— Чего вам надо? — выкрикнула Альтея и схватилась за горло.

В ночной темноте ее шея светилась голубовато-серебристой дымкой. Какое-то из кукольных отродий душило ее, и было не понять, какое именно. Я истребляла всех подряд с таким остервенением, какого давно не замечала за собой. В воздухе запахло кровью, и этот запах придал мне уверенности. По крайней мере, у этих существ есть кровь. Значит, они не совсем куклы.

Когда все стихло, я схватилась за голову и завертелась на месте.

— Где Мири?! — закричала я в панике.

Мы нашли ее в траве, стоило зажечь факел. Ее тело было цело, как и тело старика. И она была так же мертва.

— Скорее всего, ее задушили, — сказала леди, потирая свою шею. — Как пытались задушить меня.

Я села на землю.

Мири день и вечер не отходила от меня, и вот, стоило мне заснуть…

— Надо уходить отсюда скорее, — заявила леди глухим и прыгающим голосом. Голосом, наполненным страхом.

— Нельзя идти ночью, — возразил Шеил. — В темноте можно наткнуться неизвестно на что. Переночуем здесь. Будем дежурить по очереди, по двое. Мы с Велмером — первые. Остальным предлагаю ложиться спать.

Вот, началось. Он привык командовать, и теперь мы все накушаемся его инициатив… А, впрочем, ладно. Пусть пока командует. Сейчас у меня нет сил спорить.

Альтея Хэмвей.

Я проснулась на влажной от росы траве, во влажном от росы платье, с влажными от росы волосами, и такими же ресницами. Недолго длилось счастье иметь кровать, ванну и завтрак. Вот у меня снова ныло все тело от сна на жестком, и отчаянно хотелось закрыться в купальне часа на два, чтобы сделать из себя человека.

Было уже светло, но солнце еще не встало, а лишь золотило полоску неба на северо-востоке. Я села на траве, потянулась с хрустом. Увидела Шеила на одном колене, копающегося не то траве, не то в барахле.

— Ты вообще спал сегодня? — спросила я, подойдя поближе.

Я чувствовала себя полной развалиной, боролась с зевотой, и не любила мир.

— Чуть-чуть, — рассеянно отозвался он, держа в руках некий плоский кожаный футляр. — Нашел все-таки, — сообщил он, указав на вещицу. — Уже не надеялся…

Я присела рядом на корточки.

— Что это?

Шеил открыл футляр и по его лицу, вечно каменному и запертому, скользнула тень.

— Зеркало-транслятор, — ответил он, со стуком захлопнув крышечку. — С большой трещиной.

Я удивилась и встревожилась.

— Откуда оно у тебя?

— Подарок юной принцессы иноземному солдату.

У него голос, как осенняя листва — сухой, тихий, шелестящий. Слабый. Не командирский. В это утро он совсем не звучал — был севшим и неживым. То ли от бессонной ночи, то ли от печали.

— Для чего оно тебе? — спросила я.

— Связаться с дочерью, — ответил он коротко, и поднялся.

Опираясь на сучковатую палку, подошла Ксавьера. У нее был дикий взгляд, и это было не к добру. Она еще ничего не сказала, а мне уже захотелось натолкать ей в рот земли.

— Ух, батюшки! — воскликнула она пораженно. — У тебя есть дочь? Хочешь сказать, что тебе дала настоящая женщина? Такому тухлому сухарю? Я думала, ты по соломенным чучелкам…

— Ксавьера, замолчи, — я махнула на нее рукой, поморщившись. И, подумав, добавила: — Зеркало могло бы помочь нам выбраться. Мы могли бы связаться с дворцом.

— Нет, — отрезал Шеил. — Оно разбито.

Он убрал футляр в карман куртки, все-таки не став его выбрасывать.

Я заметила яблоко среди травы, подняла его, и придирчиво осмотрела. Вчера оно продавалось на ярмарке и выглядело аппетитным, теперь валялось на земле и казалось негодным. Хотя оно было тем же яблоком, и тем немногим, что годилось в провизию.

— Надо поискать что-нибудь с собой в дорогу, — предложила я. — Еду, воду, полезные вещи.

Молча, без видимого энтузиазма, принялись искать. Ксавьера небрежно делала вид, что ищет — елозила палкой по зелени, а сама даже не смотрела вниз. Мускулы на ее лице плясали под кожей, челюсти двигались, губы дрожали. Она выглядела как бомба, готовая взорваться, начинив всю округу осколками. Она выглядела душевно и телесно больной, и просто пугала меня.

