Республиканская армия не знала точно ни куда они пошли, ни сколько их, ни что намерены делать. Одно время вандейцев посчитали погибшими, и депутаты так и писали об этом в Конвент. Один Клебер, всё еще командовавший армией от имени Лешеля, думал иначе и старался умерить эту опасную уверенность в безнаказанности. Действительно, скоро стало известно, что вандейцы далеко не истреблены, что между бежавшими осталось еще 30–40 тысяч вооруженных людей, способных сражаться. Тотчас же созвали военный совет, и так как неизвестно было, пойдут они на Анже или Нант, в Бретань или низовья Луары, чтобы соединиться с Шареттом, решили разделить армию, чтобы часть под началом генерала Аксо пошла брать остров Нуармутьё у Шаретта, другая, под началом Клебера, заняла лагерь св. Георгия близ Нанта, а третья осталась в Анже, чтобы прикрывать этот город и наблюдать за неприятелем.
Конечно, если бы республиканцы имели более точные сведения, то поняли бы, что лучше не дробиться, а всей массой неустанно нагонять вандейцев. Те были в таком беспорядке и страхе, что стало бы весьма легко их разогнать и истребить, но не было известно, в какую сторону они пошли, и принятое решение было самым удачным.
Скоро, однако, получили более верные сведения. Узнав, что вандейцы пошли на Канде, Шато-Гонтье и Лаваль, республиканцы решили немедленно погнаться за ними и нагнать их прежде, нежели они успеют возмутить Бретань и завладеть каким-нибудь большим городом или портом на океане. Генералы Вимё и Аксо остались в Нанте и Нижней Вандее; вся остальная армия двинулась на Канде и Шато-Гонтье; Вестерман и Бопюи вели авангард, Шальбо, Клебер, Канюэль командовали каждый одним отрядом, а Лешель, оставаясь в отдалении, предоставлял распоряжаться всем Клеберу, к которому армия относилась с уважением и полным доверием.
Вечером 25 октября (4 брюмера) республиканский авангард пришел в Шато-Гонтье; главный корпус отстал на один день. Вестерман, хотя его люди очень устали, была уже почти ночь и до Лаваля оставалось еще шесть лье, хотел идти туда сейчас же. Бопюи, столь же храбрый, но более осторожный, тщетно доказывал генералу, как опасно нападать на вандейцев среди ночи, на большом расстоянии от главного корпуса армии, с измученными войсками. Бопюи пришлось уступить воле начальника, и авангард опять двинулся. Придя в Лаваль среди ночи, Вестерман послал офицера на рекогносцировку. Этот офицер, увлекаемый пылкостью, вместо рекогносцировки совершил атаку и быстро оттеснил аванпосты. В Лавале поднялась тревога, колокола ударили в набат, неприятельские войска мигом поднялись на ноги и приготовились к бою с республиканцами. Бопюи с обычной твердостью выдержал их напор. Вестерман выказал величайшую храбрость, сражение было упорным и еще кровопролитнее обыкновенного вследствие темноты.
Республиканский авангард, хоть числом и много слабее вандейцев, устоял бы до конца, но кавалерия Вестермана, по храбрости не всегда достойная своего начальника, вдруг разбежалась и вынудила его отступить. Благодаря Бопюи она опять выстроилась в Шато-Гонтье в довольно хорошем порядке. Главный корпус пришел туда на следующий день, и 26-го числа армия наконец собралась. Но авангард был утомлен кровопролитным и бесполезным сражением, а главный корпус измучился во время длинного перехода, сделанного натощак, босиком, по осенней грязи. Вестерман и комиссары хотели опять двинуться вперед, но Клебер решительно восстал против этого и настоял на том, чтобы идти не далее Вилье, находившегося на полпути от Шато-Гонтье к Лавалю.
Надо было составить план атаки на Лаваль. Этот город стоит на реке Майенн. Идти прямо по левому берегу, занимаемому республиканцами, было бы неосторожно, как весьма основательно заметил Савари, превосходный офицер, отлично знавший эти места. Вандейцы легко могли занять мост при Лавале и очень долго там держаться, а потом, пока республиканцы без пользы толпились на левом берегу, тихонько пройти по правому, перейти Майенн у них в тылу и неожиданно напасть.
