Он вскочил на ноги, окрылённый, ощущая за пазухой потаённо тикающую тяжесть подаренных пяти минут. Взмахнул руками и недоумённо дёрнулся, когда кусачая муха со свистом вонзилась в плечо. У мухи было красное шприцевое оперение.

— Почему…

Он не договорил. Ноги подогнулись так мягко, словно сам он был сделан из облачной ваты.

— Ай-ай, — сказал Франц, выходя на свет. — Тук-тук. Я тебя вижу, солдат.

Укрытием ему служила полуобвалившаяся стена одного из бараков, мимо которых они в панике пробегали, спасаясь от подземной атаки. Расстояние было приличным, но Хаген отчётливо различал каждую царапину, каждую пору на коже гипсового охотника, и приходилось признать, что преследователь выглядит отменно. Нереально. Невероятно. Как всегда.

За его спиной стоял кто-то ещё, кажется, Зигель. И поодаль — тёмные фигуры, в шлемах, спецкостюмах, с полной выкладкой. Группа Йегера. Они отправились не в глубокий поиск, а на охоту, и в руках у ухмыляющегося Зигеля, мудилы из мудил, был пневмопистолет, стреляющий дротиками с миорелаксантом.

— Солдат и… ещё один солдат. А где же третий? Ах, вон…

Мориц неуверенно выругался. Он пока не знал, как реагировать. Одна половина его лица силилась улыбнуться патрульным, вторая отставала и уголок рта так и норовил завернуться книзу. Он шагнул было к группе, но Франц предостерегающе вскинул карабин. Взгляд его, впрочем, был направлен выше. В сторону своей самой крупной добычи. Своего волшебного талера.

— Ты такой юркий, — нежно сказал Франц. — Так и выскальзываешь из пальцев. Пришлось тебя успокоить. Мы же взрослые люди. Сначала формальности, потом танцы.

— Как… ты… нашёл?

Ползучая слабость оплетала тело, как мазутные щупальца, что почти доели Ленца и теперь готовились к следующему нападению. Как только истечёт пауза перемирия, дарованная почтальоном из Пасифика… Тик-так. Письмо содрогалось и агонизировало, но он ничего, абсолютно ничего не мог поделать.

— Кхак… н-на…?

Охотник прищурился.

— Шёл-шёл да нашёл. Ты же у меня в голове, как чесотка, да только почесать нечем. Я всё гадал — почему, да отчего, да что ты такое. Вот теперь всё и выяснилось: ты и впрямь дурное семя, мастер Йорген. Сам зараза и разложил подчинённых… отравил всех… всех…

Его лицо окаменело.

— Группенлейтер Юрген Хаген и штурмманн Мориц Ринг, — громко, протяжно произнёс Франц. — Вы обвиняетесь в государственной измене и приговариваетесь к смертной казни! Приговор будет приведён в исполнение немедленно.

Задумался, сдвинул брови, что-то припоминая. Помолчал и добавил:

— Я сам лично приведу его в исполнение.

Закат цвета бычьей крови веером расходился от горизонта, пропитывая ноздреватые облачные кольца. Одно из солнц прикрыло голодный зрачок, второе — распахнулось во всю ширь и таяло, окружённое каёмкой белого пара. Ветер крепчал, становился злее, острее. Южный послеполуденный жар быстро остывал, вытесняемый жёстким дыханием подступающего циклона.

Будет гроза. Дождь со снегом и град. Мигрень — к перемене погоды.

Тихо поскрипывала старая, рассохшаяся земная колыбель. Хаген с трудом перекатил голову. Его долила дремота. Он ощущал руки и ноги, но так, словно они были отделены от тела и лежали где-то неподалёку, тяжёлые, похолодевшие и ненужные. Гнутые запчасти, обрубки сырого дерева, не способные ни оторваться от почвы, ни пустить в ней корни.

— «Ну, Макс и Мориц, за вины здесь расплатиться вы должны!» — весело сказал Франц. — Знаете такую песенку? Ложная память. Но до чего же в тему!

Он дунул вверх, сгоняя со лба надоедливую прядь. Побарабанил по прикладу.

— Тебя, конечно, зовут иначе, но какая разница? Безымянный солдат. С таким же успехом мог бы быть Клаусом, Гансом или Эрвином. В конечном счёте все мы — лишь удобрение, помеченное в реестре случайным набором символов. Айзек подарил тебе имя, дом и предназначение, но на Луне не знают благодарности, и ты сам от всего отказался. Так кого теперь винить?

