Если меня кто-то спросит, за что я полюбил Н-Дешью, я влет отвечу. За то, что он меня полюбил. Почему-то увидел во мне не ничтожество тупое, а нормального парня, из которого выйдет толк. Учителя в школе меня ненавидели, и было за что. Я был постоянно в метаниях между загулами-дебошами и карцером. Вел себя, как мелкий подонок — это я потом уже понял — хамил всем, мебель и прочие вещи ломал, похабщину рисовал на стенах, однажды на учительницу землеописания нассал. Натурально, она сидела за столом, а я подошел, достал хрен, и… Ну а на кой мне это землеописание? На карте все и так нарисовано, незачем в голове держать. Голова не для того, чтобы ее всякой бесполезной мутью забивать. Ох, каким же придурком я был! Меня кое-как терпели, без устали со мной воевали, а потом я перешел черту, сделал кое-что страшное, непростительное. Сломал челюсть офицеру. О! Какой же был скандал! Как будто я пинка королеве дал, да не единожды. Поднять руку на офицера — это самый чудовищный грех в их системе ценностей. Я думал, меня повесят. Но мне всучили черный табель, и выставили вон. Иди, мол, с этим документом в казарменную обслугу или дорожные бандиты. Ах-ха, жаль, у меня не было повода потом наведаться в свою школу. Посмотреть на их рожи, впечатленные моим придворным кителем.

Но Н-Дешью я полюбил не за то, что он дал мне этот китель, конечно. А за то, что он не считал меня никчемным, не ненавидел за недостатки, не тыкал мордой в них. Он доверял мне ответственные сложные задания, которые не для дурачков, и я постепенно стал доверять ему больше, чем себе. Он — единственный человек в моей жизни, который отнесся ко мне с уважением, и потому стал единственным человеком, которого я зауважал. Единственным авторитетом для меня. Он — весь такой успешный, сильный и во всем молодец — рассчитывал на меня, и я из кожи лез, чтобы не подвести, не разочаровать. Я старался соответствовать ему, быть достойным его уважения. Он — фундамент, без которого меня засосет зыбкий грунт.

Я валялся на лежанке — день за днем, топтался по камере — день за днем, иногда принимался дубасить кулаком в стену, иногда орал всякую ругань — не на вертухаев, а просто, от эмоций. Очень плохо было, очень тревожно (не за себя), безнадежно было, тухло. А однажды в открывшуюся дверь не надзер зашел, чтобы помои забрать, а яркая дама годам к пятидесяти. У нее платье все состояло из четких линий, как китель, драгоценности везде сияли. Губы напомаженные, цвета вишни, и глаза, как вишни, только темные. Я почему-то вскочил сразу, когда она пришла, и даже сердце сильнее забилось.

— Здравствуй, — сказала она без выражения, — я генерал Кианте.

Огогошечки… Вот с генералами-то мне пока беседовать не доводилось. Куда им при разговоре смотреть надо? В пупок?

Пока я мыслями и взглядом метался, она взяла меня ласково за подбородок, и лицо на себя повернула — себе в лицо.

— Случилось кое-что важное, — сказала она (голос такой глубокий и низкий, как будто рождается в груди, а не в горле). — Я считаю, — сказала она, — что у тебя есть повод для побега.

Альтея Хэмвей.

В этот раз он не пришел ко мне сам, и не прислал за мной лакея. Я училась концентрации с господином Орейте на балконе, и нас прервал Анрес — детский, доверенный и любимый Младший. Он повел меня на внеплановую встречу по некому важному поводу, о котором не проронил ни слова.

Мы шли через залы, лестницы и сад, и в моей голове постукивала очень странная мысль. Мне думалось, что ниратанская кастовая система, возможно, не так уж дика и абсурдна. Ведь это же чудесно — иметь слугу, который предан тебе, как твой близнец, который знает тебя, как твой близнец, и при этом постоянно помнит свое место. Мне весьма нравился Анрес с его неизменно внимательным, умным и скромным лицом, с его спокойной покорностью и молчаливой, чуть сторонней, вовлеченностью. Глядя на него, я даже немного завидовала Риелю.

