Девочка отбросила со лба непокорную золотистую прядку и кивнула головой.

С воды просматривалась вся Бобылиха. Чуть в стороне от деревни большой участок тайги был словно выстрижен. Там возвышались коричневые штабеля бревен. Ближе к реке, по крыше одинокого домика ползал белобородый старик, к нему по лестнице карабкался мальчишка. Колька без труда узнал старшего и младшего Бобылевых.

— Мы в этом годе и хлеб сеять начали… Гречиху, овес, — продолжала девочка. — У кого в тайге дела идут хорошо, те живут. Остальным, однако, тоже что-то жевать надо…

Голос маленькой кормчей звучал деловито и взволнованно. Между тем Колька слушал ее с удивлением. Хлеб, электричество, радио, кино… Да разве он задумывался когда-нибудь над такими вещами? Все это само собой разумелось. Экая роскошь!

Они доехали до деревни, вытянули долбленку на берег и перевернули вверх дном.

— Степанко пропал, однако, — покачала головой девочка. — Глаз с него не спускай. Оставляла играть возле двора, и, эвон ты, какой номер выкинул! Нагорит мне.

Она отжала подол, сочащийся мелкими каплями, и подняла на Кольку серьезные голубые глаза:

— Спасибо, помог. Не трусливый ты.

Кольке на приятное захотелось ответить приятным:

— Ты хорошо лодку водишь.

— Мне надо. Я охотницкая дочь, — просто ответила она. — Пора, однако. Сушись. Тебя Колей зовут? А меня Надюшкой. Ну, я побежала…

Штаны, рубаха, носки висели на ольховых кустах. Колька лежал на песке и загорал, поджидая, когда ветер и солнце подсушат одежду. Он раздумывал над событиями сегодняшнего дня. Володькин поступок не давал покоя. Обида на маленького Бобылева не пропала. Колька твердо решил больше не иметь с ним дел. Но в маленькой, затерянной среди тайги Бобылихе одному — хоть ложись и помирай от тоски. Дедушка Филимон четвертый день на покосе. Он собирался взять с собой и Кольку. Воспротивилась бабушка Дуня: «Не таскай ты его. Наработаться успеет. Самое время порезвиться…»

С Володькой скучать не приходилось. А сейчас?.. Вот если бы подружиться с этой голубоглазой Надюшкой! Но что общего может быть у него с девочкой?

— Еще раз здорово, герой! Сушишься?

Возле кустов стоял Сашка Кочкин. Сашкины белесые глаза смотрели добродушно и приветливо. Ни кичливости, ни покровительственного тона, ни пренебрежения. Первое впечатление, как видно, было ошибочным.

Сашка уселся на камень, забарабанил пальцами по голенищам новых хромовых сапог.

— Отвел велосипед, гляжу, тебя и след простыл. Оказывается, лодку побежал спасать. Степанко по всей деревне разнес. Похваляется, как палец разбил, как долбленку уволокло… Люблю отчаянных! — Сашка усмехнулся. — А Бобыленок мне кричит: «Бери своего дружка! Цацкайтесь!» Я знал, что так обернется. От Бобылевых хорошего не жди. Сколько ни угождай — в душу наплюют.

Колька промолчал. Однако было приятно, что Сашка осуждает Володьку. Ведь столько прилагалось усилий, чтобы ладить с властным и своенравным маленьким гордецом!

— Ну, аллах с ним, с Бобыленком, — миролюбиво проговорил Сашка и стал расспрашивать Кольку, где он жил до Опалихи, что видел в разных городах. Слушал Сашка внимательно, неподдельно восхищался. В свою очередь, порассказал немало интересного о тайге.

Мирно разговаривая, они просидели часа полтора на берегу Холодной. В деревню вернулись друзьями.

— Зайдем ко мне, — предложил Сашка. — С папашей тебя познакомлю. В Бобылихе сейчас всего два настоящих охотника: твой дедушка да мой отец. Жалко, не те силы у старика. Промышляет больше поблизости. А вот приехал ответственный товарищ поразвлечься — папашу ему в проводники рекомендовали. Они днями в тайге пропадают. Сегодня не пошли, отдыхают.

Из маленького домика, ничем не отличающегося от прочих, доносились звуки гитары.

— Геннадий Михалыч Шаньгин играют. Мне в подарок гитару привезли, — с гордостью сказал Сашка. — Гармонь у меня есть, играю не хуже Марии Бобылевой. На гитаре покуда не получается.

