— Видал, какой парень! Я ему о тебе, знаешь, сколько порассказал!

Олег держался с Мишкой без особого фасона. Но восторженность Семена не нравилась Мишке. Ему стало обидно за себя, за то, что он, Мишка Демин, не видел ничего хорошего. Олег многое имел. Вот и сейчас у него есть фотоаппарат, а Мишка столько лет мечтает о фотоаппарате!.. Но главное не в этом, главное в другом. Раньше Мишка уважал себя, гордился тем, что живет в Апрельском со дня его основания. Олег наполнил его душу сомнениями. Что здесь хорошего? Ну, вырастет Мишка, станет механизатором, станет работать на лесопункте. Будут валиться на землю сосны, столетние кедры и лиственницы, будут урчать на лесосеках тракторы, будут каждую зиму подниматься на нижнем складе штабеля леса. И так из года в год. А где-то — большие города, большая, неведомая Мишке интересная и необыкновенная жизнь… Олег не останется в Апрельском, он знает, где лучше.

Вопреки ожиданиям Семена, который был счастлив, что знакомство состоялось, что наконец-то все уладилась и теперь, они начнут дружить трое, Мишка угрюмо буркнул:

— Знаем мы таких охотников за денежкой…

Длинный нос Семена как будто еще больше вытянулся и заострился, а глаза расширились от удивления:

— Ты что-то не понял! Ерунду городишь, Миньша!

— Все понял. Приехали сюда на готовенькое, да и то потому, что хорошо платят.

Семен недоуменно передернул плечами.

— Ну и что же? Что тут плохого? Всегда так было: рыба ищет, где глубже, человек — где лучше.

— «Рыба ищет, где глубже»! — передразнил Мишка. — Где ты таких мудростей набрался? Он-то небось сказал, что в Апрельском плохо.

Видя, что Мишка злится и насмехается над ним, Семен вспылил:

— Хочешь быть лучше других, да? Зависть тебя гложет, вот что!

— Меня? Зависть?!

Мишка рванул Семена на себя.

Четыре года они знали друг друга, четыре года дружили. И хотя Семен был старше и учился на класс старше, верховодил и задавал во всем тон Мишка. За четыре года случалось им ссориться, и Семен ни разу не выдерживал драк с Мишкой. Но сейчас он разозлился не на шутку: сгреб Мишку за ватник так, что затрещали пуговицы.

Несколько минут они молча топтались на снегу, дышали друг другу в лицо белым паром, тяжело сопели. Но тут мелькнуло у Мишки: «За что? Ведь и сам слушал Олега? А что плохого сделал мне Олег?» Он обмяк, потерял всякую охоту драться.

— Ладно, Семка, — примирительно сказал Мишка.

Семен разжал пальцы, но руки у него дрожали, и смотрел он исподлобья. Однако долго сердиться Семен Деньга не умел. Только-только успел перевести дыхание, только убедился, что Мишка жалеет о случившемся, как лицо его просветлело, и он рассмеялся нервным, прыгающим смехом.

Над ними ползла большая луна, окутанная оранжевым облаком, под ее лучами холодно поблескивали сугробы. Над нижним складом весело полыхало розовое зарево от множества электрических огней, и шум работы, доносившийся оттуда, к ночи становился громче, заметнее.

А на душе у Мишки почему-то так и осталась смутная тревога. Почему?..

Пришел Мишка домой задумчивый и сердитый. Сестренки кинулись навстречу.

— Миня, ты на лесосеку ездил, да?

— Миня, а дядя Витя нам сушины из лесу на тракторе приволок!

Мишка и сам заметил у забора несколько серых, высохших на корню деревьев. Если распилить их на дрова, получится добрая поленница, которой хватит до весны. Спасибо Виктору, не забывает о них и на Мишку не попомнил зла! Когда-нибудь и Мишка отплатит ему добром.

— Миня, Миня, а мы у девчонок Сорокиных обманом санки увезли. А они нам тогда говорят: «Накажет вас, за это богушко! Помрете — вас в гроб положат, а мы смеяться станем».

Тома и Тоня весело расхохотались.

— Миня, а правда, что на небе есть богушко?

Обычно Мишка не обращал внимания на болтовню сестренок, но сейчас она его раздражала. Злило, что девочки вертятся у ног, тормошат его, заглядывают в глаза. Нет от них покоя.

