Нет-нет-нет!

Письмо дёргалось и вопило, и так же оглушительно, хоть и не слышно, выл и вопил он сам, вторя тому, что корчилось и извивалось, сначала в безуспешной попытке сбить огонь, затем — повинуясь тем же рефлексам, что заставляют рыбу биться на раскалённой сковороде — этой страшной предсмертной механике, превращающей человека в суматошно мечущийся клубок.

Плифф! Плафф!

Что-то хлопнуло, пламя опало и вскинулось снова, получив новую порцию пищи. Сквозь прижмуренные, лишившиеся ресниц смотровые щели Хаген увидел, как огнемётчик сделал несколько шагов назад и вдруг метнулся в сторону, рассыпая искрящийся дождь. Какой аттракцион! Мориц Великолепный, Огнедышащий Парень из Арнольдсвайлера! «Прекратите это, ради Бога!» Сквозь выкипающие и вновь наворачивающиеся слёзы Хаген увидел, как кто-то из патрульных поднял винтовку, но не успел выстрелить: новый отчаянный рывок — и охваченное струящейся плазмой тело оказалось на краю траншеи. Раз-два — выбросило кулаки-протуберанцы — и рухнуло вниз, как в бочку, откуда тотчас же — пфф! — взметнулся яростный, жадный язык, окружённый мириадом крошечных жалящих ос.

«А-а-а, — выдохнул хор ревущих, беснующихся голосов в голове Хагена. — Ааах!» — всхлипнул и затих, остался лишь ровный гул и треск гигантского костровища, шелест наложенных друг на друга радиопомех. Прижатое плотной, накалившейся полусинтетической тканью письмо затрепетало и испустило дух.

Мориц Великолепный закончил своё выступление.

***

— «Что может быть вкусней, милей румяных, сладких кренделей?» — мурлыкал Франц, поднимаясь вверх по склону.

Известняк хрупал под гусеничными траками его ботинок. Казалось, что вездеход-трансформер, по недоразумению принявший обличье человека, медленно едет по дороге из костей. Сначала из-за крутого гребня появилась голова с багрово светящимся нимбом, затем мощные плечи в теплозащитной броне из углеродного волокна. Смена кадра. Хаген моргнул, вперившись взглядом в гипсовое лицо, нависшее над ним как лунный диск.

— Ох, какой бледный! — посетовал Франц. — Сразу видно: эмпо-деградант. Маленький братец. И гляньте-ка: опять извозился, грязный как свинья. Ну да что с тобой поделаешь, мастер Йорген. Дай-ка я тебя почищу!

Он и впрямь принялся отряхивать его одежду от сажи и копоти, бесцеремонно ворочая неподвижное тело. Вопреки опасениям, он не полез в нагрудный карман, напротив, осторожно отодвинул руку, избегая контакта с тем, что пришло с Территории. Удовлетворившись результатом, положил добычу на лопатки и опять надвинулся сверху, загромождая обзор.

— «Я отучу тебя, злодей, от этих плутней и затей…»

Хаген затаил дыхание, испытывая уже не ужас, но непреодолимое омерзение. Сам ли по себе или поддавшись влиянию Территории, но Франц Перешёл Черту. Возможно, никакой черты и не было, возможно, она существовала лишь в сознании, но вспоминая неверие в глазах Морица, Хаген понимал, что грань, водораздел, демаркационная линия — не миф, не измышление, а самая бесспорная, самая реальная реальность.

— Что же он в тебе нашёл? — прошептал Франц. — Тебе известно? Покажи. Дай намёк. Может, я нашёл бы тоже?

Он стащил перчатку и провёл подушечками пальцев по его лицу, уделив внимание глазницам, скулам, переносице, троекратно очертив губы, будто пытаясь замкнуть их навсегда. Ухватив за грудки, оторвал от земли, подтянул к себе вплотную. От него исходил навязчивый, до боли узнаваемый запах — индивидуальный обонятельный почерк с привкусом мятных леденцов, зубной пасты и кордита, уловимый даже сквозь терпкую дымную пелену, оседающую в горле и на зубах частицами золы и пепла.

— Что в тебе такого, чего нет во мне?

«Спроси хозяина», — хотел сказать Хаген, готовый на всё, лишь бы избавиться от этих вкрадчивых, паучьих прикосновений, похожих на блуждание слепого по точкам таблицы Брайля, однако мышцы не повиновались ему, и изо рта вырвалась слюнявая мешанина звуков, какую мог бы издать слабоумный паралитик. Но Франц горестно кивнул, показывая, что понял.

