"Военный совет" собрался быстро. Пока простые воины перевязывали и обрабатывали раны, да наскоро хоронили своих погибших, начальникам пришлось здорово поломать голову над дальнейшими действиями, ибо умудрённые опытом, они хорошо понимали, что лучшее иногда враг хорошего. И всё же жажда большого куша перевесила, а потому вскоре сильно поредевший отряд спорым маршем поспешил в одну сторону, а оставленные легкораненые, переловив да навьючив добычей шляхетских лошадок и привязав к сёдлам пленных, да устроив своих тяжёлых, в другую - догонять уходящий на соединение к основным силам, стоявшим под Полоцком, обоз.

Что ж, риск оправдался на славу, хотя Андрей и ожидал большего. Увы, пышности поляков следующего столетия армия литовского княжества ещё не достигла, и весь обоз разбитого отряда состоял из вереницы возов и вьючных лошадей, вёзших лишь всё самое необходимое. Да и боя, по сути, не было. Новгородские ратники стремительно окружили вставшие возы, расстреливая всех, кто был с оружием, из луков и лишь в самом конце схватившись за сабли. Разгром был полным, только небольшой части охранников удалось уйти, нахлёстывая коней, преследовать их не стали, а погнали захваченное добро в обратную сторону, молясь, чтобы никто не перехватил их по дороге...

Толи помогли молитвы, толи воинская удача, но больше по пути они никого не встретили до самого конца перехода. Но лишь когда впереди показались стены осаждённого Полоцка, Андрей позволил-таки себе и своим людям расслабиться. Как оказалось, спешили они зря, о литвинах здесь уже были предупреждены - шляхтичи умудрились здорово покусать не один отряд поместных. Да и слухи о "сорокатысячной" армии, спешащей на выручку, так же долетели до сих мест, воодушевив горожан и заставив воевод призадуматься. Ну а пленные, доставленные Андреем, своими сведениями лишь подлили масла в огонь. Сорок там не сорок, но сил у Острожского было всяко больше того трёхтысячного корпуса псковско-новгородской рати (к тому же понёсшего какие никакие, но потери) что привёл с собой князь Шуйский. К тому же в воздухе уже явственно чувствовалось дыхание стремительно приближавшейся зимы. Уже снова, как и в прошлом году, начались проблемы с фуражом. Да и болезни не обошли воинство стороной. А значит, предстояло воеводе в ближайшее время споро собирать все разрозненные силы в кулак да, свернув неудавшуюся осаду, отходить в родные пределы.

Второй год войны вновь не принёс видимых результатов. Ни одной крепости взять не удалось. Мало того, Острожский своими контрударами практически снял осаду и отогнал русские войска от Витебска, Полоцка, Орши. А столь хорошо получающиеся у русской рати лихие кавалерийские рейды по незащищённым деревням и городским окрестностям погоды, увы, не делали - с их помощью нельзя было выиграть войну.

Но Андрей, оглядываясь на отдаляющиеся полоцкие стены, точно знал, что ничего ещё не окончено.

Казалось бы, ну что сложного в том, чтобы отъехать от старого владельца. Ведь никто не держит! Просто не вправе держать, потому, как не в Литве какой-то, а на Руси живём, где крепостное право ещё не поднялось в полный рост. Да, уже не как при дедах, в любое-то время, а только в неделю, до и в неделю после Юрьева дня, но ведь любой мог, бросив шапку в пол перед барином, сказать: "все, ухожу". И уйти, оплатив лишь то, что по закону положенно. Но разом порушить жизнь, вот так просто бросить рубленную своими же руками избу, пашню, поднятую трудами собственных рук да не по раз политую солёным потом, речку с прикормленным местом, позволяющим сытно пережить скоромные дни? А соседи, к которым привык за эти годы? Ведь что ещё ждёт его на том, новом то месте, как ещё сложатся отношения? Нет, непросто сорваться с места мужику!

