

Вдоль улицы толпились любопытные, жадно смотревшие на приезжающие маски.

В этой-то толпе и отличился юный и ловкий Паради.

Он зажигал тиры, чистил обувь, почтительно отворял дверцы экипажей.

Он называл своих клиентов «граф» и получал за это щедрое вознаграждение.