— Он не ответит. Я должен догадаться сам.

«Так не мухлюй, — подумал Хаген, дрожа от гнева и ярости, запертых в глухой, омертвевшей коробке плоти. — Не ловчи, не списывай, не подглядывай исподтишка в чужую тетрадь. Напряги извилины! Только всё напрасно: суррогат не станет человеком, хоть наизнанку вывернись! Выкуси, сволочь!»

Словно отследив ход его мысли, охотник блеснул глазами:

— Прощай, солдат! Я буду по тебе скучать.

Он быстро поцеловал Хагена в щёку и разжал руки, позволив его телу грянуться оземь.

Увлекаемое собственной тяжестью, оно заскользило вниз по склону — сначала медленно, потом быстрее, подскакивая на кочках. Хаген втянул голову. Его тащило и подбрасывало, вертело и трепало словно бельё в барабане стиральной машины. Песок, казавшийся таким мягким, состоял из лезвий и соляных кристаллов, они впивались в кожу, ранили её, и каждый удар о поверхность сопровождался тучей мелкозернистой пыли, набившейся за пазуху, в рот и в уши.

Я упаду в траншею!

Но он приземлился поодаль, стукнувшись виском о камень.

Рядом раздался глухой шлепок и шуршание. Это Франц съезжал следом, слегка подтормаживая на крутых откосах. Достигнув подножия холма, он легко перепрыгнул лужицу горящего масла и встал над Хагеном, сжимая в руке уже знакомый нож с зубчатой серрейторной заточкой.

— Где двое, там и третий? Но сначала…

Громкий оклик прервал его, заставив недоуменно оглянуться.

Что-то случилось. Патрульные в панике показывали назад. Зигель пятился, скатываясь вниз, его лицо было обращено к тому, чего Хаген ещё не видел, но начинал слышать.

Раскаты грома.

Пока гипсовый охотник выносил приговор, Территория не теряла времени даром. Она инициировала свой судебный процесс, и судя по всему, он обещал быть очень громким.

И очень жарким.

***

— Солдат, — воскликнул Франц. — Солдат!..

Он потянулся к распростёртому на земле Хагену, но вырвавшаяся из скрытой между камнями расщелины струя пара свистнула ему прямо в лицо, заставив отпрянуть в сторону. Что-то задребезжало. Потом взорвалось. Бумм! Прямо из земли вертикально вверх взмыл песчаный фонтан, осыпал Хагена меловым порошком, фукнул и плюнул паром, хорошо, что не прицельно. Бу-бумм! Из траншеи выстрелил опавший было язык пламени, и словно аплодисменты от группы поддержки, отовсюду раздались хлопки. Земля вскипела. Это напоминало извержение вулкана, жерло которого долгие годы было упрятано под наслоениями, утрамбовано песком и торфом. Вулкан дремал, а теперь вот пробудился и решил чихнуть.

— Солдат! — вновь подал голос Франц.

Он держался за правый глаз, обожжённый паром. Другой, налившийся кровью, вращался, стараясь охватить всё вокруг, не упустив пленника. Нож выпал, и Франц не стал его искать. Вместо этого он пригнулся, будто намеревался прыгнуть.

Он прыгнет прямо на грудь. И проломит её, раздавит грудину своими вездеходными ботинками с шипами и грунтовыми зацепами.

Хаген попытался отползти, но преуспел лишь в том, чтобы сдвинуть разбросанные ноги. Очень вовремя: прямо в том месте, где секунду назад находилась его левая ступня, приоткрылся клапан подземной пароварки. Пф-ф! «У нас в Хель говорили ῝пфуй῞». Взметнувшаяся пыль просыпалась подобно свадебному дождю из риса, камешки застучали по голове, а один, самый острый, рассёк губу и во рту стало солоно. Хаген зашёлся в кашле, ощущая лихорадочную дрожь под собой, предвестник кашля куда более впечатляющего.

Зигель завопил. Забыв о субординации, он помчался к Францу и, добежав, дёрнул его за рукав так, что оба чуть не повалились на землю. Франц выругался. Его кулак опустился на опрокинутое лицо патрульного, прикрытое лишь нестойким пластиковым щитком. Раздался треск и кровь залила щиток, а Зигель, всхрапнув, опустился на колени пошатываясь, как бык, угодивший под обух, оглушённый, но не убитый.

— Дерьмо! — ломающимся голосом воскликнул Франц, превращаясь в Морица. — Дерьмо! Ах, триждыклятое дерьмо!