— Ого? — беззлобно передразнил его Кальт.

Он стоял чуть позади, подняв воротник плаща, заложив руки в карманы и слегка набычившись, успешно отражая воздушный натиск. Мелкие градины налипали на мокрую ткань, утяжеляя её ещё больше. Коротко стриженные волосы тоже намокли и смёрзлись, поседели от инея. Однако холод его, кажется, не беспокоил — на бледных губах застыл уже знакомый Хагену призрак улыбки, умерщвлённой во младенчестве.

Хаген отвернулся. Ему показалось, что он заметил что-то, не предназначенное для чужих глаз. Наблюдать за преображённым Францем тоже не хотелось, и он сосредоточился на линии горизонта в поисках заветного.

— Стену отсюда не увидать, — предупредил Кальт. — Далеко. Конечно, это не всё, всего лишь Траум. Впечатляет, не так ли? Зато отсюда же — вон там, видите? — вы можете полюбоваться и на Территорию. Сравните, Йорген. Найдите пять отличий.

Он нашёл десять. Тридцать. Сорок пять…

А потом сверху спустилась темнота, и над их головами зажёгся прожектор.

Колесо обозрения совершило полный круг.

И остановилось.

***

— Вот и всё, — заключил Кальт, как всегда бесцеремонно разворачивая его за плечи и подталкивая в нужном направлении. — Нам пора.

В круглой комнате их уже поджидали безопасники с инъекторами, но Кальт жестом приказал им выйти и они послушно загремели вниз по лестнице, прыгая через ступени. А вот Франц остался. Освежённый прогулкой, возбуждённый, в чёрной кожаной куртке с заклёпками и своей дурацкой лыжной шапочке, он насмешливо поглядывал на Хагена и ждал развязки.

— Спасибо за приятный вечер! — сказал ему Хаген. — Впечатлён. Нужно будет повторить при случае.

Терапист стоял, слегка наклонив голову, прислушиваясь к чему-то, что происходило не здесь.

— Какого чёрта? — поинтересовался Хаген. — Что это было? Зачем?

— Я всего лишь показал вам вашу раковую опухоль, — откликнулся Кальт, не меняя позы. — Что же вы так нервничаете? Не понравилось?

— Мне не нравитесь вы, — сказал Хаген. — И мне не нравится, что такие, как вы, прут на север. Сверху это выглядит красиво. Мощно. До тех пор, пока вы не наступите сапогом на чьё-нибудь лицо.

Он задохнулся.

— Ну-ну, — поощрил Кальт. — Продолжайте. Вы же не договорили.

— Разве? Я тезисно. К тому же, поздно. Устал.

— Я рассчитывал, что вы ответите на мой вопрос. Помните? Что у вас есть, кроме Райха?

— Не ваше дело.

— Всё, что касается вас, теперь моё дело. Мы ударили по рукам, мне завернули покупку и пожелали счастливого пути. Я купил вас, Йорген. Вместе с вами я, кажется, приобрёл пакет проблем, но я заставлю вас отработать. Полагаю, мы начнём с глубокого изучения вопроса адаптации.

— Больной ублюдок, — выдохнул Хаген. — Да вы же спятили!

— А вы нет? Мой рассудительный техник! Юрген Хаген, позвольте заметить на правах вашего нового начальства: вы ведёте себя нелепо и странно. Именно это мы обсуждали сегодня с Виллемом. В таких вопросах личная беседа просто незаменима. Ваш игромастер озадачен. Я, признаться, тоже. Что вы натворили, болван? И самое главное — что ещё вы собираетесь натворить?

— Ничего, — сказал Хаген с бессильной злобой. — Я не успею ничего. Вы это хотели услышать? Чего вы добиваетесь? Чтобы я сказал: «Виноват» и прыгнул вниз? Пустил пулю в висок? Дайте пистолет и занимайте кресло в первом ряду. Не то? Тогда чего вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы капитулировали, — сказал Кальт. — Мне нужен ассистент, а не ассасин. Мне надоело, что вы только и выискиваете момент, чтобы вцепиться мне в горло. Это забавно, но здорово отвлекает от дел. Сдавайтесь, упрямец! У нас много работы. Идите сюда!

Он шагнул вперёд и протянул руку, которую Хаген отбил — крест-накрест, наотмашь, почти не чувствуя боли.

— Довольно! — произнёс он, трясясь от раздражения. — Хватит! Я вам не вещь! Вам не сделать меня вещью. Я не давал на это согласия!

