Я добралась до него за три дня, объезжая стороной селения, чтобы не смущать жителей ниратанской формой, стальными перчатками и дурацким колокольчиком, который я так и не смогла снять. Всю дорогу приходилось питаться ягодами и грибами, мучиться животом и язвами на губах.

Холодной ветреной ночью я вошла в знакомую "Ночную нимфу". Вновь заказать Лэри не удалось — сутенер требовал деньги вперед, а денег у меня не было. Я смогла только махнуть ей рукой и дождаться на улице, за хозяйственными постройками. Получив конверт с нетронутой печатью, я возликовала. Бордельная девчонка меня не подвела. Попрощавшись с ней, я взяла под уздцы своего чудесного краденого жеребца, и зашагала по темной безлюдной улице. Зрение выхватило во тьме гостиницу, но нищей мне она была недоступна. Вновь ночевать в лесу не хотелось, и я настроила зрение на поиск сарая, в который можно было бы забраться. Я медленно месила грязь, погруженная в подбор ночлега, как вдруг дорога ушла из-под моих ног. В голове мелькнуло, что я, кажется, падаю, а далее — полный провал.

Я очнулась на кровати, в теплой освещенной комнате. Скорее всего, в той самой гостинице, на которую я поглядывала с тоской. Ксавьера сидела в старом кресле у окна.

— Спасибо, — улыбнулась она, заметив мое пробуждение, и издевательски помахала мне конвертом.

Я зажмурилась, поняв все мгновенно, застонав от злого отчаяния. Как же глупо я попалась!

— Ты хотела, чтобы я сбежала…

Ниратанка улыбнулась шире; ее глаза, похожие на маслины, счастливо горели. Она промолчала.

— Ты рисковала, — заметила я, осторожно садясь на кровати. — Я сильно ударила тебя по голове. Могла и убить.

Ксавьера так явно наслаждалась ситуацией, что мне стоило больших усилий не заверещать от досады во все горло.

— Мне приятно, что ты волновалась обо мне, — хмыкнула она, — но это напрасно. Я выставила простенький щит, который пробьет любая магия, но не хиленькие ручки придворной леди. Ты бы почувствовала его, если бы чуть меньше психовала и суетилась.

Я не почувствовала. Я нервничала, спешила, почти не верила в успех. Психовала и суетилась, да.

— Если ты ждала, что я сбегу, зачем заперла дверь?

— Я подумала, что открытую дверь ты посчитаешь подозрительной.

Я отвернулась и закрыла глаза. Хотелось плакать от обиды, разочарования, злости на себя. Я сильно закусила губу. Не хватало разреветься перед гадкой дикаркой.

В этот момент я себя просто ненавидела. Не получалось даже злиться на Ксавьеру — слишком сильна была злость на себя. Неужели я действительно попалась на такой дешевый крючок? Какая же глупость…

Может быть, потому она и вынудила меня носить ниратанскую форму — ведь в ней так легко спрятать солдатский кинжал, без которого я могла не решиться на побег. И, конечно, она не оставила в своих карманах ключик от перчаток — она ведь рассчитывала еще попользоваться ими…

И самое главное, как я могла три дня не замечать слежку?!

— Знаешь, что было сложным для меня? — спросила Ксавьера, блестя глазами, как черными зеркальцами.

— Ну? — буркнула я, готовясь к новому унижению.

— Не закатиться смехом, когда ты рылась в моих карманах в темноте.

Глазам стало горячо и мокро. Ну и пусть — это уже мелочи. Я проиграла, терять нечего, падать некуда. Все плохо, и пусть будут слезы, мне все равно.

— Что теперь? — с усилием спросила я, поймав соленые дорожки губами. Язвочки от кислых немытых ягод мерзко защипало.

Ксавьера закинула ногу на ногу, приняв вальяжную позу хозяйки положения. Ее облик светился торжеством и превосходством, но теперь это были благородные торжество и превосходство, а не девчачий восторг победительницы в игре.

— Ты знаешь, что именно лежит в конверте? — спросила она серьезно.

— Нет, — честно ответила я. — Мне не полагается это знать.

Она неторопливо убрала бумаги в сумку на своем поясе, встала, и удовольствием потянулась, словно сидела в этом кресле всю ночь.

— Теперь мы продолжим путь, — ответила она с задержкой. — Мне не терпится предъявить канцлеру результаты своей работы — документы и тебя.

