Я сидела на ступенях в подъезде возле квартиры, где мы были так счастливы. Я сидела и молча плакала. От потрясения у меня даже не было сил произнести хотя бы один звук. В бессилии я закрыла ладонями глаза, а губы все беззвучно шептали: "Этого не может быть… Не может быть… Так не должно быть…"

До меня донесся голос Макса — я забыла отсоединиться.

— Эля, ты где? — пытался он дозваться до меня. — Давай я приеду…

— Нет, не надо. — Я сейчас ни с кем не хотела общаться.

Отключила мобильный совсем. И вышла на улицу. Тревожные предчувствия не обманули. Я поняла, что это конец. Нет, он не уехал в командировку, как раньше, — он уехал насовсем. Я поняла это по виноватому голосу Макса. Он уехал… Господи, он уехал и ничего мне даже не сказал… Ничего не оставил, чтобы хоть как-то объяснить.

Я шла по улице, совершенно не разбирая дороги. Глаза уже опухли от беспрестанно стекающих слез — все вокруг сливалось в одно разноцветное пятно. Я даже совершенно не слышала звуков, раздающихся вокруг. Мне казалось, что мир умер. Да, мир умер — мой внутренний мир.

А когда-то ты говорил мне: "Моя". И я плавилась в твоих руках от одного только этого слова. Одно слово — а сколько в нем смысла. Или это только я хотела видеть тот смысл. А для тебя это ничего не значило.

"Милая моя, я хочу быть с тобой. Если это зовется любовью — значит я люблю. Тебя." Эти слова снова и снова всплывали в голове. Я словно мазохистка мучила саму себя воспоминаниями, но никак не могла остановиться.

Бессмысленно бредя по улицам Москвы, я вдруг обнаружила, что пришла на набережную Москвы-реки именно в то место, где Стас подарил мне палантин и впервые поцеловал меня.

Нет, я точно мазохистка — я прошла все улицы, по которым мы с ним любили гулять.

Домой я вернулась, когда на улице стемнело.

В дверях сразу возникла мать.

— Где ты шлялась? Ты на часы смотрела?

— Извини, мам. Я больше не буду.

Я побрела в свою комнату, но мама следовала за мной с нравоучениями. Внезапно появившийся в коридоре отец сразу осек ее.

— Кристина, хватит.

Мама резко обернулась к нему.

— Знаешь что, воспитывай ее сам, если знаешь как лучше. — С этими словами она развернулась и ушла к себе в комнату. До нас донесся звук громко хлопнувшей двери.

— Эля, давай поговорим. — Отец вплотную подошел ко мне и, приподняв к себе мое лицо, внимательно осмотрел. — Пойдем в твою комнату.

Меньше всего мне сейчас хотелось с кем-либо разговаривать. Но я молча последовала за ним.

Тихо прикрыв за собой дверь, отец усадил меня на кровать, а сам сел на корточки напротив меня.

— Дочур, что случилось?

— Ничего.

— Не замыкайся, расскажи мне. Я хочу тебе помочь.

Как же — помочь! Ты уже помог мне. Целых два раза: в первый раз — отпугнув Макса, второй — спрятав меня от Стаса. Но я продолжала упорно молчать, опустив глаза в пол.

Он присел рядом со мной на кровать и обнял за плечи.

— Ты пойми, мы волнуемся. Ты ушла, никого не предупредив. Дозвониться до тебя невозможно. И вернулась вон как поздно.

— Прости, пап, я больше не буду, — совершенно не хотелось выяснять отношения. Мне хотелось, чтобы меня поскорее оставили в покое.

Так ничего и не добившись от меня, отец ушел. А я легла на кровать и вернулась калачиком: сегодня я точно не усну, а плакать уже не смогу — слез не осталось.

Последующие несколько дней я все-таки пыталась дозвониться до Стаса, но всегда натыкалась на равнодушный механический голос: "Абонент временно заблокирован".

Я отправила кучу электронных писем на его почту, но так ни разу и не получила ответ. И с каждым прошедшим днем я все больше и больше понимала, что уже навряд ли когда-нибудь его получу.

Две недели спустя.

