Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мир по-новому

После ухода геологов жизнь в промысловой избушке потекла своим чередом.

Но погода менялась. Потянул западный ветер, пригнал угрюмые, тяжелые тучи. Холодная чаще и чаще меняла цвет, превращалась из льдисто-голубой в серую. Тревожно шелестели тальники. В гудении раскачивающихся под ветром сосен слышалось что-то неприветливое, сторожкое, тоскливое.

— Холода приближаются, — сказал как-то дедушка Филимон. — Ишь, мухи кучей на стол уселись обедать.

Холода не только приближались, а уже наступили. Каждый вечер ребята топили печку, днем надевали теплое белье.

И вот зарядил дождь.

— Шабаш! Отрыбачили! — заявил дедушка. — Пойдем, Тихоныч, клепки строгать. Не губить же время.

Колька и Надюшка тоже занялись работой. Они учились делать берестяные чуманы и туеса. Чего бы, казалось, сложного? А на поверку выходило, что это тонкое, требующее сноровки мастерство. Тут и сама работа и уменье подобрать материал. Скажем, береста, содранная с болотной березы, ломкая и хуже той, что взята с дерева, выросшего на солнечном месте.

Ребят захватило новое занятие, и их не особенно огорчала плохая погода. Но взрослые с опаской посматривали на небо. И, когда оно чуть-чуть посветлело, немедленно покинули столярную мастерскую. Первый погожий день был использован на все сто процентов.

— Поворачивайтесь, поворачивайтесь! — торопил дедушка Филимон. — Теперь хорошего не жди. Непогодь может воротиться.

На косогоре спилили десять сухих лиственниц, скатили к воде. Из бревен связали плот. На удивление Кольке, на сооружение плота не ушло ни одного гвоздя. Бревна держали скрепляющие слеги, намертво заклиненные в пазы.

Утром плот двинулся в дорогу. На нем бочки с рыбой, люди и собаки. Лодки привязаны сбоку. В передней и задней частях плота огромные весла на ольховых рогульках — бабайки. Если не считать шивер, где у бабаек становились дедушка и Евмен Тихонович, плотом управляли Колька и Надюшка. Взрослые только подсказывали, как действовать.

Пользуясь свободным временем, Евмен Тихонович свернул из бересты рожок, закинул голову кверху — и над рекой, над горами, над тайгой пронесся дикий трубный рев. Несколько раз прокричала берестяная труба. Собаки с любопытством обступили Бурнашева. Он прислушался, словно чего-то ожидая.

Округа молчала.

— Не отзываются! — засмеялся дедушка Филимон. — Рановато будет. Однако ловко у тебя выходит, по-изюбриному. Быки эдак и ревут, когда призывают на битву. Тогда ему, быку-то, все нипочем. Бешеным делается. Носится по тайге, по горам, трубит. Навстречу ему — такой же безумный. Схватятся лбами, рога трещат… А матка стоит в стороне, смотрит на дураков.

— И в этом природа лапу наложила, — сказал Евмен Тихонович. — Своего рода отбор. Потомство должно быть крепким, чтобы не погибнуть, выжить. Побеждают сильнейшие. А коли не выстоял не суйся и род продолжать.

Обратный путь выглядел увлекательной прогулкой. Холодная несла плот со скоростью восьми километров в час.

Евмен Тихонович часто подносил к губам рожок. Ему хотелось, наперекор времени, выманить изюбра.

Завидев Горюй, он уже с улыбкой поднял берестяную трубу.

Из дверей избушки показалась Маруся Бобылева. Сначала поглядела на окрестные горы, потом на реку. Подплываюший плот встретила веселым смехом:

— Подманили! Я и впрямь подумала: изюбриные свадьбы начались.

— Тебя сватать прибыли! Готова, невеста? — пошутил дедушка Филимон.

— Бедна для невесты. Приданое не на что справить.

— Что так?

— Хариуса ко мне не пускали. Стали вы наверху армией. Не то чтобы рыбе, воде не давали ходу.

— В отношении воды вы правы, Мария Петровна, — сказал бригадир. — Вода по-крупному только позавчера стала прибывать. В верховьях ливни прошли. Что касается рыбы, вашему улову и мы позавидовать можем. Смотри, Митрофаныч, верных шесть центнеров.

Дедушка Филимон и Бурнашев осмотрели бочки с рыбой, укрытые навесом из еловых лап, и принялись вставлять днища.

