Казалось, Ручкин оправдывался перед людьми, искал сочувствия.

«Ага, тоже поджилки затряслись! — со злорадством подумал Мишка. — Небось сам распивал спирт с тем мужиком в дохе!»

Он помог бабушке и Нине отвести Сергеева домой. Народ расходился. Люди покачивали головами, строили предположения и догадки, что будет Сергееву.

— Этот толстомордый хочет обелиться: мол, я не я, лошадь не моя… Народ не проведешь, — услышал Мишка чей-то негромкий голос.

Подъехала машина из гаража, сломанный «МАЗ» взяли на буксир. И снова тихо и пустынно стало в переулке. Только снег и лес, только придавленные снегом домишки да серое низкое небо над поселком.

На следующий день в школе все обсуждали вчерашнее происшествие.

В коридоре, у окна, возле Олега крутилось человек пятнадцать учеников. По бокам, как адъютанты, стояли Ромка и Кешка. Там, как видно, говорили о том же.

Мишка слышал, как беззаботно рассмеялся Олег:

— Ну что будет? Известно, что! Наддадут, куда следует, коленом. Проваливай! Батька сказал, что больше не станет держать его в гараже. Накладно получается. Недоглядел батька, пришлось пообещать начальнику лесопункта за свой счет отремонтировать машину.

В Мишке закипела злость. Подойти бы к Олегу, выплеснуть в его бесстыжие глаза всю правду! Впрочем, ладно, пусть болтает…

По углам спорили: в каждом доме по-своему относились к этому случаю.

Нина сидела за партой словно пришибленная, и Мишке очень хотелось подойти к ней, ободрить. Но ни во время уроков, ни в перемены он не решился заговорить с нею, стеснялся.

После занятий дождался ее у школы, пошел рядом.

— Ты на меня сердишься?

— За что?

— Разные глупости про нас болтают…

Нина горько усмехнулась. Мишка и сам понимал, что лезет с глупыми вопросами, что смешно заводить речь о себе, когда у нее такое горе. Но он не знал, с чего начать, а начать было надо. Тогда он заговорил горячо и убежденно:

— Послушай, почему вы его не прогоните? Все равно пользы от такого отца в доме, как от козла молока. Одно несчастье.

— Что? — испуганно переспросила Нина. Она опустила глаза, тихо сказала: — Я запрещаю тебе так говорить о моем отце. Легко давать советы. Он не всегда был таким.

Мишка не ожидал, что Нина обидится. Он замялся, проговорил неуверенно:

— Ты не подумай что-нибудь плохое. Мне вас жалко. Никогда не увидишь его трезвым. А Ручкин все равно уволит его с работы.

— Из-за этого Ручкина отец и машину сломал! — вскипела Нина.

Ее темные, немного грустные глаза стали злыми и горячими, словно в них зажглись две яркие свечки.

— Утром выпили в гараже. Нетрезвым он и с этими сельповцами уехал. В чайной его угостили. А привез товар — расплатились спиртом. Если бы Ручкин был хорошим человеком, не стал бы отправлять его нетрезвым. И к вину не стал бы приваживать. Когда мы приехали на лесопункт, отец дал слово не пить. А Ручкин стал зазывать его в свою компанию. У отца силы воли нет, отказаться не может. Выпьет — разум теряет, сам себе не рад. И тогда удержу не знает.

Нина посмотрела на Мишку так, как будто он оправдывал Ручкина.

— Ручкин, Ручкин! Он сегодня чуть свет прибегал к нам. Вызвал отца на улицу, уговаривал все взять на себя, обещал и машину отремонтировать и скандал замять.

Из проулка навстречу Нине и Мишке выскочила бабушка Сергеевых. Она куда-то спешила. В черном платке, в черном ватнике, сгорбленная, с высохшим, морщинистым лицом, старуха очень походила на дряхлую ворону. И голос ее тоже напоминал воронье карканье.

— Господи, что только будет!..

Она приостановилась, печально посмотрела на Мишку и на Нину.

— Ох, горе, горе!.. Неспроста намедни собаки всю ночь выли. Не к добру это… Так и вышло. Машину Сашка едва не угробил. Теперь бешеным сделался. К работе его не допустили. Порешить себя грозится. Где-то выпил, да мало. Опять за водкой погнал.

Нина съежилась, словно ей стало холодно в короткой шубейке. Ей стыдно было перед Мишкой, а Мишке не по себе было видеть это.

— Что вы делаете, бабушка? Какое тут может быть вино! Давайте деньги. — Нина решительно взяла из желтой, высохшей руки своей бабушки скомканные трешницы и пятерки. — Пойдемте домой.