Он помрачнел.

— Ах, солдат-солдат. Какая жалость! Что ж, скажи «прощай», скажи…

— Нет!

Мориц тряс головой.

— Ты не можешь! — в его голосе прозвучало неверие. — Мы же Группа. Ты не можешь стрелять в своих!

Он посмотрел вверх, на Хагена, как бы беря его в свидетели.

Это сон. А во сне возможно всё…

Вот и всё.

Багровый вечерний свет маскировал лица, превращал их в чересполосицу светлых и чёрных пятен. Хаген с трудом отвёл взгляд от рогатого шлема Зигеля. «Неужели мне так и не суждено прочитать письмо?» Это казалось чертовски несправедливым. Как удар в спину от того, кого считал другом; как закрытая перед носом дверь, за которой раздаётся смех и здравицы под звон бокалов. Пасифик-Пасифик, неужели в мире есть место такой несправедливости? Он попытался пошевелиться и не смог. Из груди вырвался приглушённый стон.

Франц услышал его.

— Сиди спокойно, Йорген! — приказал он. — Сейчас я тобой займусь. А ты, садовый гном, отойди-ка и спустись немного. Ещё, ещё… достаточно. Вот спасибо. Ну же, не вертись, маленькая дрянь! Спляшешь для меня — останешься цел. Может быть, не обещаю.

— Дерьмо, — с вызовом бросил Мориц. Верхняя губа поднялась ещё выше, приоткрыв бледную полоску десны, из-за ощеренного рта казалось, что огнемётчик беззвучно смеётся. — И вы все бараны, что пошли с ним! Доктор Зима позаботится о каждом из вас, не сомневайтесь. Позаботится о всех, кто Перешёл Черту! И о тебе, красавчик-куколка. Любишь себя, Франц? Стал мастером и решил прибрать себе «Морген»? Только не выйдет, нет уж. Сказать, почему?

— Валяй.

— Да потому что ты плохая копия, дурила! Вообще никакая не копия, бросовый материал. Эрзац. Суррогат. Ну что, хватит тебе научных слов?

— Поговори ещё, — разрешил охотник. — Спой песенку, увеличь свой счёт, болтливая пешка.

«Не нужно. Не дразни его!» — взмолился Хаген, но взмолился изнутри. Система гирь и пружин, которую кто-то приладил к челюстям, не давала вымолвить ни слова, и все усилия дали в итоге лишь утробное мычание, слишком слабое, чтобы быть замеченным.

Курьерский поезд нёсся на полном ходу, не встречая препятствий.

— Пустышка! — выплюнул Мориц. — Что-то гундел там про благодарность? Подумай о ней сам. Закопав нас, ты закопаешь всё, что наворотил твой доктор. Но где тебе понять! Ты не нулевой человек и не новый человек, ты просто дерьмо!

Теперь он стоял один, подбоченившись. Одна из лямок сползла, и тяжёлый ранец с баллонами перекосился, сместившись на одно плечо.

— Дерьмо, — повторил он с ненавистью.

— Твой капитан, — поправил Франц. Он был разъярён, и улыбка на его лице напоминала горизонтальный разлом в скальной стене.

— Говнюк ты, а не капитан! — процедил Мориц. — Ты не имеешь права меня расстрелять!

— Конечно, нет, я же не расстрельная бригада. Но, может, тебя поразит молния? За твой грязный рот, гадёныш.

— Да пошёл ты!

Мориц махнул рукой, отвернулся и полез на склон.

— Как знаешь, — сказал Франц.

И вскинул карабин.

Объятый ужасом, Хаген только и успел подумать:

«Сейчас будет пиф…»

***

…Плафф!

В последний момент Мориц крутанулся, выставил руку, словно намереваясь перехватить пулю, изо рта его вырвался хриплый крик, смятый оглушительным хлопком и треском, с которым взорвались баллоны под давлением.

Ослепительный оранжевый шар развернулся и оплеснул огнём всё вокруг. Ревущая волна жара ударила Хагена в лицо, отбросив и опалив волосы, веки схлопнулись, слиплись намертво, защищая глазные яблоки от опасности быть сваренными в собственном соку. Даже так, с обратной, изнаночной, стороны себя, он видел яркое до жёлтой зелени, чёрно-алое бушующее облако, бросающееся из стороны в сторону отчаянным зигзагом, и в центре этого облака — пляшущую фигурку, словно составленную из палочек, чудовищно жалкую марионетку со вскинутыми словно в экстазе руками.