Как бы то ни было, но союзники, думая этими средствами спасти Нимвеген, с одной стороны двинули корпус Вернека к Бюдериху, с другой заставили гарнизон крепости совершать почти ежедневные вылазки. Французы каждый раз давали отпор и, так же как под Маастрихтом и Венло, открыли траншею очень близко к крепости. Счастливый случай ускорил их работу. Обе оконечности дуги, которую французы описывали вокруг Нимвегена, упирались в Ваал, с этих оконечностей пробовали стрелять по мосту. Ядра попали в несколько понтонов и подвергли опасности сообщение гарнизона с английской армией. Англичане, находившиеся в крепости и смущенные этим неожиданным происшествием, поправили понтоны и поспешили возвратиться к своей главной армии, предоставляя трехтысячный голландский гарнизон самому себе. Как только республиканцы это заметили, они усилили огонь. Комендант, весьма испуганный, сообщил о своем положении принцу Оранскому и получил от него разрешение удалиться, как только он рассудит, что опасность действительно велика. Едва комендант получил это разрешение, он перебрался через Ваал. Гарнизон пришел в беспорядок; часть сложила оружие, другая часть, думавшая уйти по мосту, была остановлена французами, отнесена течением к острову и там взята в плен.
Восьмого ноября (18 брюмера) французы вступили в Нимвеген и стали хозяевами этой важной крепости благодаря своей отваге и страху, внушаемому их оружием. Тем временем австрийцы под началом Вернека пробовали выйти из Везеля, но пылкий Вандам накинулся на них в ту самую минуту, как они ступили на левый берег, и отбросил назад.
Настало наконец время разместиться по квартирам, так как все важные пункты на Рейне были взяты. Конечно, завоевать Голландию, обеспечивая этим судоходство по трем большим рекам, Шельде, Маасу и Рейну; лишить Англию ее сильнейшей морской союзницы; угрожать Германии вдоль всего фланга; прервать сообщения неприятелей на суше с неприятелями на океане или по крайней мере вынудить их начать движение на Гамбург; наконец, открыть Франции богатейшую в мире страну, самую желанную при тогдашнем положении торговли, – это была цель, достойная пробудить честолюбие правительства и армий. Но как сметь приняться за дело, почти невозможное во всякое время, подавно же неисполнимое в дождливую погоду?
Расположенная у устьев многих рек, вся Голландия состоит из клочков земли, брошенных между этими реками и океаном. Ее почве, везде лежащей ниже русла вод, постоянно угрожают море, Рейн, Маас, Шельда, бесчисленные маленькие рукава рек и каналы. На каждом шагу армия встречает или большие реки, по берегам которых устроены высокие насыпи и плотины, или речные рукава и каналы, тоже защищенные фортификациями, или, наконец, крепости – самые неприступные в Европе. Следовательно, широкие маневры в этой стране невозможны. А если армии удастся преодолеть всю массу препятствий, то жителям стоит только решиться на геройский подвиг, пример которого они явили при Людовике XIV, – прорвать свои плотины, – и воды поглотят безумных пришельцев вместе со страной. У голландцев остаются корабли, на которых они, подобно древним афинянам, могут увезти главные свои богатства в ожидании лучших времен или уйти в Индию. Союз с Англией делает эти препятствия неодолимыми.
Правда, в голландцах того времени сильно сказывались дух независимости, ненависть к штатгальтерству, неприязнь к Англии и Пруссии, сознание настоящих своих интересов и память о революции, столь злополучно подавленной в 1787 году. И всё это внушало французским армиям уверенность, что население желает их присутствия. Можно было предположить, что голландцы не дадут прорвать плотины и разорить страну ради дела, им ненавистного. Но армии принца Оранского и герцога Йоркского сдерживали их, и этих армий было достаточно, чтобы помешать переходу бесчисленных линий.
Если такое дело было рискованным при Дюмурье, оно стало почти безумием в конце 1794 года.