Мне стало страшно. Что еще за новости? Зачем меня?

— Ты же вернула бумаги… — пробормотала я растерянно, сопливо шмыгнув, мазнув рукой по слезам на щеках. — Я больше не нужна…

— Ошибаешься, — отрезала ниратанка. — Во-первых, ты приближена к королеве, значит, можешь поведать о делах Тилады. Во-вторых, если я просто отпущу тебя, ты доставишь мне проблемы. А я не хочу больше никаких проблем.

Ксавьера Дионте.

— Эй, ты там умер? — я бросила бутылочную пробку в голого солдата, попав, как и задумывалось, в тощую задницу. — Шевелись, яйценос, не беси меня!

Картинка передо мной была донельзя скучной. Мальчик делал вид, что седлает девочку, а на самом деле мялся и жался, и выглядел просто убого. Девочка под ним — та вообще, закрыла глаза и прикинулась спящей. Да, я уже думала о том, что надо брать не красивых солдат, а раскрепощенных и артистичных, но каждый раз, как доходит до выбора, я не могу отказать себе в очередной смазливой моське. Мальчик задвигался активнее, а девочка вся скукожилась и сморщилась, как от боли.

— Чего ты рожу корчишь? — с презрением крикнула я девчонке. — Если он делает тебе больно, ударь его. Ударь воздушкой!

Та послушно сложила пальцы, и голова парня дернулась от магической пощечины. Кровь из разбитого рта крупными каплями побежала на лицо девчонки.

— Ответь ей, ягненок, — велела я самцу. — Дай ей по губам.

Я отхлебнула тэрна, и поставила бутылку на пол рядом с собой. Жидкий огонь потек по жилам. Все было прекрасно: эта ночь у границы — последняя ночь в унылой сырой стране, документы и пленница при мне, тэрн лил в душу целебный жар, только эти несчастные солдатики играли совсем без задора — никакого удовольствия смотреть на них. Хотя, может, я просто пресытилась? Может, стоило подумать о расширении их репертуара?

Вьер, — тихонько, трусливо позвала меня Младшая, прошмыгнув в шатер. — Я зашила твой плащ.

Тьфу, дура. Ну, зашила и зашила. Не видишь, я занята? Хотя, вдохновения все равно никакого.

— Хочешь к ним? — подмигнула я ей, указав на мою вялую парочку.

Она шарахнулась, пунцовея и обмирая. Дура. Понятно же, что я шучу. Детская Младшая — это ведь почти сестра. Мы сидели рядом на горшках, спали на одной двухъярусной кровати, мылись в одной ванне, плевались от одной противной каши, и вообще выросли будто бы в одной коже на двоих. Разве можно пустить на забавы сестру, пусть и нелюбимую?

— Давай плащ, — я протянула руку, и она повесила на нее шмотку, как на сук для просушки.

Мои жалкие игруны совсем заснули; я уже почти не смотрела в их сторону. Выкину к псам, мне такие не нужны. Когда служба обязывает разъезжать по всяким лесным дырам, развлечения необходимы, как вода. Иначе я ссохнусь, и стану тоскливой воблой, как эти двое.

— Проваливайте отсюда, нудилы, — бросила я с досадой, и стала скучающе наблюдать за тем, как судорожно и неуклюже они напяливают одежду.

Мири, все еще розовощекая, стояла у моего стула, по-видимому, желая сказать что-то еще. Мири — проклятье моей жизни. Всем прекрасен Ниратан, кроме этого вот. Ребенок в роду Старших едва успевает родиться, как ему подсовывают довесок из рода Младших того же возраста и пола. Живите теперь вместе, как двухголовый монстр! Присматривайте друг за другом, блюдите приличия. Бред. Ну и что, много приличий я соблюла под присмотром моей сыкухи? Двор уж чуть не в каннибалы меня записал, сочиняя легенды, а реши я и впрямь съесть кусочек какого-нибудь ничейного Младшего, разве Мири меня удержит? О, да меня вся дворцовая стража не удержит, если я что решу.

Вот чего я вообще никогда не пойму — это страсти некоторых к коллекционированию Младших. Детского довеска им мало, они набирают себе еще. И кормят эти никчемные глотки. Статус статусом, но и о комфорте нельзя забывать. Нет, пусть меня считают замухрышкой, но я себе никого дополнительного не возьму.