— Было меньше чем мне сейчас, — скучающе продолжил бывший курсант, — Думаете, это даёт вам право собственноручно пустить его в расход? Или вы нашли способ его спасти?

— Да, я постарался бы ему помочь… Расскажи мне о нём то, чего я не знаю! Версия Люпена — она имеет основания!?

— … Конечно.

— А в деталях?

— Отзывая меня для разговора наедине, он почти назвался своей тайной кличкой — Обмани-Смерть. Чтоб так сплоховать, надо было на всю голову заклиниться. Потом он вел себя ещё чудней: показал мне шрам на своей груди, да ещё приложил к нему мою руку — так крепко, что я услышал, как колотится его сердце. Впрочем, я и сидя в стороне почти слышал… То, что он ляпнул прямо: люблю вас — может ещё ничего особенного не значить (так сказать можно о репе или грушах), но истинную причину своей заботы — нет! там было слово преданность — он только пообещал раскрыть; он так сказал:… «когда-нибудь я вам отвечу,… но тихо, ну ушко». А ещё: «Вы можете найти во мне глубокие бездны, сильные сосредоточенные чувства — то, что глупцы зовут пороками…». Вообще (- внутренние уши Эжена вихрем прокрутили вотреновы монологи — ) там было много эротических намёков. В свете научаешься распознавать их. Вам, полагаю, и перечисленного достаточно? (- рот Видока обвис шнурком, а глазные прорези как-то съёжились к носу — ). Не представляю, для чего и как вы сможете это использовать, но информации у вас явно прибавилось. А теперь извините, меня ждут.

— Постой! Ты-то сам… что намерен с этим делать?

— … Не знаю. По обстановке, — Эжен пожал плечом и взялся за дверную ручку.

— Будь осторожен. Если что — сразу ко мне! — просящее послал ему вдогонку перебежчик.

— Не мозоль язык вопросами. О себе я и при жизни знала только это имя, — говорила Лара.

— Кажется, у тебя была очень необычная история.

— И у тебя — раз мы сейчас тут вместе.

— Признаться, я до сих пор жива, моё тело на земле просто спит…

— Эге!

— Чтоб очнуться, я должна встретиться с Богородицей. Ты знаешь к Ней дорогу?

— Разберёмся. Только — имей в виду — сперва заскочим к Смотрителю Изумрудной Скрижали. Я туда и плыву — по своим делам, а тебя меня с полпути попросили захватить, ну, и…

— Я не против. Если ты только не бросишь меня там, как Джек — на острове ведьм.

— Безумный Джек, что ли? Кой чёрт тебя пихнул в его лодку!?

— Да он сам пригласил меня… Я, пожалуй, тоже виновата. Не помню, чтоб сказала ему, куда хочу попасть. Переволновалась…… Прости за любопытство, но всё же… как получилось, что ты (… женщина…) выполняешь тут работу… бывших военных моряков? Не могла же ты служить во флоте…

— Следовательно?

— Ты была… пираткой?

— Угадала, милая.

— Где?

— Между Африкой и Европой.

— Давно?

— Нет. Жила бы до сих пор — ещё и не считалась бы старухой.

— А что же… Что же, тут… ты тоже успела побывать в Уалхолле?

— Нет, не довелось. Туда идут лишь честные завзятые головорезы, а у меня на совести только одно убийство, и то подлое…… Рассказать ли?

— Расскажи.

— Где-то в греческих водах я познакомилась с одним парнем, и он в меня влюбился, бедолага, увязался на мой корабль, подружился с командой… Он был всем хорош, и нравился мне, и я была к нему привязана настолько, насколько могла — при своих сапфических вкусах — пока моё сердце не сразила девочка-туристка, беленькая, ясноглазая. Я похитила её,… а она… едва увидела того моего спутника, как помешалась на нём. За это я возненавидела его, он — её, она — меня, и мы трое заживо провалились а пекло. Наконец он — он вообще был выдумщик — придумал хитрость: уговорил мою любимую бежать с ним, увёз её невесть куда, оставил — и вернулся ко мне… Я не подала виду,… но в открытом море велела своим людям связать его и выкинуть за борт… До сих пор помню, как он смотрел на меня в последнюю минуту — никакого страха! только грусть… Как будто говорил: «Вот, больше не увидимся…»… А на следующую ночь нас накрыл шторм. Матросы решили, что это наказание за моё злодейство, и отправили меня вслед за моим несчастным поклонником.

