Так же лишнюю днёвку сделали на берегу пограничной реки. В конце концов, они теперь были нагружены как волы, закупившись в последнем на пути относительно большом селе продовольствием.
Реку ту, не то чтобы сильно широкую, пересекли ночью вплавь с помощью вязанок хвороста, а уже на литовской стороне и отдохнули. После чего опять лесами потащились вглубь Великого княжества Литовского. Идея у Андрея была проста: зайти незаметно как можно дальше и уже на обратном пути заняться мародёрством, попутно уходя от возможного преследования к своим границам.
Да и судя по всему, сильно с походом затягивать и вправду не стоило: граница действительно напоминала собой решето, сквозь которое постоянно просачивались как в ту, так и в другую сторону вооружённые отряды. Впрочем, надо отдать должное, охрану приграничья литвины вели, но до советских пограничников им было как до луны пешком. Просто довольно крупные отряды шляхтичей постоянно мотались по более-менее основным дорогам, ночь предпочитая проводить под крышей и желательно за городскими стенами. Впрочем, не вовремя подвернувшийся любой такой отряд мог запросто испортить всю обедню и Андрей молил бога, чтобы избежать в дороге подобных встреч. Хотя основной его расчёт был на то, что конные дозоры литвинов привычно будут искать такие же привычные верховые отряды московитов, а не крадущийся в чащобе малый отряд.
К тому же, бредя по землям литовского княжества, они пытались вести пусть и примитивное, но картографирование местности, по которой шли, заодно намечая пути отхода, по которым можно было пройти на гружёных телегах. Импровизированные карты, даже скорее кроки, рисовали на бумаге специально купленным карандашом. Да-да, самым что ни наесть простым карандашом. Правда, не совсем таким, как его привыкли видеть люди двадцать первого века, но и это было большим прорывом. Ведь, по словам историков, карандаш на Руси появился лишь в семнадцатом столетии. Сейчас же в основном писали очиненным пером или вообще писалом на бересте, хотя береста, как основной материал для письма и отходила уже, но всё ещё соперничала с бумагой, благодаря своей дешевизне и общедоступности.
Кстати, с проблемой, как и чем писать, Андрей столкнулся ещё в первые дни своего появления в этом мире. Птичье перо конечно не перьевая ручка, но освоить его у парня получилось быстро (зато вот умение правильно его очинять далось не сразу). Однако писать скоро и, вместе с тем аккуратно, не получалось до сих пор и часто всё заканчивалось испорченным чернильными кляксами листом. Тут-то он и вспомнил про такое простое изобретение человечества, как карандаш. Он точно помнил, что карандашные рисунки делал ещё да Винчи, а он ведь сейчас уже был глубокий старик, а значит, хоть какой-то прообраз нужной ему вещи уже существует.
Вот тут-то и выяснилось, что до Руси сей удобный предмет и вправду ещё не дошёл, что для Андрея было довольно странным: куча-же итальянцев приехала на Русь ещё в княжение Ивана III. Так неужели-же никому из них карандаш был не нужен? Но, как бы то ни было, карандашей на рынке он не нашёл и оставался только один вариант: озадачить купцов, ведущих торговлю с иноземцами. Петр и Чертил уже укатили тогда по делам и под рукой оказались только купцы Сурожской сотни, собиравшиеся в Азов, но они-то и не подвели. Таким вот образом ближе к осени Андрей и стал счастливым обладателем даже не свинцового, а так называемого "итальянского" карандаша. Вернее, целой пары, которую и берег пуще глаза, используя только в разъездах, а дома продолжая усердно скрипеть пером и посыпать написанное песочком.
Правда, к искусству рисования крок годными оказались не все в отряде, но и тех, кто смог уловить смысл вполне хватало для его теперешних нужд.
Таким вот образом отмотав пару недель по лесам литовщины, Андрей, наконец, решил, что пора и честь знать. За это время они закартографировали довольно большой участок местности, заодно наметив несколько небольших деревень потенциально подходящих для последующего разграбления, как малочисленностью жителей, так и отдалённостью от больших дорог, но с удобными лесными тропами. Причём, что самое главное, умудрились при этом не попасть на глаза местным жителям. Но вот карьеру лесного разбойника начинать всё же решил с довольно крупного села, впрочем, тоже лежащего на отшибе. Своё внимание он обратил на него по двум причинам. Во-первых, там была усадебка местного шляхтича, что уже подразумевало неплохую добычу. А во-вторых, пойманным в лесу крестьянином, на поверку оказавшемуся местным бортником, ходившим на свою беду посмотреть свои угодья и неудачно вышедшему прямо на казачий дозор.
