— А вас ещё возможно удивить? И, кстати, вы тоже не представились. Как мне называть вас?

Как звать правителя Южных земель я знала. За такое время меня успели просветить, но ехидство — наше всё. И, кстати, вопрос всё-таки был не совсем бессмысленным. У каждого шагеса, согласно традиции, было до десяти имён.

Повелитель в это время уселся в одно из огромных мягких кресел, присутствующих здесь, и поманил меня ближе, приказав, будто домашнему любимцу:

— Сядь!

Я подошла и собиралась было плюхнуться в кресло напротив, но не тут-то было.

— Нет, сюда, — указал этот гад на свои колени, заставляя меня покорно опуститься на указанное место.

От тела мужчины исходило тепло и едва различимый аромат мускуса щекотал обоняние, против воли вызывая странную волну желания и тянущее чувство внизу живота. Я сглотнула и застыла, словно проглотив палку, на руках у этого гада.

— Можешь называть меня Амир, пока мы в этой комнате, — обжёг своим дыханием мужчина. — Так что же ты подготовила, верная? — напомнил он мне местное значение моего имени. — Моё время слишком дорого, чтобы только любоваться на красивую внешность. Или ты стремишься вернуться туда, откуда появилась? Я думал, ты хочешь стать айной.

Вопрос был с явным намёком на невольничий рынок. И, возможно, я бы испугалась, но чувство самосохранения сегодня приказало долго жить, помахав напоследок ручкой. А вместо него в меня вселился мелкий подстрекатель, нашёптывающий, какую пакость я могла бы совершить следующей.

— Хорошо, не буду тратить ваше драгоценное время, Амир. Надеюсь, стихотворение моего сочинения подойдёт?

— Вполне! — ответил он, небрежно-лениво развалившись в кресле и приготовившись слушать.

А я не удержалась и прочитала именно тот стих, который лекарь передал Ильдару. Тем более, мне кажется, Повелитель с ним уже и так ознакомлен.

Я прикрыла глаза и по памяти восстановила текст:

«О, Повелитель, свет моих очей!

Спешу к тебе в кромешной тьме ночей.

В шелка одевшись и припудрив нос,

Упав навзничь, одна из сотни роз.

Всего умею понемногу

Учителям моим в заслугу

Уста льют мёд, стихи пишу

И коль прикажешь, запляшу.

Услада взора и постельная утеха,

Твоя на миг лишь мелкая потеха.

Захочешь выбросить, сломать

А может, просто растоптать?

Но вот беда, я не игрушка,

Не хомячок, не побрякушка

Мир клетки тесен и угрюм

Да и хозяин видно тугодум.

Не замечает, что вокруг пустыня.

Толпа кругом, но нет тепла и ныне.

Тебя лишь чтут, боятся, ненавидят

Приносят дань, считаются, таятся

Пора понять, душа рабы не хуже

И сердце бьётся и алеет кровь

Под принужденьем не рождается любовь

Даётся счастье тем лишь, кто заслужит…»

При звучании последних слов, лежащие на подлокотниках руки Амира резко сжались, а поза перестала быть такой расслабленной, напоминая хищника перед прыжком на ничего не подозревающую жертву.

О боже, кажется, я попала и на этот раз серьёзно…

— Занятная ода, — вкрадчиво произнёс он, пока я внутренне готовилась к худшему, — но немного устарела. Я уже, кажется, имел честь читать её на днях.

Он провёл ладонью по пульсирующей венке на моей шее, по замершему в ожидании всех напастей телу, и мне показалось, что горячая лава прошла в тех местах, где он касался.

— И не страшно тебе, девочка? — насмешливо произнёс он. — Сломать тебя мне как раз ничего не стоит.

Кто бы сомневался!

— Но мы поступим по-другому, — лениво, будто нехотя, огладил он моё бедро.

Я насторожилась, вся превратившись в натянутую струну, ожидая решения своей судьбы.

А Амир резко встал, подхватив меня на руки.

— Ох, — только и смогла произнести от неожиданности.

Мы вышли сквозь двери балкона на террасу, освещённую лунным светом. За ней шёл великолепнейший сад, утопающий в бархатной темноте южной ночи и сладком благоухании распустившихся цветов.

Но любоваться красотами я была не в состоянии. А Амир всё тянул, задумчиво рассматривая свои владения и удерживая меня, будто пушинку.

Если бы я не знала, что это не так, подумала бы, что он и вовсе забыл о моём существовании.

На террасе стоял стол, уставленный фруктами и лёгкими закусками. Амир, наконец, усадил меня в одно из плетённых кресел, а сам уселся напротив. Неспешно наполнил бокалы тёмно-красным вином, протянул один мне и, подхватив свой, встал и замер у перил, отвернувшись от меня.

— Тебе не нравится быть ученицей лучших наставниц моего гарема? Беззаботная жизнь гарема тебя тяготит, не так ли? Я вижу, ты, Дина, считаешь, что равна мужчине, — он отпил из бокала и продолжил: — Что можешь нести бремя, которое дается нам.

Я перестала дышать, хороня все надежды на благополучный исход ситуации. Да уж, всё сказанное точно про меня. Но для здешних дикарей звучит как святотатство, попрание всех существующих норм и законов.

— Что ж, я дам тебе уникальный шанс, Дина! Ты проведёшь со мной не только этот вечер, но и весь следующий день, — повернулся мужчина ко мне лицом.

Я удивлённо приподняла бровь, не понимая, зачем ему это нужно.

— Будешь делать всё то же, что и я. Принимать решения, выслушивать советников, решать судьбы других людей.

Сказать, что я была поражена, не сказать ничего. Дар речи окончательно меня покинул, и я открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег.

— Номинально, конечно, реальной власти тебе не предоставят. Будешь просто записывать все свои решения.

Он намеренно сделал паузу, ожидая моих возражений. А я что, я ничего. Интересное же предложение! Да и это пока не всё, что он хотел сказать. Уверена, есть большое и жирное «но».

– Ночь мы тоже проведём вместе.

Я хотела возразить, что не собираюсь ублажать его. Тем более отбор ещё не окончен. Но Амир меня опередил:

— Ты сама решишь как, и чем мы будем заниматься.