Мишка от души сочувствовал Нине. Как может она в таких условиях жить, готовить уроки! Все собственные горести и неприятности показались Мишке мелкими и ничтожными.

Дома не сиделось. Мишка несколько раз выходил на улицу, посматривал на соседний двор. Увидев на улице Валерку, Мишка даже обрадовался. Окликнул мальчугана, спросил:

— Как у вас дома-то? Тихо?

— Тихо. Сперва папка заявился под градусом, давай бузить, вина требовать. Пришла Нина — навела порядок… Когда папка не шибко пьяный, слушается ее. Она у нас самостоятельная, — с уважением прибавил Валерка. — Только видимость одна, будто она тихая. Иной раз и бабка и мамка голову потеряют, раскиснут. Она нет.

Валерка поднял с земли ледышку, запустил в стаю воробьев, повернулся к Мишке — краснощекий, сияющий.

— Забавно вчера вышло. Я тебе сказал: пьяный «МАЗ» идет. На самом деле пьяный папка ехал. Как он в бесчувствии в самый последний момент догадался газ выключить? А то и столб полетел бы и «МАЗ» — в лепешку…

Ничего забавного, ничего смешного в этом не было. Но Валерка не привык унывать.

Появились Валеркины друзья: Санька и Яшка. Он побежал к ним. Мишка невольно усмехнулся ему вслед. Сейчас забудет обо всем на свете, помчится с деревянной саблей атаковать девчонок. Что с него взять? Второклассник!..

Дома сестренки сообщили, что в клубе сегодня кино. Мишка заторопился: кинопередвижку привозили в Апрельский раз в неделю, а то и раз в полмесяца.

Когда он подошел к клубу, окна его были уже освещены. У входа толпились взрослые. Чуть поодаль от крыльца Мишка заметил группку школьников. В центре — старшеклассники, а вокруг плотное кольцо малышей.

«Олег, Ромка и Кешка в атаманах. Ясное дело, — отметил Мишка. — Семка в стороне. Может, взаправду отставку получил? Может, взаправду из-за меня спорили?»

Сидеть одному в зале было скучно. Да и гордость заела: «Еще подумают, что я боюсь». И Мишка подошел к ребятам. Говорил Олег, и внимание всех было обращено к нему.

— Скажу вам по совести, пацаны, не по вкусу мне этот поселок. Конечно, недолго пожить можно, для любопытства. Понюхать, что, где и как. Путешествовать я люблю. Помню, было мне десять лет. Прочитали мы с приятелем какую-то книжонку и махнули из Свердловска в Севастополь. Собирались поступить на корабль юнгами. Веселая поездочка была, скажу я вам. Сперли дома по четыре сотни — и на юг! Билеты не покупали, а где как. Где в тамбуре, где в вагонном ящике. Прорвались. Солнце, море! Яблоки, виноград продают на каждом углу. На корабль нас не взяли, а отправили назад к папам и мамам. Но удовольствий и развлечений получили тьму.

Кешка услужливо раскрыл пачку «Беломора» и протянул Олегу. Тот закурил, и пачка пошла по кругу среди старшеклассников. К Семену папиросы пришли после всех. Семка повертел в руках пачку, раздумывая, взять папиросу или вернуть Кешке. Но все же взял, неумело размял между пальцами, закурил и тут же поперхнулся дымом, закашлялся. Кое-кто из ребят засмеялся. «А Валерка не врал. Видно, Семен и впрямь получил отставку, — подумал Мишка. — Ссориться с ним не ссорятся, но и прежней дружбы нет».

Олег усмехнулся. Он курил с шиком. Ловко перебрасывал папиросу из одного угла рта в другой, дым выпускал колечками.

— Вот и говорю, пацаны, поперек горла мне этот поселок. Даже хижины подходящей нет, где бы собраться. Болтают: техника, механизация, только кнопки нажимай. А нажмешь кнопку — рубаха от пота мокрая.

Ничего нового Олег не открывал. О том, что клуб мал и плох, говорил еще Мишкин отец. Теперь построили новый. Но и старый клуб был дорог Мишке. На протяжении многих лет в нем собирались рабочие лесопункта. Посередине этого клуба лежал в гробу Мишкин отец. Что касается работы, Мишка ее любил. Но дело даже не в этом. Ненавистен ему был в эту минуту Олег Ручкин. И высокомерный тон Олега, и незаслуженное обвинение в краже денег, и пинок завгара, и то, что Олег стал верховодить в школе и к нему подмазываются, — все припомнил охваченный яростью Мишка.