— Ты собирайся, Маруся. Чтобы разом — одна нога здесь, другая — там, — скомандовал дедушка.

— Собраться недолго. Все собрано. Попьем чайку и тронемся.

От добавочного груза плот осел и плыл медленнее. Надюшка оставила кормовое весло и без конца тараторила с Марусей.

Поэтому у второй бабайки стал Евмен Тихонович. Колька заметил, что рядом с Марусей Бобылевой бригадир держится как-то слишком натянуто, подчеркнуто вежливо и неуклюже. Даже закралась мысль: не в ссоре ли он с молодой охотницей. Дедушка Филимон, напротив, видел в Марусе близкого человека, с которым можно обо всем говорить запросто, которому можно довериться.

— Мимо тебя, случайно, никто не проплывал? — спросил он.

— Нет… Или ждали кого?

— Шутки-то плохие. На моем участке кто-то вздумал мне подсоблять. В курье у Мастерка сохатого нашли в петле.

Маруся посерьезнела:

— Вот оно что! Никого не примечала. Вверх прошли вы, потом Кочкины с Пономаревым и Чепчуговым. Они, полагаю, этого не сделают.

— Я на них и не думаю…

История с петлей и мертвым лосем тяготила старика. Он подробно рассказал Марусе о «неслыханной дерзости».

Прояснившиеся было небеса потемнели, стал накрапывать мелкий дождь. По-осеннему сердитый ветер пронизывал до костей.

Нудно и скучно тянулись мимо скалы, кедрачи, блекнущие, покрывающиеся желтизной березники…

Бобылихи плот достиг до наступления темноты. Когда показалась прилепившаяся на крутояре деревня, Надюшка восторженно воскликнула:

— Глядите-ка!

У самой кромки тайги, там, где был сложен заготовленный весной лес, длинным прямоугольником поднимался новый сруб. Белый, нарядный, он скрадывал угрюмость леса и украшал маленькую, серую Бобылиху.

— Срубили! — торжествуя, проговорил Бурнашев. — Еще фермы нет, только заготовка, а вид у бригады другой.

— Красиво! Наши избы издалека совсем маленькие-маленькие, — заметила Маруся.

Как-то так получилось, что все столпились на краю плота, позабыв о веслах.

Первым всполошился дедушка Филимон:

— Правиться-то кто будет? Эх, ровно дети!

Он кинулся к кормовой бабайке. У второй мгновенно встал Евмен Тихонович. Пока они разглядывали сруб, течением повернуло плот и стало заносить боком. Его выправили, хотя и с трудом.

Всех рассмешила такая неосторожность. И уже день не представлялся хмурым, и ветер, рябивший сизую воду, не был таким пронзительным.

Вскоре причалили к берегу.

Разгружать плот не стали, только унесли из лодок снасти и одежду. Бочки с рыбой на этом же плоту должны были проследовать до Сахарова. С ним же уезжал утром в Нестерово и Колька.

Бабушка Дуня не знала, куда посадить внука. Непрестанно отрывалась от квашонки, расспрашивала: полюбилось ли на промысле, не болел ли, не утомился ли?

— А что нового в Бобылихе? — спросил дедушка Филимон.

— Нового много, — задумчиво произнесла бабушка. — Плотничья бригада из Нестерова чуть не месяц у нас работала, сруб под ферму поставили. Дважды парторг из центральной бригады наведывался. Матвей Данилыч приезжал. Он и сейчас у нас гостит. С Пименом Бобылевым с утра на Лиственничное озеро ушли… — Бабушка Дуня вздохнула. — И еще Тимоху Кочкина арестовали…

Дедушка так и подался вперед:

— Когда? За что?

— Арестовали, — повторила бабушка. — В Бобылиху он прибыл с промысла ночью, будто бы с рыбой. Еще его хозяйка жаловалась: мало добыли. Чуть свет Тимоха вместе с гостем в Сахарово уплавился. Александра тоже захватил с собой — в школу отвезти. А через несколько дней следователь к нам приехал. У Кочкиных обыск произвели. Петли проволочные нашли. Сказывают, Тимоха в Сахарове с мясом попался. Четыре бочки соленой сохатины приплавил туда. Однако, я понаслышке… Придет Матвей Данилыч — он объяснит.

Во дворе залились собаки, с остервенением на кого-то нападая.

Колька выскочил наружу. Прижавшись спиной к воротам, стоял отец. На него наседали Горюй и Венера.

55
{"b":"652574","o":1}