— Расскажи про эту женщину, Шеил, — попросила она с истеричным смешком, не соответствующим контексту. — Она такая же промороженная елайка? Ты ее любишь? Вы женаты? Неужели она согласилась взять твою жуткую фамилию?

Он разбирал завал из покореженных палаток, и складывал в тряпичный узелок найденные фрукты. У него был вид уставшего, и ко всему равнодушного человека. Ксавьеру он не замечал.

— Это обычная елайская фамилия, — сказала я, захотев попрекнуть ее невежеством. — Приставка «Н» означает мужчину. У женщин добавляется «Л».

Ксавьера горела любопытством и захлебывалась вопросами.

— А правда, что вы не моетесь водой, а натираетесь жиром, и потом соскребаете его вместе с грязью? — наседала она. — И что одежду не стираете, а полощите в снегу и выбиваете палками?

Шеил извлек из-под завала закупоренную бутылку вина, и положил к фруктам. Диалог его по-прежнему не прельщал.

Ксавьера перестала притворяться, что помогает нам с провизией, и уселась рядом с ним и его узелком.

— Расскажи о своем протеже, — попросила она заискивающе. — Если поиграть с ним хлыстиком, он заплачет?

На этом моменте меня передернуло, а она продолжила бормотать с нездоровым сжатым надрывом:

— Дашь мне поиграть со своим птенчиком? С некоторыми из них бывает весело, о да. Твой отзывчивый, я вижу, с ним будет весело. Ты, небось, не играл никогда, а зря. Они все равно считают нас мразями, так почему нет? И твой мальчик считает тебя мразью, и ты дурачок, если думаешь, что он тебя уважает, и рад твоей сраной любви.

Мне стало смешно. Ксавьера желала ссоры, но она не на того напала. Шеил — истинный елайский сын, из него не извлечешь эмоций. Их учат хладнокровию и выдержке с пеленок, и можно разбиться в лепешку, проверяя это терпение, и не добиться ничего. Мне, признаться, самой доводилось принимать его характер за вызов, и в результате я только раздражалась сама. И сдавалась.

— А для своей аппетитной госпожи ты просто псина, — сообщила Ксавьера, знойно хохотнув. — Она ждет, что ты будешь носить ей тапки и всячески обслуживать, а сама не шевельнется, если что-то потребуется тебе. Думаешь, она твоя подруга? Нет, милый, госпожи не дружат с псинами, они только снисходительно позволяют лизать себе нежные ручки, и дают пинка, когда им надоедают слюни.

Он подобрал узелок, и переместился к другим палаточным останкам. Там, под кучей полотнищ и бумажных флажков, оказались погребены бутылки с лимонадом и чаем, которые, возможно, станут спасительными в пути под огненным солнцем.

— Твой папаша, который растил тебя настоящим елайским офицером, не знающим слабостей, — Ксавьера тяжко поднялась, и, хромая, двинулась к новому месту дислокации, — он растил не человека, а идеальную подстилку для господ, да? Вы за своих аристократов умрете, нация невольников…

Подошел заспанный Велмер, поприветствовал всех в порядке иерархии, и молча подключился к сбору провианта. Ксавьера тут же перекинула внимание на него.

— Малыш, а знаешь, почему я тебя не добила в лесу? — выкриком обратилась она к нему. — Я хотела, чтобы ты меня вспоминал, когда будешь закапывать своих людей. А то ведь некому было б меня вспомнить, а я так хороша была тогда, как танцовщица на сцене…

Он дернулся, белея кожей и синея взором, и я напряглась, готовя магические ресурсы и убедительные слова. Если он сорвется, и я не вмешаюсь — будет беда.

Шеил поднялся с травы, оставив растерзанную палатку пестреть внизу.

— Ксавьера, почему бы тебе не уйти в сторонку, и не поплакать о Мири? — ровно предложил он. — Когда тебе больно, это помогает лучше, чем попытки кого-то задеть. Мне так кажется.

Она подскочила, будто бы напрочь забыв про свое колено. Ее лицо, доселе сочащееся истерикой, застыло искаженными чертами; зубы сжались до скрежета; в глазах зашевелилась сама Тьма. Я напряглась до предела, готовясь предотвращать катастрофу.