Рожер еще спал.

Сама не могла спать всю ночь и вышла к доктору бледная и печальная.

— Наступил кризис! — хладнокровно начал Дюран. — Встреча была неизбежна. Мы знаем теперь, что Вали в Париже.

— И вы уверены, что это она?

— Разве вы не узнали ее?

— У Вали были черные волосы, у этой белокурые.

— Разве этого нельзя изменить?! Нельзя изменить одного — взгляда. Вали выдали ее глаза. Увидев Рожера, взгляд ее стал походить на глаза хищника. Она не преминет начать действовать. Вчера она приказала следить за вами. Начинается игра! Лишь бы спасти Рожера.

— Но на него самого рассчитывать невозможно. Он будет для нас только лишней опасностью.

— Я и не думаю об этом. У него сердце мужчины, но голова ребенка. Он страстно влюбился в княгиню?

— Страстно! — глухо отвечала Сама.

— Мужайтесь! Мы должны употребить теперь все свои силы, чтобы спасти его. Я не покину вас и поселюсь здесь же. Я буду невидимо наблюдать и готовиться…

Старик лично заявил Орели о своем намерении поселиться сегодня же в этом доме.

Та пробормотала что-то, похожее на протест.

Для троих не хватит помещения. Она будет уставать, как собака. Наконец, она нанялась служить только двум господам.

Но господин Дюран устремил на нее такой взгляд, что она тотчас же утихла.

Старая служанка сочла даже нужным рассыпаться в любезностях.

Она исчезла и отправилась готовить постель доктору в указанной им комнате.

То была просто мансарда, расположенная под самой крышей.

Из окон этой комнаты открывался вид почти на всю улицу Сен-Жак.

Лучшей обсерватории нельзя было и отыскать.

Сидя у окошка, старик принялся за свой скромный завтрак, не покидая, однако, глазами улицы.

Кругом не видно было ничего подозрительного. По улице медленно ехала карета извозчика, запряженная тощей лошадью.

Все это было весьма обыкновенно, однако Дюраном овладело волнение.

Ему казалось, что в карете заключена какая-то тайна, что она везет нечто опасное.

Карета повернула на улицу Урсулинок.

Дюран окончательно убедился, что она остановится перед их домом.

Он быстро сошел с лестницы, чтобы иметь возможность предупредить возможную опасность.

Извозчик действительно остановился у ворот их дома.

Из кареты выпрыгнула порядочно одетая горничная и позвонила у калитки.

Отворить, однако, не особенно поспешали.

Посетительница позвонила еще раз. Наконец по песку дорожки раздались тяжелые шаги.

Калитка стукнула и отворилась.

— Господин Рожер Болье? — спросила камеристка.

— Здесь! — отвечала наученная Дюраном Орели.

— Пустите меня поскорее. Мне нужно видеть вашего господина.

— Все это очень хорошо, — флегматично отвечала Орели, — но вряд ли случится.

— А почему?

— Барин спит! — коротко отвечала Орели.

— Но уже полдень. В такой час можно и разбудить.

— Да — но я не хочу.

И Орели шумно захлопнула калитку.

Камеристка начала яростно стучать в нее кулаком. Калитка снова растворилась.

«Я и забыла, с чего следовало бы начать!» — подумала про себя камеристка.

Она вынула из кармана кошелек, взяла из него лун и поднесла к лицу Орели.

Моргающие глаза старухи тотчас же приняли кроткое выражение. Ее жирные губы сложились в сладкую улыбку.

Золотая монета весело блестела на солнце. Орели протянула свои пальцы и быстро схватила ее.

— Что вам угодно от господина Болье? — спросила она кисло-сладким голосом.

— Мне нужно передать ему письмо.

— Давайте, я передам его.

— Нет. Я должна передать его лично. К тому же, требуется ответ.

— Да я его принесу вам сюда. Подождите в карете.

— Как? Вы хотите заставить ждать меня у дверей? Вы забыли, что я дала вам двадцать франков!

— Неужели?.. — невозмутимо пробормотала Орели.

Смелость этого ответа смутила наглую камеристку.

Время, однако, шло — нужно было решаться.

Алина передала письмо и небольшой сверток и сердито уселась в карету.