Я загнала себя до предела. Говорят, чтобы заглушить боль, нужно работать. И я работала — работала как вол, как ломовая лошадь. Работала, лишь бы не думать. У меня совсем не было свободной минуты: я успевала заниматься срочными заказными переводами, вечером я неслась на занятия по танцам (то на свои собственные, то преподавать другим). Домой я приходила как выжатый лимон, причем не только в физическом плане, но и в эмоциональном. Я потеряла интерес ко всему. Друзья стали шарахаться от меня, говорили, что у меня потухли глаза и я стала похожа на привидение.

Света каждый день звонила мне, пытаясь поддержать. Она сразу мне сказала, что никакой информацией об отъезде Стаса не располагает. И я ей верила. У нас всегда были доверительные отношения (то, что она не рассказала мне о причинах нашего расставания с Максом не в счет). Сегодня она буквально вытащила меня на улицу, оторвав от важного заказа. Но я не возражала — я сама уже чувствовала, что нужно сделать перерыв, глотнуть свежего воздуха.

— Эль, с тобой точно все в порядке? — переживала она. — Ты так осунулась.

— Думаю, все нормально. Это просто усталость.

— Может не стоит так себя загонять. Как говорится, работа не волк… Ты лучше мне звони, я всегда к тебе приеду, мы что-нибудь придумаем, куда-нибудь съездим.

Я понимала, что она ждет от меня ответа, но не торопилась отвечать. А что я собственно могла ей ответить, что я утратила интерес ко всему, даже собственным друзьям?

— Не хочу. Да у меня и сил-то нет.

— Да уж откуда им взяться, если ты только работаешь и работаешь. Ты хоть поесть успеваешь?

— Успеваю, — усмехнулась я, — не переживай. Ты теперь говоришь как моя бабушка.

Света сознательно старалась избегать разговоров о Стасе, наверняка понимая, что я сейчас чувствую.

На другой день я не могла даже подняться с постели — настолько истощенной я себя чувствовала. Нет, со мной явно что-то не то. Я стала замечать, что мое тело стало словно деревянным — на занятиях мне с трудом удавалось делать связки, которые раньше выполнялись с легкостью. Головная боль по утрам и слабость стали появляться чаще и чаще.

Повинуясь неосознанному чувству, я купила в аптеке тест на беременность. И к моему глубочайшему ужасу он показал положительный результат. Я расширенными глазами смотрела на эти две полоски. Мыслей не было никаких. Они появились позже. Сейчас был лишь ступор и ужас.

Я опустилась на кровать и в бессилии закрыла лицо руками. Беременна. От Него. Что же мне делать дальше? И больше никаких мыслей. Только растерянность и страх. Как же рассказать обо всем родителям?

Не зная, что же делать, я поехала к Свете. Ее поддержка была мне необходима сейчас как никогда.

Я вбежала в подъезд ее дома и, быстро добравшись до нужной двери, с надеждой нажала на звонок. Рука предательски дрожала. Дверь никто не открыл. Я с надеждой снова и снова звонила ей, хотя понимала, что дома ее нет. Дура, нужно было сначала позвонить на телефон, узнать где она. Слезы снова заволокли мне глаза и я, прижавшись спиной к стене, закрыла глаза. Сил не осталось и я медленно сползла и села на корточки. Сколько я так просидела — не знаю, но в себя меня привел голос:

— Привет, ты чего?

Макс? Меньше всего я сейчас хотела видеть его. Я хотела ответить, что все нормально, хотела сказать еще что-нибудь, но вместо этого горько разрыдалась. Слезы текли ручьями по щекам, вместо слов вырывались лишь всхлипывания.

— Господи, да что такое? — не на шутку испугался Макс. — А ну пошли.

Он поднял меня за руку, открыл своим ключом дверь и завел в квартиру.

Усадив на диван в комнате и принеся мне стакан воды, тут же скомандовал:

— А ну рассказывай, что случилось.

Я отрицательно замотала головой и снова разрыдалась.

— Ну-ка быстренько. — Его ласковое объятие никак не вязалось с его строгим тоном. Наверно это меня и пробило совсем. Чередуя слова с всхлипываниями я протянула:

— Я беременна.

Воцарилась тишина. Макс неловко дотронулся до моих волос и через некоторое время я почувствовала, как он стал уверенными движениями гладить мою голову. Несколько раз даже ощутила тепло его губ на виске.