— Вы правы, — сказал Кальт, осенённый какой-то свежей мыслью. — Вы совершенно правы. Мы обсудим, когда окажемся дома.

Он развернулся и запрыгал вниз по лестнице, грохоча не хуже безопасников.

— Дом — это что? — спросил Хаген у всего, что не могло отвесить пощёчину, — у стен, пола, потолка.

— Дом есть дом, — ответил Франц. — Солдат вроде тебя уж мог бы это знать.

— Я не солдат.

Стены промолчали. Равно как пол и потолок.

— Чёрт-те что, — задумчиво сказал Хаген, начиная спускаться. Ему хотелось побыстрее завершить этот день. А ещё лучше — переписать сначала. От заглавной до точки.

На последней ступеньке он пошатнулся. Франц не дал ему упасть.

— Сверим шансы? — предложил он, напирая грудью, безжалостный и жаркий как триумфальная колесница.

— Мозаика, — напомнил Хаген. — То так, то эдак. И я ещё жив. В отличие от тебя. Мой капитан.

«Едем домой», — сказал Кальт. По-видимому, это должно было означать, что они возвращаются в «Абендштерн».

И действительно, справа мелькнули подсвеченные по контуру арочные конструкции Первой транспортной линии, затем прерывающаяся тёмными провалами мешанина из разномастных, разноуровневых построек — нигде ни одной живой души, поздно, слишком поздно. Потом остались только пляшущие в ночи кругляши дорожных фонарей и россыпи зелёных огней вдалеке. Хаген то узнавал, то не узнавал дорогу. Впечатления дня, наслоившись, придавили его сознание, пощадив лишь самые примитивные, односложные мысли. Он мыслил: «Холодно» и мыслил: «Марта» и что-то ещё, тревожное и большое. «Вы спите?» — спросило тревожное и большое, он сказал: «Почти» и мягко привалился к стеклу.

А потом движение прекратилось. Совсем близко заскрипело, щёлкнуло. Он вздрогнул и очнулся, насквозь промёрзший и в холодном поту. Негнущимися пальцами отстегнул проклятый замок и, наконец, выбрался наружу, присоединившись к теням, которые только его и ждали.

Вокруг была плотная, сырая тьма. Он посмотрел вверх и обмер под прицелом тоненькой, серповидной, замыкающейся в бесконечности…

Железная рука надавила на затылок.

— Не надо! — произнёс властный голос. — Не смотрите вверх. Пойдёмте.

Он позволил себя повести, и ещё раз запнулся на крыльце, но был поддержан и торопливо препровождён внутрь.

— Едва успели, — сказал Франц.

Кальт что-то ответил. Франц рассмеялся и взбежал по лестнице, скрипя деревянными ступенями. Резь в глазах мало-помалу проходила. Чёрный столб наклонился к нему, сообщил: «Я буду в гостиной» и отодвинулся, пропал куда-то.

Хаген дал себе ещё немного времени, чтобы привыкнуть, и лишь потом огляделся.

Он находился в прихожей небольшого дома, каменного, с высокими потолком и светлыми стенами, смыкающимися под прямыми углами. Это то, что он отметил в первую очередь — углы и то, что обстановка была старомодной, но не создавала ощущения нафталиновой захламлённости; предметов было не так много, чтобы о них запнуться.

Прекрасно. Теперь я мыслю как калека. Как крыса в лабиринте.

Он оглянулся на дверь. Здесь не было автоматических плит, отрезающих внутренность дома от мира, чтобы превратить жилище в бункер. Обыкновенная дверь — деревянная и даже без глазка. Хотя глазок не требовался — прямо над декоративной распялкой для зонтиков и мелких вещей он заметил тёмный квадратик монитора.

Камеры! Опять фальшивка, как и в лаборатории. Дом. Да что они знают о доме?

«И здесь. И там, — он придирчиво оглядел полочку для обуви, тусклое овальное зеркало, стул с выгнутой спинкой. — Тут ошибка, там прокол. Неприкрытый расчёт — на простака, на дурачка. Глухой и с прозеленью камень, нахлёст цепей, железная дева, секира со ржавой от крови кромкой, или наоборот, стекло и никель, электротрепаны и ультразвуковые диссекторы, лазерные скальпели, пыточные нейростенды — всё выглядело бы гармоничнее, чем… вот это».

Атлас и ситчик. Подставка для зонтиков.

С другой стороны, был вынужден признать он, «вот это» намного предпочтительнее железной девы или дыбы. Куда как предпочтительнее. Хотя и дыбу вообще-то никто пока не отменял… И Марта, ох, Марта…