Савари предложил разделить атаку и перевести часть армии на правый берег. С этой стороны не было моста, и можно было занять Лаваль почти без препятствий. Этот план был принят советом и утвержден Лешелем. Но на другой день Лешель, который иногда выходил из своего ничтожества, чтобы совершить какую-нибудь ошибку, присылает глупейший приказ, противоречивший всему, что решили накануне. Он предписывает идти величественно, массой по левому берегу, против Лаваля. Клебер и все офицеры негодуют, однако приходится выполнять приказ. Бопюи идет первым, Клебер – немедленно за ним. Вся вандейская армия стояла развернутой на высотах при Антраме. Бопюи начинает бой; Клебер растягивает свои войска справа и слева от дороги, чтобы занять как можно больше места, но, сознавая всю невыгодность позиции, велит сказать Лешелю, чтобы тот двинул дивизию Шальбо на фланг неприятеля, думая этим движением поколебать вандейцев. Однако колонна, состоявшая из батальонов, набранных в Ниоре и Орлеане, столько раз уже бежавших, разбегается и теперь, еще до начала движения. Лешель первым скачет прочь во весь опор, боолыпая половина армии, еще не сражавшаяся, подражает этому примеру и, имея Лешеля во главе, бежит в Шато-Гонтье, а оттуда, не переводя духа, в Анже. Храбрые майнцевцы, еще никогда не уступавшие ни пяди земли, бегут в первый раз. Одним словом, бегство делается общим. Бопюи, Клебер, Марсо, комиссары Мерлен и Тюрро прилагают невероятные, но тщетные усилия, чтобы остановить бегущих. Бопюи ранен в грудь. Отнесенный в какую-то хижину, он говорит: «Оставьте меня здесь и покажите мою окровавленную рубашку солдатам». Наконец часть армии останавливается в Лион-д’Анжере, другая добирается до самого Анже.
Трус Лешель, первым подавший пример бегства, вызвал против себя общее негодование. Солдаты громко роптали, а на другой день, во время смотра, те немногие молодцы, которые не покидали своих знамен, все солдаты, принадлежавшие к Майнцскому батальону, кричали: «Долой Лешеля! Да здравствуют Клебер и Дюбайе! Верните нам Дюбайе!» Лешель слышал эти крики и еще больше невзлюбил Майнцскую армию и генералов, позоривших его своей храбростью. Комиссары, видя, что солдаты больше не хотят слушаться Лешеля, временно отрешили его от должности и предложили его место Клеберу. Клебер отказался: его не соблазняло звание главнокомандующего, вечно подчиненного комиссарам, министру и Комитету общественного спасения, и он согласился только управлять армией от имени другого. Тогда комиссары назначили главнокомандующим Шальбо, как более старшего годами генерала. Лешель предупредил постановление комиссаров и сам просил отставки под предлогом болезни, а затем уехал в Нант, где вскоре умер.
Клебер, получив армию в самом жалком состоянии, разбросанную, деморализованную, предложил стянуть ее всю в Анже, дать отдохнуть несколько дней, потом одеть, обуть солдат и радикально преобразовать армию. Совет этот был принят. Лешель, выходя в отставку, не преминул на прощанье очернить Майнцскую армию, приписывая храбрым солдатам поражение, которым они были обязаны единственно его трусости. Уже давно эта армия возбуждала недоверие своим моральным духом, привязанностью к своим начальникам, оппозицией сомюрскому главному штабу. Криками «Долой Лешеля! Да здравствует Дюбайе!» солдаты Майнцской армии окончательно скомпрометировали себя в глазах правительства. Вышло постановление Комитета общественного спасения с повелением распустить армию и разместить солдат по другим корпусам. Операция была возложена на Клебера. Хотя эта мера принималась против него и его товарищей, однако генерал охотно взялся исполнить ее, потому что сознавал, как опасны дух соперничества и ненависть, укоренявшиеся между майнцским гарнизоном и остальными войсками. Он в особенности находил весьма выгодным образовать хорошие головы колонн, которые, будучи распределены искусно, могли бы сообщить силу остальной армии.
Пока всё это происходило в Анже, вандейцы, избавившись от республиканцев под Лавалем и не видя других препятствий своему дальнейшему походу, не знали, однако, на что решиться и куда перенести театр войны. Им представлялся выбор между двумя одинаково выгодными местностями: оконечностью Бретани и оконечностью Нормандии. Оконечность Бретани была подчинена влиянию дворян и священников, и население с радостью приняло бы вандейцев; ландшафт, чрезвычайно неровный, был бы как нельзя удобнее для их целей; наконец, они были бы на берегу моря и могли бы сноситься с англичанами. Находившийся на оконечности Нормандии полуостров Котантен лежал несколько дальше; зато на нем гораздо легче было держаться, потому что, взяв прибрежные Порбай и Сен-Ком, его можно было совсем запереть. Там вандейцы нашли бы важный для них город и порт, Шербур, весьма доступный со стороны материка, наполненный всякого рода припасами, а главное – очень удобный для сообщения с англичанами.