Орели все отнесла к доктору Саму, наблюдавшему вместе с Дюраном за всем происходившим.

Оба тотчас же ушли в залу и поспешили развернуть сверток.

В небольшой картонке лежал белый бант с нарядным золотым перехватом.

Старик недоверчиво осмотрел бант, обнюхал его со всех сторон и сказал:

— Тут нет ни яда, ни чего-либо другого. Отдадим ему. Я начинаю угадывать, что заключается в письме!

— А думаете ли вы, что Рожер сообщит мне его содержание? — с горечью спросила Сама.

— Конечно. Не сердитесь только на него. Бедняжка повинуется мимолетной страсти. Он разболтает вам все!

— Что же мне говорить ему?

— Все равно. Вы напрасно будете стараться уговаривать его. Предоставим его самому себе. Скажу одно: не нужно, чтобы Рожер лично виделся с посланным княгини. Наша помощь может оказаться тогда слишком поздней.

Сама отправилась к Рожеру и передала ему присланное.

Рожер рассеянно распечатал письмо и, пробежав его, воскликнул:

— Сам! милый Сам! Представьте, что случилось! Это письмо от нее! Она угадала, она любит меня! Прочтите скорее!

Он протянул письмо. Сама отошла в сторону и стала читать:

«Если вы хотите увидеться, то приезжайте в 2 часа в следующий оперный маскарад, приколов к домино прилагаемый значок.

Дама с опалами.

Приедете ли?»

Прочитав письмо, Сама задумалась. Наконец, собрав все свое мужество, она проговорила:

— И вы поедете на свидание, Рожер?

— Конечно! Ничто в мире не воспрепятствует мне. Почему же мне не ехать?

— Женщина пишет, не зная вас… так смело и откровенно… Подумайте лучше!

— О, милый Сам, не портите мне моего счастья. Я люблю ее и хочу снова увидеться. Признаюсь, меня влечет к ней какая-то непонятная сила.

— Послушайте, по крайней мере…

— Я ничего не хочу слушать! Но кто принес это письмо? Я хочу видеть его! Хочу расспросить…

Сама вспомнила слова Дюрана и поспешила ответить:

— Письмо и сверток принесены комиссионером, который ждет ответа у калитки.

Забывчивый Рожер совершенно упустил из виду, что ему нужно отвечать.

Он схватил лист бумаги и начал было послание, грозившее занять собой все четыре страницы.

Однако, он скоро разорвал его и написал три слова:

«Благодарю! Я приеду».

Орели отнесла записку камеристке, которая начинала от нетерпения рвать свои перчатки.

Карета поворотилась и скоро исчезла за углом улицы Сен-Жак.

— Мы знаем теперь намерения Вали, — сказал Дюран Саме. — Теперь нечего опасаться до дня маскарада. Я удаляюсь. Терять время нечего. Прощайте!

— Вы покидаете меня? — робко запротестовала девушка. — Куда же отправляетесь?

— Хе! конечно, в страну неприятеля!

Однажды утром на улице Нельи, на углу аллеи Марбеф, появился молодой малый с развалистой походкой.

Этот малый держал в руке большой узел. Достигнув крыльца нежилого особняка, он развязал его и разложил свои товары.

То были плохие потертые меха.

Исполнив это, Исидор Паради начал выкрикивать гнусавым голосом.

— Меха! меха! Дешевые, красивые меха!

Никто не думал беспокоить молодого негоцианта и он продолжал орать в продолжение целого дня, потом весело связал свой узел и стал ожидать.

Наступила ночь.

Паради взял узел под мышку и свистнул особым образом.

К нему скользнула чья-то тень и шепнула на ухо:

— Я теперь стерегу. Ступай, скажи тетке Берлокен, что меня задержали в типографии на ночь.

— Будет сделано. Ты же не зевай и не хлопай глазами. Патрону требуются сведения.

— Не бойся, Паради!

— Прощай, шалун! До завтра!

Паради удалился, оставив на страже Шапуля.

Наутро он явился сменить его, зная, что Шапуля никто не видел в улице Марбеф.

Паради снова принялся за торговлю, которая шла столь же успешно, как и вчера.