И однако же Комитет общественного спасения, подстрекаемый выходцами из Голландии, серьезно помышлял о том, чтобы зайти за Ваал. Пишегрю, почти в таком же плачевном состоянии, как его солдаты, поехал в Брюссель лечиться от кожной болезни. Моро и Ренье заняли его место, и оба советовали дать войскам отдохнуть на зимних квартирах. Генерал Дендельс, выходец из Голландии, человек отважный и хорошо знающий военное дело, настойчиво предлагал устроить хоть одну вылазку против острова Боммель. Маас и Ваал, направляясь к морю параллельно друг другу, соединяются ниже Нимвегена, расходятся, а потом опять сходятся немного выше Горкума. Эти два рукава и образуют так называемый остров Боммель. Вопреки мнению Моро и Ренье, атака была начата с трех разных пунктов, не удалась, и предприятие было оставлено, причем с большой добросовестностью, особенно со стороны Дендельса, который поспешил признать невозможность его, как только сам в таковой убедился.
Тогда, то есть около середины декабря, армию разместили по зимним квартирам, в которых она так нуждалась, – частью вокруг Бреды, чтобы обложить этот город блокадой. Эта крепость и еще крепость Граве до сих пор не сдавались; но отсутствие сообщений в течение зимы непременно должно было довести их до капитуляции.
В этом положении армия рассчитывала дожить зиму, и уж конечно после всего, что она сделала, она имела полное право гордиться своими заслугами и подвигами. Но, увы, ей предстояли еще новые трудности. Мороз, уже весьма порядочный, усилился до такой степени, что появилась надежда на замерзание больших рек.
Пишегрю, не долечившись, вернулся из Брюсселя, чтобы быть готовым воспользоваться случаем, если таковой по милости суровой зимы представится. И действительно, зима оказалась самой суровой за весь XVIII век. Лед шел по обеим рекам, но ближе к берегам реки стали. Маас стал 23 декабря (3 нивоза) так прочно, что мог вынести даже вес пушек. Генерал Вальмоден, которого герцог Йоркский, уезжая в Англию, оставил главнокомандующим, оказался в крайне затруднительном положении. После того как Маас стал, вся передняя линия армии открылась; а так как в то же время по Ваалу шел лед, грозивший снести все мосты, то и отступление становилось весьма сомнительным. Вскоре генерал узнал, что мост при Арнеме действительно снесен. Он поспешил отослать в тыл обозы и тяжелую кавалерию, а сам собрался отступать к Девентеру, на берега Исселя. Пишегрю, пользуясь случаем, распорядился, чтобы перешли на трех пунктах Маас и завладели островом Боммель, пока дивизия, блокировавшая Бреду, произвела бы атаку на линию укреплений, окружавшую эту крепость.
Храбрые французы, почти без одежды, которая защитила бы их от жесточайшей зимы, в башмаках, от которых оставались одни передки, тотчас же весело отказались от едва вкушенного отдыха. При 17° мороза они в трех местах перешли 28 декабря (8 нивоза) реку, неожиданно напали на голландцев и разбили их. Пока они брали Боммель, дивизия, осаждавшая Бреду, с полным успехом атаковала линию укреплений. Голландцы, подвергаясь нападениям со всех сторон, отступили в беспорядке, одни – к главной квартире принца Оранского, не выходившего из Горкума, другие – в Тил. В хлопотах беспорядочного отступления они даже не подумали о защите переходов через Ваал, не застывший полностью. Пишегрю, завладев островом Боммель, перешел Ваал, но не посмел заходить далеко, так как тут лед был не достаточно крепок, чтобы вынести пушки.
При таком положении дел участь Голландии стала отчаянной. Принц Оранский со своими голландцами сидел, растерянный, в Горкуме, а Вальмоден с англичанами отступал к Девентеру; ни тот ни другой не могли продержаться против неприятеля, много превосходившего их силой и только что пробившего центр их линии.
Политическое положение было не более утешительным. Голландцы, с надеждой и радостью следившие за приближением французов, начинали волноваться. Оранская партия была слишком слаба, чтобы держать в страхе республиканскую. Враги штатгальтерской власти упрекали ее в том, что она уничтожила свободу страны, посадила или сослала лучших из патриотов, а главное – пожертвовала Голландией Англии, вовлекая ее в союз, противный всем ее торговым и морским интересам.