В кухне Сашка представил Кольку невысокой плотной женщине, молодой и румяной, с такими же, как у Сашки, светлыми, до белизны, глазами. Хозяйка оторвалась от печи, приветливо улыбнулась и поклонилась:

— Милости просим!

Шагнув дальше, Колька замер в смущении. В большой горнице сидели за столом пегобородый старик и его гость, которых Колька случайно увидел у парома в Сахарове.

При появлении ребят высокий откинулся на спинку стула. Его серые холодные глаза пристально изучали Кольку — в них одновременно отражались интерес и насмешка. Ворот гимнастерки был расстегнут, обнажая крепкую, загорелую шею. Широкий ремень, подчеркивающий стройность его владельца, теперь висел на спинке стула. Рядом, прислоненная к стене, стояла дорогая, инкрустированная перламутром гитара.

Колька покраснел и опустил глаза под изучающим, неподвижным взглядом Геннадия Михайловича.

— Мой товарищ Коля Нестеров, — солидно объявил Сашка.

Пегобородый старик засуетился, заулыбался:

— Коля Нестеров? Завсегда рады такому гостю!.. Поимейте в виду, Геннадий Михалыч, — обернулся он к высокому, — сынок нашего председателя. Из местных. В девятнадцатом годе, когда Данилу Митрофаныча кадеты расстреляли, Матвея мой папаша вот этакеньким подобрал, приютил, обласкал… Потом Матвей Данилыч в город подался, на инженера выучился. После войны прославленным подполковником в родные края возвернулся. Теперича объединенным колхозом руководит… — И старик что-то зашептал на ухо гостю.

— Добро. Кажется, парень что надо. А, Тимофей Никифорович? — медленно проговорил Геннадий Михайлович, продолжая прощупывать Кольку неподвижным взглядом. — Что ж, присаживайтесь к столу, други. В ногах правды нет.

— Верно, подсаживайтесь, угощайтесь, — подхватил Тимофей Никифорович.

Стол был заставлен закусками и бутылками с вином.

— Первый раз в тайге? — спросил Геннадий Михайлович, доверительно положив на Колькино плечо узкую красивую руку. — И книги любишь? Фенимора Купера, конечно, Майн Рида, Джека Лондона? Благородные охотники, мужественные золотоискатели…

Серые глаза оживились, стали хитроватыми и удалыми.

— Он лодку спасал, — выдвинулся вперед Сашка, желая похвастаться новым приятелем. — Бригадирова дочка упустила долбленку, ее понесло течением к шивере. А он сиганул в Холодную и поймал. Видите, еще одежа волглая, не просохла…

— Ого! Понимаю, — с уважением произнес Геннадий Михайлович. — Сам когда-то мечтал о подвигах. И раз уж такая встреча, не отметить нельзя, — подмигнул он хозяину.

— По маленькой можно, — согласился Тимофей Никифорович.

Старик был навеселе и в хорошем настроении. Он не хихикал двусмысленно, как у парома, напротив — обращался к приезжему с особым почтением.

— Я водку не пью, — отодвинул Колька стопку.

— В этом никто не сомневается. Любителей водки здесь нет. Но ради знакомства можно. К тому же — профилактика. После купания в Холодной простудиться можно… Ну, за дружбу, — поднял стакан Геннадий Михайлович.

— Не трусь, дружина! Раз — и точка! Вот так, — посоветовал Сашка. Он запрокинул голову, крякнул и поставил пустую стопку на стол.

Мгновение Колька колебался. Серые глаза гостя смотрели иронически…

«А что особенного, если немного», — подумал Колька и повторил Сашкины движения.

Обожгло горло. Закашлялся…

— Видали? Да этот парень зверя один на один уложит! — засмеялся Геннадий Михайлович, подливая в Колькину стопку. — За смелых охотников и следопытов!

И Колька выпил вторично.

— Харюзком, харюзком солененьким закуси. А лучше жареной сохатинкой, — услужливо пододвигал блюда с закуской хозяин.

У Кольки плыли перед глазами мутные круги. Но скованность пропала, он чувствовал себя легко и свободно. Жевал жесткое жареное мясо, поддевал вилкой соленые грибы.

Серые глаза Геннадия Михайловича перестали быть такими пристальными и горели мрачноватым весельем.

— Золотой Клондайк! Калифорния!.. Что они стоят по сравнению с нашей матушкой тайгой? Ха-ха-ха! Осваиваем ее, осваиваем… За тайгу!