Мужичка, разумеется, тут-же скрутили и, оттащив подальше в лес, принялись расспрашивать. Тот героя-партизана строить из себя не собирался и поведал, что сельцо то принадлежит шляхтичу Минковскому, ныне в усадьбе отсутствующему, так как выехал сам с дружиной на охрану рубежей. И на весь хозяйский двор осталось на сегодняшний день только пятеро слуг, и из них лишь двое были мужчинами, так как сельцо это было не основным его владением, а так, доставшимся в приданное за женой.
"Это я удачно зашёл", - про себя усмехнулся Андрей словами "знатного" вора из гайдаевской комедии. Пройти мимо такой добычи он ну просто не мог, а потому велел отряду ложиться отдыхать, ибо с утра предстояло идти дело.
Вот уж истинную правду говорят, что рано встают лишь монахи да купцы, но только забывают при этом и про "работников ножа и топора, романтиков с большой дороги". А им ведь тоже рано вставать приходится. Зато налёт прошёл как по маслу: ещё даже первые петухи не пропели, а в дома селян уже ломились незваные гости, которые, как известно, хуже татарина. Ну а что бы в усадьбе, отгороженной высоким тыном, сильно не томились в ожидании нападения, пара казачков притащила собранный заранее хворост и разожгла под въездными воротами костёр, не забыв плеснуть маслом на сами ворота. Жар рванувшегося кверху огня разом разогнал утреннюю сырость, согрев не только налётчиков, но и выгоняемых из тёплых лежанок прямо на улицу селян, которых тут же сноровисто вязали.
Оставив пару казаков караулить сидевших в господском доме, остальных Андрей отправил собирать всё ценное из крестьянских изб. В этот момент очнулись, наконец, те, кто скрывался в усадьбе, попытавшись поиграть в Робин Гудов и пустив пару стрел навскидку. Попасть не попали, но мужичков разозлили. Ты тут понимаешь делом занимаешься, добро из хат вынося, да вон бабы почитай в исподнем одном сидя, любви да ласки дожидаются, а кто-то их от всего этого отвлекать надумал. Потому, как только ворота, прогорев, рухнули, народ, не дожидаясь приказа, рванул вымещать свой праведный гнев и обиду.
Жалкую попытку сопротивления подавили быстро и жестоко: мужичков прибили, баб походя, оприходовали, а потом занялись тем, для чего всё и начиналось - потрошением хозяйского добра. Тут было где развернуться, даже несмотря на то, что хозяин с хозяйкой наезжали в эти места довольно редко. Куча барахла, складируемого прямо во дворе, росла довольно быстро. Нашлись и денежки, хранимые в резной шкатулке для хозяйских целей. Правда немного, в пересчёте на рубли и двух десятков не было, но уж что было и за то им спасибо.
К полудню, довольные как коты, обожравшиеся сметаны (даже Андрей, хоть и корил сам себя, но не удержался, а то спермотоксикоз, как только монастырь покинул, совсем в голову бить начал) казачки-разбойнички принялись грузить добро в телеги, экспроприированные у хозяев. Коней для транспорта взяли тоже в хозяйской конюшне, а то крестьянские уж больно неказисто выглядели. Правда и хозяйские были не из рысаков, но взгляду княжича пришлись по душе, вызвав к тому же неподдельный интерес. Настолько, что он даже к местным с расспросами пристал. Ну, те и рассказали...
Вообще, мало кто не из специалистов знает, что на территории Литвы обитали когда-то сильные и мощные дикие кони. И обитали долго. В Литовском статусе 16 века есть даже статья, где говориться, что тот, кто убьёт дикую лошадь в чужом лесу, будет оштрафован на три гроша. Вот эти-то лошади, скрещённые когда-то с польским коньком, и дали начало так называемой жмундской породе, которая могла не только трудится на полях, но и была пригодна для верховой и упряжной езды. Да настолько, что сам великий Витовт не брезговал иметь её под седлом (а легко догадаться, что для закованных в броню литовских витязей не каждая лошадка подходила).
