В норме?

Определённо, техник.

«Мы ещё повоюем». Он притопнул, с удовольствием почувствовав твёрдость камня под ногой, и тотчас ощутил прилив сил, неутолимое желание действовать. Что угодно — петь, кричать, драться, бежать, пригибаясь под пулями, — лишь бы не терять время, не зарастать мхом, не мокнуть в чашке тоскливой сизой плесенью. Всё, что угодно, лишь бы не стоять на одном месте. Хватит, настоялись уже…

Он запнулся и встал, как вкопанный.

Центр Адаптации походил на коробочку с секретом. Само здание отличалось чёткостью линий и какой-то унылой строгостью, но витражные окна второго этажа и неожиданный и даже неуместный на общем фоне фигурный балкончик навевали мысль о прихотливости воображения архитектора. Заинтригованный, Хаген обозрел Центр с разных точек, но так и не смог составить представление о его вместительности и предназначении.

Оглянувшись по сторонам, он торопливо пересёк улицу, взбежал по ступенькам низкого крыльца и постучал. И уже сделав это, заметил квадратную утопленную кнопку звонка, а над ней — любопытный глазок камеры.

Ожила решётчатая коробка коммуникатора:

— Кто?

— По делу. Будьте любезны, откройте.

— По какому делу? — прошелестело ещё тише.

— Мне бы не хотелось объясняться на улице.

Он опять оглянулся. С самого утра его преследовало тревожное ощущение, и сейчас оно усилилось. Ощущение не слежки, но ускользающего времени, необходимости торопиться, пусть даже улица была пуста и никто не интересовался, что делает техник «Кроненверк» в таком отдалённом районе.

Щёлкнул замок.

— Проходите, — разрешил безжизненный голос.

В полутёмную прихожую он шагнул с опаской — и не потому, что боялся нападения, а потому что не хотел разочароваться. В облике здания было что-то притягательное, вызывающее внутренний подъём и надежду на лучшее, но обстановка внутри оказалась самой обыденной: ряды вешалок вдоль кафельной стены — на некоторых из них висели куртки, сразу напротив входа — большое зеркало, покосившееся и захватанное пальцами, а над ним — прямоугольная картинка в массивной оправе. Из мебели лишь стойка для обуви да уходящий под потолок стеллаж, забитый картонными коробками.

Впустивший человек тоже не вызывал особого интереса. По внешности — типичный рабочий с плоским лицом, напрочь лишённым индивидуальности.

— Что вы хотели?

За его спиной был вход в небольшой зал. Хаген прищурился. Ему показалось, что зал полон людей, сидевших за низкими столиками, а может быть, прямо на полу. Они были увлечены каким-то делом, но выполняли его самостоятельно, не обращаясь к соседям.

— Что вы хотели? — терпеливо повторил человек, открывший ему дверь.

— Я бы хотел видеть фрау Глауб.

— Кого?

— Марту Глауб. Мне известно, что она работает здесь. Она меня ждёт.

Недоуменный взгляд в ответ отнюдь не расхолодил его. Заранее приготовившись к такой встрече, он собирал силы для решительного рывка, если, конечно, тот понадобится. Но обитатели странного дома сдались без боя: грязноватый палец указал вверх, и Хаген зашагал по узкой, скрипящей всеми ступенями лестнице, чувствуя себя нежданным гостем и всё же с сознанием своей правоты.

***

Она ожидала его в самой дальней комнате.

Сначала он увидел глаза, одни глаза, наполненные ужасом, на белом, обескровленном лице. Он сразу же остановился, не решаясь идти дальше.

— Вы меня нашли, — беззвучно произнесла она, едва шевеля замёрзшими губами.

— Пробил по реестру. Я знал, что вы работаете в Центре. Знал, что состоите в долгосрочной, официально зарегистрированной связи… Состояли. Простите. Это было довольно просто.

Он осторожно приблизился, но не стал садиться в одно из мягких кресел, стоящих вполоборота друг к другу. Узкая, как платяной шкаф, комнатка нервировала его, а Марта, сжавшаяся в углу дивана напоминала затравленного зверька со вздыбленной шерстью. Следовало сказать что-то такое, что мгновенно разрядило бы напряжение.

— Нужно было наведаться к вам ещё тогда. Непонятно, почему я не сделал этого сразу?

Паршивое начало. Он вздохнул. Весь запал куда-то испарился, оставив лёгкое недоумение.

