А если они все еще вместе? С чего я взяла, что она ни с кем не встречается или что ей нравится Русецкий? О своей личной жизни Настя всегда предпочитает не распространяться. Впрочем, как и я сама.

Интересно, как давно была сделана эта фотография — до того, как Стас стал встречаться со мной или уже после. А если после, то насколько большой срок прошел после нашего расставания? Насколько легко он меня забыл?

Эти мысли мелькали в моем воспаленном сознании как яркие искры — появлялись, затухали и тут же на смену им загорались новые. Но одна мысль, появившись неожиданно как и все остальные, упорно не желала исчезать, а лишь чудовищно разгоралась во мне: а как же Настя? Как же мне теперь с ней быть? Смогу ли я общаться с ней как прежде? В моем сознании Стас был все еще МОЙ. Я готова была делить его с некими абстрактными девушками, которые были у него до меня, а возможно были и после. Но вот делить его с подругой- НИКОГДА. Пусть это было и до меня. И уж тем более — если после. Мне казалось одновременно, что меня предали и что я предательница.

Так хотелось обо всем расспросить Настю, но язык не повиновался. Я чувствовала, как внутри меня оборвалась какая-то важная нить, державшая меня все эти годы. И сейчас я лечу в пропасть одиночества и боли. Снова.

Собрав остатки силы воли и стараясь, чтобы голос не выдал моих эмоций, я решилась спросить:

— А это кто?

— Ооо, красавчик, не правда ли? — в голосе подруги я услышала нотки гордости.

— Да, — только и смогла ответить я, все еще глядя на этих двоих.

— Это мой брат — Стас.

Казалось, что этот удар был еще сильнее. Стас и Настя брат и сестра? Господи, мало мне испытаний, ты еще решил такое дать.

— Не может этого быть — еле слышно проговорила я.

— Что? — не поняла Настя.

— Вы совсем не похожи. Разные абсолютно.

— Мы родные только по отцу, — пояснила она. — У Стаса мать умерла давно, когда ему было года три что ли, а отец потом женился на моей матери. Да и что о нем рассказывать — он живет за границей, сюда редко приезжает.

— За границей? А почему? — дрожащим голосом спросила Эля волнующий ее столько лет вопрос, но Настя этого не заметила.

— Работает там по контракту. Вообще там у нас дядя живет, Стас уехал к нему учиться и жить. Потом вернулся в Москву, но снова решил уехать — говорил, что там стало привычнее.

Меня одновременно одолевали противоречивые эмоции: с одной стороны хотелось расспросить Настю о Стасе — о том Стасе, которого я не знала, о его семье. Но с другой — я снова испытала этот глупый, ничем не объяснимый страх. Я боялась узнать что-то такое, что принесет мне боль.

Захотелось обратно к себе в пустую квартиру. Спрятаться в свой кокон, чтобы никто не мог почувствовать моей боли, моей слабости.

А Стас так ничего и не рассказал своей семье о НАС. Я поняла это сейчас. Значило ли это, что он не собирался строить со мной длительные серьезные отношения? Скорей всего да. Он просто играл со мной. Я просто была одной из…, ничего не значащей для него. Я вдруг стала противна сама себе: мною попользовались, выбросили и забыли, а я столько лет его люблю и помню.

Мои мысли были прерваны Настей (и весьма вовремя, так как от жалости к себе самой я готова была разреветься в голос):

— Что, понравился мой братишка? Я смотрю, оторваться никак не можешь.

Она говорила шутливым тоном, а меня всю раздирало изнутри. Ну что ей ответить — что я уже знакома с ним? Что я люблю его уже много лет и никого больше не хочу так любить? Что я воспитываю его дочь?

— Красивый, — только и смогла произнести я.

Да, несмотря все мое сегодняшнее потрясение, для меня он так и останется самым красивым мужчиной.

— Ты чего-то загрустила, — озаботилась подруга. — Пойдем чай пить с твоим чудесным пирогом. Ну что случилось, давай выкладывай.

— Я просто очень устала, с ног валюсь, — соврала я.

— Давай-ка сначала чай — пока он не остыл, а потом на боковую.