Вот и Яким крепко осознал это, когда встал перед непростым выбором. Ведь и бросить всё жаль, и оставаться уже невмоготу было. А виной тому синие, как небо, глаза, что притянули, проворожили молодца. А от любовной-то хвори, известное дело, есть одно верное лекарство - время да расстояние. Снимись, отъедь к другому владетелю, да подальше и спадёт морок со временем, но... Но ведь только-только на ноги вставать начал. Даст господь пару лет урожайных - совсем от долгов свободен станет, а там иди, куда сам хошь, а не туда, куда чужой тиун позовёт. Но как жить, когда вот она - рядом? Да и был уже грех, миловались на Ивана-то Купалу.

И ни дядька, ни мать ему тут помочь не в силах. Впрочем, мать-то к девице присмотрелась, мол, что за зазноба у сынка появилась. Сестра потом по секрету поведала, что та ей по нраву пришлась, да только разве от того легче. Уж лучше б наорали, как Прокл на своего старшего, когда тот тоже на одну из девок новоприбывших глаз положил. Ох и осерчал тогда мужик, да настолько, что вожжами непутёвого отходил, приговаривая: "Не заглядывайся, дурень, на холопок. Одна краса, что коса долга, а сама бесприданница, да и воли тя, дурня, лишит". Может с того что и вышло б. Всё ж, наверное, недаром на Руси невест выбирали родители, жениху такой выбор не доверяя, боясь, что он выберет необдуманно, руководствуясь лишь греховными страстями. Потому-то зачастую молодые и не видели друг друга до самой свадьбы. Оттого-то, говорят, и появилось прозванье "невеста", что в жёны бралась "не весть кто", как есть неизвестная, неведомая. Ну а "суженый" - от "судьбы", "суда Божия", потому как жениха, по молитвам девушки, посылает сам бог. Так ли это, не так, кто его ведает, скрыто это стариной стародавней.

А меж тем цвели на лугах травы, в небесной вышине беспечно текли куда-то облака, на полях колосились хлеба под солнцем. Время неутомимо продолжало свой мерный ход. Незаметно пролетел сенокос. Пришла пора убирать хлеб, выросший нежданно густой и обильный. Потом пристало перекрыть, начавшую уже кой-где протекать, кровлю новой соломою. Так, замучивая себя работой, Яким забывался на время, вот только любая работа имеет свой конец. А следом вновь приходила грусть-тоска.

В тот день Яким на розвальнях возвращался в деревню из города, куда ездил на торг. По зимнику и уже окрепшему льду сюда потянулись селяне из самых захолустных уголков. Некоторые добирались за сотни вёрст, а это дня два ходу было как минимум. Ушлые купцы скупали у таких пушнину и мороженые туши забитой дичи, платя вместо серебра зерном, овощем или рыбой. Впрочем, тем всё одно выгода - им своего хлеба мало, коль на зиму хватит то для посева уже не останется, потому и катят в город, чтоб свою добычу обменять, ну а купец, знамо дело, тоже свою выгоду не упустит. Всё скупит. Ему что волчья шкура, что беличья, всё одно в ином месте с выгодой продаст.

Впрочем, на торгу и без того товара было много. Городское торжище даже выхлестнуло из-за бревенчатых стен и привольно раскинулось на речном льду.

Настроение у Якима было приподнятое. И даже затянутое тучами мрачное небо не портило хорошего настроения, а от хвойного запаха голова буквально кружилась, поднимая из глубин памяти приятные минуты детства. Да уж, съездил, можно сказать, он удачно. За прошлую зиму да нынешнее лето мать с сестрой умудрились наткать немало льняного да шерстяного полотна, излишки которого он и продал купцам с немалым прибытком. Да не бартером, а за полновесное серебро, хоть и не любят купцы с ним расставаться.

Оттого и катил парень мимо покрытых снегом деревьев, напевая песенку, услышанную на торгу, да объезжая кочки да колдобины, когда прямо перед мордой коня на зимник выскочил ополоумевший заяц. Лошадка, отъевшаяся на летних травах, прянула в одну сторону, а беляк, трухнувший ещё больше, в другую. От неожиданности Яким даже за малый лук, что завсегда брал с собой в дорогу, схватиться не успел. А потом и не надо стало. Из леса вдогон вынеслись верховые, тонко звякнули тетивы и заяц завертелся на месте, пронзённый стрелами.