Рассматривая знакомые и незнакомые лица, сопоставляя некоторые с фотографиями и кадрами из выпусков новостей, Хаген с болью вспомнил планы Сопротивления: именно сегодня, именно в этом тесном зале, украшенном железными статуями в два человеческих роста, тщательно организованное покушение могло бы серьёзно ранить, если не уничтожить, партийную систему Райха, во главе которой стоял сам райхканцлер и его практичный помощник, министр финансов, Мартин Улле.

— Минуту внимания! — произнёс лидер, и всё замерло.

Электрические факелы издавали ровное гудение и скрежет, напоминающий звук сминаемой бумаги.

— Сограждане и соратники! Я собрал вас здесь, в этот знаменательный день, чтобы ещё раз убедить в том, что знаю сам, — что мы сильны, что мы едины, что несмотря на происки окружающих и внутренних врагов, желающих погрузить Райх в пучину бессилия и нищеты, мы были и остаёмся единым государством, мужественно преодолевающим тяготы жесточайшей борьбы за существование…

И вверх, и вниз… В тесноте да не в обиде… Крепнущий голос лидера обладал каким-то гипнотическим эффектом, не усыпляющим, а напротив, растормаживающим, исподволь раскачивающим эмоции. Не слушать, не верить, не увлекаться! Хаген вертел в пальцах зубочистку, трогая остриё подушечкой большого пальца. Слышать, но не прислушиваться! Франц подался всем телом, приоткрыв рот, дышал шумно и с присвистом — скорее всего, уже поплыл.

— Наша вера в мощь военных сил не была напрасной. День за днём патрули всё успешнее отражали атаки Территории, и теперь мы с гордостью можем сказать: время поражений прошло, настало время побед!

Значит, всё-таки перелом, значит, сработала идея о воплощённом сопротивлении. И стрелять надо было не в Мецгера. А с другой стороны, Территория не пощадит никого. Что лучше? Ничто не лучше. Куда ни кинь, всюду клин. Единственный выход и был, увы, утрачен — сохранять неустойчивое равновесие, потому что в противном случае…

— Мы готовы к освоению новых пространств. Пространств, принадлежащих нам по праву, высшему и изначальному праву сильного среди слабых, первого среди отстающих, полноценного среди вырождающихся…

Вырождающихся… Неужели он говорит о Пасифике? О Пасифике, которого не знает, в котором никогда не был, который отстоит от него так далеко, как Луна — от этого уродливого куска земли, пропитанного жестокостью. Фокусник, шулер! Все здесь фокусники и шулеры, и главный — с оперным баритоном, взмывающим от мягких низин к хлещущим наотмашь высокогорным ветрам и поветриям, и этот — с пятью тузами в рукаве, невозмутимый как сукин сын… тс-с… даже в мыслях… к чёрту мысли… закуклиться, дождаться конца и к Инженеру! Миссия выполнена, всё решено, теперь дело за вами — за нами, и уже не знаю, с какой стороны окажусь я, нужно очень постараться, чтобы…

— …чтобы мы могли пополнить наши ряды и удовлетворить просьбу одного из старейших членов Единства, моего личного сотрудника, доктора Айзека Кальта. Претенденты, шаг вперёд!

А? Что?

Я не…

Он встрепенулся и был пригвожден бдительной ладонью доктора Зимы.

— Франц и Юрген. Вам оказана великая честь. Выйдите и преклоните колени перед своим лидером!

***

Дз-з-з! В жужжащей, звенящей, безмолвно вопящей от ужаса тишине Хаген приблизился к человеку, образ которого преследовал его во сне.

Я мог бы убить его сейчас! Будь у меня оружие, я мог бы…

Он ничего не мог. Завис как муха в янтаре под пристальным взглядом энтомолога. А рядом шевелился ещё не до конца парализованный Франц, плотоядная бабочка-жнец, редкий вид и гордость любой коллекции.

— Вот Франц Йегер, — сказал лидер, жестом подзывая оробевшего охотника. — Полностью — от и до — сформирован доктором. Благонадежен, биологически полноценен. Имеет опыт руководства большими проектами. Есть и дополнительные доводы, склонившие меня в пользу положительного решения. Не так ли, райхслейтер?

— Так, — отрывисто подтвердил Улле. — Канцелярия одобрила эту кандидатуру.