Мы завершили путь на той веранде, где состоялась моя первая встреча с канцлером, и где позже я застала его беседующим с солидным чином. Это — веранда для значительных встреч.

В креслах, обитых светлой кожей, сидели канцлер и господин Гренэлис, и каждый имел сосредоточенный, и несколько озадаченный облик.

— Я знаю, что ты сейчас занята своим обучением, Альтея, — начал Риель, — но у нас смена планов. Есть новости. Королева Лилиан мертва, ее отравили. Моя разведка выясняет подробности.

Я оторопела. Должно быть, в моем взоре, обращенном на него, что-то заметно всколыхнулось, потому что он быстро и категорично заявил:

— Это не я.

Не он, хорошо. Я еще не додумала эту мысль, а уже получила отрицание.

— Несомненно, ее пришлось бы устранять, но позже. Сейчас мы еще не готовы. Ты не готова.

Да, я не готова…

Постойте. Он планировал убить Лилиан? А к этому я и не готовилась!

Так что же, пора действовать? Отправляться на Ласточкин утес, встречаться с Собранием Лордов, заявлять о своих правах? Требовать признать себя принцессой, наследницей и королевой? Как же так?! Разве я могу? Разве меня не поднимут на смех, не выпроводят вон? Разве меня, фрейлину, притом бывшую, кто-то воспримет всерьез? Да ведь народ никогда не примет меня — бастарда, ублюдка — даже если примут Лорды!

Боги мои, да где же Шеил?! Почему он не поддерживает меня, почему не успокаивает своим спокойствием? Почему я должна проходить через это одна, когда короновать меня было именно его идеей?

— Я не могу одна… — забормотала я, не сразу заметив, что бормочу вслух.

Ноги не держали меня, и я почти упала в кресло, любезно подставленное господином Гренэлисом.

— Я просила тебя поискать его, помнишь?! — дрожащим восклицанием обратилась я к канцлеру. — Твои безопасники что-нибудь узнали?

Когда я пришла к нему с этой просьбой, он помрачнел, и осторожно предположил, что Шеил мог выбрать не мою сторону. Для меня было почти невозможным поверить в такое, ведь, разочаровавшись во мне и предпочтя мне Лилиан, он не бросил бы своих солдат. Все-таки это до крайности странная ситуация.

— Извини, никаких следов, — ответил канцлер тускло.

Господин Гренэлис, стоящий за моим креслом, положил теплые легкие ладони мне на плечи.

— Альтея, вы будете не одна, — сказал он твердо. — Господин канцлер, я, и ваша королевская кровь — это более чем достаточная поддержка. Если вы сомневаетесь в качествах своей личности, верьте в свою кровь. Она — главное в маге, она никогда не подводит.

Да, да… Сословие — это основная характеристика человека. Если во всей Тиладе лишь я принадлежу к высшему сословию, значит, лишь я могу и должна стоять наверху.

Но…

— Так кто же убил королеву? — вопросила я, сообразив. — Мой конкурент?

Риель кивнул.

— Об убийце пока ничего не известно, но, вероятнее всего, у тебя появился соперник. Если это так, то скоро он заявит о себе. Когда это случится, мы обдумаем меры. А пока, Тэя, тебе следует готовиться к отправке. Телепортатор уже на Ласточкином утесе, и Лилиан больше не угрожает тебе. Господин Гренэлис отправится с тобой. С ним ты можешь опасаться только собственного страха.

Велмер Виаран.

Дама встала перед домом с таким видом, как будто перед врагом. Я про себя называл ее дамой. Называть генералом мысль не поворачивалась — не знаю, почему. Она такая яркая, сочная и красивая, а генералы, по моему представлению, должны выглядеть по-другому. Они должны быть насупленными и поджатыми, и блеклыми, как носки. Мы с ней телепортировались из моей камеры к вампирской башне — я сбежал, а она сопроводила меня. Вокруг висела липкая жара, а я мерз, как будто был весь мокрый и больной. Дышалось трудно, и живот сводило тревогой. Хорошо, что Кианте пошла со мной. Она офицер, но даже если бы со мной пошел простолюдский ребенок, все равно было б лучше, чем одному.