— Богушка, богушка! — неистово заорал. — Отстанете вы от меня или нет? Видите, не до вас!

Сестры обиделись, ушли в горницу.

Мишка устало опустился на табурет: «Вот опять день погублен. И на лесосеку не ездил и уроки не приготовил…»

Заниматься Мишке не хотелось. Но он пересилил себя, разложил на столе книги и тетради.

Мать удивилась, застав его расхаживающим по комнате. Мишка вслух учил правила.

— Занимайся, занимайся, сынок, — ласково улыбнулась она. — Собиралась поговорить с тобой. А ты, оказывается, совсем у меня большой, сам все понимаешь.

Мишку тронула похвала матери, захотелось чем-нибудь порадовать ее. «Захочу — и выйду на первое место в классе». Однако виду не подал, что от слов матери у него потеплело на сердце. Спросил деловито, по-взрослому:

— Ну как эти четверо?

— Пристроили. Не погибать же им. Начальник лесопункта взял под мое честное слово.

Мать осторожно ходила по кухне, собирая ужин.

— Тс-с… Тише, девочки, — остановила она расшумевшихся Тому и Тоню. — Брат занимается.

— Кто-то песни ревет, — в лад матери громким шепотом сказала маленькая Тоня.

Девочки прильнули к окну.

Мишка посмотрел на часы. Ходики показывали девять.

Мимо дома Деминых прошла пьяная компания.

вразнобой тянули хриплые голоса.

— Получка сегодня, — вздохнула мать.

Вскоре в окно забарабанили. Мишка пошел открывать.

В кухню вбежала бабушка Нины Сергеевой.

— Помоги ради бога, Мария Степановна. Разошелся мой Сашка, залил где-то глаза — родную мать не узнает. Ребятишек раскидал, жену мордует, изверг…

Была она бледна и тяжело дышала. Как всегда, прижимала к груди худые руки. Рассказывая, старуха всхлипывала и тоненько голосила. По морщинистым щекам текли слезы, скатываясь на кончики черного платка.

— Крушит все, что под руку попадет. В меня табуреткой запустил. Едва не пришиб.

Мать ни о чем не расспрашивала. Накинула на голову полушалок, надела шубу, коротко приказала притихшим девочкам:

— Сидите смирно, из дому не выходите. А ты, Миня, — обернулась она к Мишке, — беги за Масловыми.

Мишка не заставил себя долго ждать. К тому же братья Масловы жили недалеко.

— Опять Сергеев скандалит? Ох, уж эти новенькие! Маята от них одна, — недовольно проворчал Иван Петрович. — Придется идти. Виктор, Николай, живо! Вы дружинники — вам и карты в руки. Только не шибко его ломайте. Я сейчас соберусь. Остальных тревожить не станем.

Два средних брата Масловых были женаты и жили во второй половине дома. Их-то и причислял Иван Петрович к «остальным».

В доме Сергеевых стояли простые железные койки, большой деревянный сундук, грубо сколоченный стол, две скамейки да несколько табуреток. Одна — разбитая вдребезги — валялась у порога.

Усмирять Сергеева не пришлось. Шофер спал на кровати в одежде, широко раскинув руки. Жесткая рыжая щетина топорщилась на его подбородке и на давно не бритых щеках. На весь дом несло перегаром спирта.

— Так-то лучше, без лишней канители, — сказал Иван Петрович. Взял Сергеева за ногу, потом за другую, стащил с него валенки. — Ну-ка, Виктор, Николай, подсобите. Здоров битюг!

Братья сняли с Сергеева ватник, стянули стеганые брюки, уложили, как полагается, в постель. Пьяный только мычал.

Женщины успокаивали жену Сергеева. Платье на ней было разодрано, правый глаз затек синевой. Тут же стояла Нина в стареньком сатиновом платье. Она держала стакан с водой и на Мишку даже не взглянула. С печи испуганно смотрели Валерка и Зинка.

Братья Масловы потоптались, потоптались в комнате, неловко посочувствовали хозяйке и удалились. Нечего было больше здесь делать и Мишке с матерью: словами чужому горю не поможешь.

Возле калитки Демины столкнулись с Алексеем Вениковым. В руке у него была плетеная сумочка с белыми свертками.