— И буря сразу стихла?

— Откуда же мне знать, глупышка?

— Верно… — Анна засмеялась над своей логической оплошностью, тут же испугалась: не оскорбила ли весельем Лару, но та и сама забавлялась поведением живой.

…!!! Недавно… Средиземноморье… Выдумщик… Пираты…

— Лара, ты не думала, что твой влюблённый мог как-нибудь спастись? Например, если кто-то незаметно дал ему нож, и он в воде разрезал свои путы…

— В море всё бывает.

— Для тебя стало бы облегчением узнать, что он выжил?

— … Нет. Я-то всё равно — убийца… А с его нравом… уж лучше не жить.

Он/не он? Будь он — об этом бы давно была поэма!.. Или?… Что ты, Анна, знаешь о нём, в самом деле!..

— … А что такое Изумрудная Скрижаль и что тебе нужно от её Смотрителя?

— Изумрудная Скрижаль (я бы назвала её Судьбой) отслеживает и запоминает путь каждого духа, все его воплощений: кто кем был, как звался, где обитал, сколько прожил, с кем породнился. Но самое интересное, что она может повлиять на новое рождение, если Смотритель что-то там подвинет в твоей цепочке. Я хочу, чтоб меня сделали мужчиной.

— … Наверное, ты не одна такая? Быть женщиной — что и говорить! — не слишком отрадно.

— Конечно, нас много. Потому мальчишек и рождается больше.

— Разве? Хм…

За разговорами путешественниц их лодка вошла в область ночи, похожей на земную, звёздной и лунной. Впрочем, луна казалась раза в три крупнее тамошней и была покрыта блуждающими лиловыми, зеленоватыми и белыми пятнами.

— Что это за пленета?

— Онир, — ответила Лара, — Мир спящих.

— Ах, верно, я оттуда и перенеслась сюда!.. Нам долго ещё плыть?

— До рассвета.

«Бистро» содержал эмигрант, венгр или серб. Заведение славилось сытной, всегда горячей пищей и полным отсутствием в меню нормального сыра. Вместо него подавали какой-то адски скисший творог, впрочем, съедобный, если намазать его на пышный масляный blin — мягкую лепёшку s-pilu-s-jaru. Здесь студенты любили отмечать конец семестра или чей-нибудь день рождения. На каждом столе уставилась бы в длину пара гробов; вокруг толпились адекоративные табуреты. Посуда и приборы были деревянными, выточенными и обработанными, однако, тонко, искусно.

Так уж повелось, что экзотический ресторан либо трещал по швам от набившегося в него народа, либо пустовал, как в день свидания Эжена с графом Франкессини. Возможно, хозяин по просьбе конспиративного посетителя сам отменил какой-нибудь банкет. Так или иначе, они просидели наедине.

Граф пришёл раньше и заказал лучшее из репертуара «Бистро»: жареную стерлядь, сочащуюся жёлтым жиром; икру: красную, чёрную и белую; знаменитые blinы, к которым полагались густая сметана, мёд, размороженная земляника; кроме того солёные грибы: рыжие, чёрно-лиловые и белые — с жемчужными колечками репчатого лука; на десерт — засахаренные орехи; на всякий случай — творог virvi-glas и цельные яблоки, замурыженные в квашенной капусте; вино со стороны походило на сыворотку, безалкогольным был брусничный морс.

— Ну, вот, вы тоже хотите меня обкормить, — разочарованно сказал Эжен, присаживаясь к столу.

Сосед пропустил его слова мимо ушей, спросил, накладывая себе рыбы:

— Итак, на чём мы вчера остановились?

— На том, что я Эжен, а вы не итальянец.

— Верно. Я вырос в Англии, но вот уже почти десять лет как перебрался на материк. Всякий сколь-нибудь стоящий британец бежит из дома. Сюда, в Швейцарию, в Италию. Вы назвали меня убийцей. Что ж, на моей новой родине это ремесло — одно из почтенных. Вы знаете, кто такие карбонари?

— Угольщики?

— Борцы за независимость Италии.

— А от кого она зависима?

— От австрийцев.

— При чём тут уголь?