— И второй, бравый Юрген Хаген. Его карьерный путь вызывает вопросы, но собравшимся здесь я могу открыть секрет. Только благодаря особым свойствам этого техника, мы смогли значительно ускорить реализацию плана по экспансии прилежащих северных земель. Результаты изысканий научной группы под руководством Хагена позволили значительно укрепить наши рубежи на границе с Территорией. Поздравляю, техник-исследователь, именно благодаря вам уже через семь дней мы разрушим Стену и подчиним север. Хайль!

— Хайль! Хайль! Хайль!

Заполошное эхо металось под сводчатым потолком, разбивая в куски протяжные гласные. «А», «а», «а» — стены сотрясались от звуковой бомбардировки, сами собой вспыхивали и гасли факелы, а поверженные рыцари на знойном поле потолка струили вниз кровавое кирпичное крошево.

Нет! Не может быть!

— Умница, техник, — промурлыкал Кальт, сдавливая в тисках его занемевший локоть. — Я доволен. Да, доволен.

— Это неправда! Скажите, что это неправда!

— Ш-ш-ш!

— Вы уверяли, что это пробные матрицы! Пробные! Значит, они не могли использоваться…

— Всё идёт в дело, Йорген. Всё без исключения. Даже самый последний сор, пыль, дрянь… Даже вы.

Он умудрялся ронять слова краем рта, сохраняя на лице праздничный вариант абсолютного бесстрастия.

— О чём вы шепчетесь, доктор? — подозрительно спросил Улле. — Какие-то проблемы?

— Никаких. Техник вне себя от счастья.

— А вы, Айзек? — с любопытством спросил лидер, подходя ближе. — Вы счастливы?

— Я?

Энтомолог был вознаграждён: экзотический белый богомол замер, чуть покачиваясь, раскрыв блестящие, без выражения, глаза. Кальт обвёл взглядом притихшее собрание, как будто ожидал помощи. Наклонил голову, прислушиваясь к подсказкам внутренней рации. Он был слишком занят поиском ответа, чтобы заметить то, что давно заметил Хаген.

Раз. Одинаковые тусклые люди рассредоточиваются по залу, как бы невзначай оказываясь всё ближе.

Два. Одинаковые тусклые люди перекрывают выход.

Три. А вот и бледный господин с выцветшей соломенной шевелюрой, руководящий этим кордебалетом!

Четыре. А вот и хитрец Ранге, наблюдающий за бледным господином!

Какая сложная схема, какой зловещий четырехтактовый вальс — «наблюдай за наблюдателем»! И все прицельные линии, перегруппировавшись, наконец-то сошлись в одной точке. Лидер посмотрел на эту упрямую точку, нахмурился и улыбнулся.

— У вас красивые помощники, доктор. Райху нужны такие мастера. Правый, Франц, просто картинка. А вот мой знакомый, Юрген, по обыкновению слегка помят и встревожен. Знаете, он чем-то напомнил мне вас — каким вы были до того, как загрузили себя всеми этими программами…

— Жалкое зрелище.

— Разве? Вы слишком нетерпимы к слабости, Айзек.

— Вы тоже, мой лидер, — сухо сказал Кальт. — И да, я не люблю слабость.

— Знаю, знаю. Но слабость не так опасна, как своеволие. Так я задал вопрос, а вы мне не ответили.

— Я благодарен.

— Но я спросил не об этом. Вы счастливы? Сейчас, когда я удовлетворил, точнее, готов удовлетворить вашу просьбу?

Кальт перестал раскачиваться и выдохнул: «А!» Теперь он заметил. Привычная тик-усмешка подняла краешек губы, когда он обратил взгляд на призовую бабочку и бродяжку-букашку, едва шевелящих лапками в янтарной смоле.

— Да. Я счастлив.

— Хорошо, — мягко сказал лидер. — Тогда до вечера у вас есть время, чтобы решить, какое наследство вы оставляете своим мастерам. Потому что вы арестованы, Айзек! Надеюсь, вы подготовили себе достойную смену.

— Я домой, — вполголоса произнёс Франц, залезая в карман за ключами. Несмотря на осторожность, он скривился, когда ткань рукава прижала выжженную лазерным штемпелем свежую метку «тотенкопф». — Твоя задача — «морген». Могу подбросить, а лучше набери Илзе, она где-то в городе и на колёсах. Потом свяжешься со мной. Держись, мастер!