Настя заботливо хлопотала надо мной. А я теперь никак не могла отделаться от чувства, будто я ненароком вторглась на чужую, запретную территорию. Если Настя узнает, что связывает меня и Стаса, то она непременно ему сообщит обо мне. Но теперь я уже не уверена, смогу, а главное — захочу ли увидеться с ним.

На следующий день легче не стало. Настя стала замечать, что я стараюсь отстраниться от нее и, по-моему, даже немного обиделась. А я все еще никак не могла разобраться в себе, определиться, как же быть дальше.

Мне казалось, что груз того, что я вчера невольно узнала, раздавит меня. В теле появилась такая слабость и апатия, что стало невозможно работать. Кое-как дождавшись окончания рабочего дня, я быстро поехала домой. Думала, что не смогу заснуть от тяжких мыслей, но стоило только прилечь на диван — и меня накрыл липкий, беспокойный сон.

То мне снился холодный и полный ненависти взгляд Стаса, то всплывали сцены нашей любви, его крепкие объятия, жаркие губы на моем теле и хриплый шепот: "Моя". То все снова исчезало, а затем вновь появлялся он, но опять как ангел мести, отнимающий у меня Анюту. Я периодически выплывала из объятий сна, но потом снова в них тонула. И с каждым разом агония становилась лишь сильнее.

Утром я проснулась совершенно обессиленная. Постель и моя одежда были мокрыми от пота. Голова просто готова была разломиться пополам от боли, любой звук отдавался в висках и затылке словно ударом молотка по набату. К тому же горло и нос неимоверно саднили, и поднялась очень высокая температура — градусник показывал 41 °C. Только этого еще мне не хватало.

Кое-как покинув постель, я вызвала врача на дом, переоделась, поменяла постельное белье и позвонила Насте сказать, что заболела.

— Так вот почему ты вчера такая была, — предположила Настя, и отчасти это было правдой. — Сейчас везде грипп гуляет, ты давай держись, выздоравливай. О работе не думай — без тебя управимся.

На следующий день меня выдернул из сна звонок в дверь. На все еще слабых ногах я поплелась открывать дверь, даже не потрудившись посмотреть в глазок. На пороге стояла Настя с огромной сумкой. Она посмотрела на меня и поцокала языком.

— Так, обниматься не буду, — она искренне улыбнулась мне. — Ну как тут у нас больная?

— Если ты про меня, — попыталась отшутиться я, — то, как видишь, ужасно.

Настя меж тем уже по-хозяйски разбирала сумку у меня на кухне.

— Сейчас мы тебя лечить будем. — С этими словами она достала пакет с лекарствами, далее последовало что-то, завернутое в термопакет, и большой термос. — Так, вот тебе лекарства. Там в инструкциях все указано, как принимать нужно. Дальше… Вот для пополнения сил.

— Что это? — спросила я, глядя, как Настя разворачивает термопакет.

— Это фирменный бульон моей мамы. Она всегда нам его делает, когда кто-то заболевает. Пальчики оближешь. Так, и еще вот, — открыв крышку, она подставила мне под нос термос с дымящимся содержимым. — Настойка шиповника и яблок с липовым цветом.

Я рассмеялась:

— Нашла кому дать понюхать: я ж ничего сейчас не чую.

— Ах, ну да. Но тогда поверь мне на слово — аромат просто ах, а если попробовать — то еще потом попросишь.

— Настюш, спасибо тебе большое. Но зачем так беспокоиться, я сама о себе позабочусь.

— В первые дни ты точно о себе не сможешь позаботиться, а лекарства кто тебе купит, как ни я.

Я улыбнулась ей.

— Ну хорошо. Но приготовить-то себе я сама смогу.

— Если твоей мамы с тобой рядом нет, то это не значит, что у других такие же. Моя мама сама решила приготовить тебе все это. Она и приехать к тебе хотела, чтобы помочь, ну заодно и познакомиться. Но я ее отговорила пока.

Услышав это, я вздрогнула. Увидев сегодня Настю на пороге, я испытала такое чувство радости — мы все-таки подруги и сейчас Настя это показала своим приходом. Но вот от появления в моей квартире Настиной мамы точно лишило бы меня душевного равновесия. Я бы не смогла общаться с женщиной, все время гадая, знает ли та что-нибудь о мне.