Прошло добрых пять минут, прежде чем Марта пошевелилась. Прежде она сидела скорчившись, с ногами, прижав колени к животу, теперь же развернулась, опустила босые ступни на пол. Просторный халат, перехваченный поясом, обволакивал тело как мешок; в этом безразмерном одеянии она выглядела молоденькой и истощённой, безнадёжно уставшей, но ещё пытающейся хорохориться.

— Вы пришли за мной?

— Я пришёл к вам. Из Пасифика, — сказал он, и опять поразился волшебству этих слов. — Меня зовут Хаген. Юрген Хаген.

— Хаген, — повторила она, точно пробуя имя на вкус. — Вы Хаген. И вчера вы…

— Да. Я искал Сопротивление, но не думал, что оно найдёт меня само… вот так…

Она обдумала его слова, пожала плечами.

— Приходится быть осторожной. В прошлую нашу встречу у меня мелькнула мысль, что, возможно, вы тот, кого мы так ждали. Но у меня не было подтверждения, а вы промолчали.

— Приходится быть осторожным, — ответил он в тон. — Я же не мог козырять своим положением направо и налево. Тем более сейчас, когда ужесточились проверки. Извините. И спасибо, что не ухлопали сразу.

Последнее вырвалось непроизвольно. Должно быть, в голосе прозвучало раздражение. Марта поглядела исподлобья, чуть наклонив голову.

— Вы очень нас напугали вчера. Вывалились, как чёрт из табакерки.

— Я, знаете ли, тоже несколько опешил. Выстрелы, вопли, паника, сирена…

По её бледным губам скользнула слабая тень улыбки.

— Целились не в вас.

Конечно, сообразил он, мысленно поморщившись от собственной тупости. Мецгер. Иллюминация в честь «Кроненверк», но пока не понятно, увенчалась ли успехом. В утренних сводках тишина. И будет тишина, пока они не сообразят, как отреагировать. Хотелось бы знать, что именно там случилось. До чего же не вовремя меня скрючило. Или, наоборот, вовремя?

— Это же очень рискованно! — произнёс он вслух. — И чего именно вы хотели добиться, устранив Мецгера? Думаете, ему не найдут преемника?

— Мы готовились очень долго, — сказала она, как будто оправдываясь. — К сожалению, всё прошло не так гладко, как планировалось. Так, наверное, и бывает… Могло быть хуже. Мецгер ранен. Не серьёзно, но это заставит его задуматься и остановиться. Как вы считаете?

Чёрта с два!

— Но почему именно Мецгер? — спросил он, чтобы избежать прямого ответа, и она заглотила приманку:

— Этот проект — «Лишние люди», который предложил Мецгер, он возмутителен. Сначала эмпо-чистка. Мы промолчали, согласились с тем, что преподносилось как необходимость. Это казалось таким… обоснованным. Понимаете?

Он кивнул.

— Теперь новое — нас хотят свести к минимуму, сделать придатком машины. Технические знания — прекрасно, но человек несводим к одной-двум и даже трём функциям. Вы со мной согласны? — спросила она доверчиво, и он согласился:

— Конечно. Но что вам дало вчерашнее?

— Не знаю, — сказала она. — Тогда нам показалось, что это единственная возможность как-то повлиять. Выразить мнение…

— Тогда?

— Тогда. Сейчас, когда всё уже совершилось, я начинаю сомневаться. Я часто сомневаюсь, но это ничего не значит. Мы рискнули и сделали. Получилось… не очень удачно. Но всё-таки это была попытка. Да?

— Наверное, — опять согласился он, потому что молчать было слишком жестоко.

Но на душе стало тяжело. Всё опять не то и не так. Слишком наивно и слишком мелко. Неужели вся их программа — напугать Мецгера, добиться послаблений, прекращения репрессий? Безусловно, цель хороша, правильна и в дальнейшем может привести к развитию, но соотносится ли она с интересами Пасифика?

А каковы интересы Пасифика? «Я, наверное, и вправду туп, — подумал он с ожесточением. — Туп или болен, раз не могу найти ответа на такой простой вопрос. Или же тупы те, кто меня послали. Где мои инструкции, где, чёрт возьми, хоть какие-то директивы? Да хотя бы намёки, я был бы благодарен и за них. И самое поганое, что я даже не уверен — возможно, намёки были, были инструкции и многостраничные указания, но я потерял их, забыл, вытряс, развеял по ветру. Проклятая мигрень!»