Обрывы были с обеих сторон выбранной им тропинки, но в Англии хватало своих трудностей. А в Константинополе его семья была окружена роскошью, какой они не знали прежде, его годовой доход как генерала, командующего артиллерией, во много раз превышал ту сумму, которую он заработал за всю свою жизнь. Рубашка и камзол честного английского йомена давно были выброшены за ненадобностью, туника из чёрной с золотом парчи, которую он носил теперь, была такой длинной, что чуть не подметала улицу.

Мэри тоже очень изменилась. Здесь она стала носить принятую у местных одежду, её пояс и чепец были расшиты драгоценными камнями. Но изменился не только её внешний вид. Робкая, несчастная женщина, ступившая на землю Константинополя, превратилась в уверенную даму, жену процветающего человека. Конечно, Мэри прекрасно понимала, что Хоквудов как католиков здесь не Очень любят, но она успокаивала себя тем, что её дом полон прекрасных вещей, а муж её — друг императора. Мэри понимала, что её дети могут попасть в неприятные ситуации, но она верила, что они выйдут из них с честью. Её уверенность помогала ей, она никогда не думала, что муж сможет достичь такого высокого положения.

Даже самый обыкновенный византиец мог наслаждаться роскошью, не доступной английскому лорду. Джон с ужасом вспоминал, какие усилия требовались дома, чтобы наполнить единственную бадью, в которой все члены семьи мылись по очереди. В Константинополе из кранов текла вода, а в домах знати была и холодная и горячая вода, которая поступала из огромных хранилищ, находившихся за чертой города.

Вспоминая вкус жилистого, похожего на подмётку английского мяса, Джон сравнивал его с молодой византийской бараниной, приправленной специями, о которых раньше он мог Только слышать. А разве можно сравнить резкий английский эль и мягкие белые и красные вина, которые подаются здесь к каждому блюду... А дождливая весна и холодная зима в Англии много проигрывали по сравнению с бесконечным византийским летом... Когда с Чёрного моря налетал северный ветер и все местные тряслись от холода, Джону очень хотелось предложить им поблагодарить Бога за то, что они не знают, что такое норд-ост, приходящий в январе с Северного моря в Суффолк.

Но, что более важно, скромное положение Хоквуда в Англии не шло ни в какое сравнение с тем высоким положением, которое он занял в Константинополе. Он беседовал с императором, наверное, каждую неделю. Человека, правящего только городом, многие не сочли бы за важную персону, но Константин XI был потомком римских императоров. Он достойно нёс эту ношу и чаще грустно, чем улыбаясь, взирал на происходящее вокруг. Император не допускал и тени сомнения в том, что город выдержит натиск османцев и что он лично будет руководить его обороной.

Задача была действительно грандиозной. Однажды император объявил Хоквуду, что народ Константинополя потерял воинственный настрой, который был присущ его предкам. Дело не в том, что они трусливы, предположил Джон, просто они не могли представить себе, что кто-нибудь способен положить конец их безоблачному существованию. Константинополь однажды был захвачен, но с тех пор прошло два с половиной века. Рассказы о насильниках и грабежах до сих пор будоражили воображение людей, но все помнили, что ненавистные франки ворвались в город из-за предательства и что они не атаковали стен города.

Таким образом, в настоящее время менее пяти тысяч человек из населения в несколько сотен тысяч были готовы к вооружённому сопротивлению. Для защиты стен такой протяжённости это совсем немного. Константин потерял надежду на помощь Запада. Ему постоянно обещали прислать добровольцев, но только несколько человек последовали примеру Джона Хоквуда.

Оборонять город должны были эти пять тысяч человек, а также пушки. Бронза для пушек была отлита по меньшей мере двадцать лет назад, и Хоквуд сомневался, что он выдержит длительную стрельбу. Ему не разрешали проводить пробные выстрелы, поскольку грохот выстрелов раздражал жителей, а император беспокоился за сохранность стен, которые могли обвалиться от вибрации. Хоквуду разрешили переместить пушки на позиции, которые он считал наиболее важными. Солдаты при этом ворчали, недовольные тем, что их заставляют двигать такую тяжесть. Великий дука Нотарас презрительно наблюдал за всем происходящим, считая все меры по защите Константинополя бесполезными из-за огромной силы османцев. По его мнению, Константинополь мог спасти договор с неверными и выплата им дани.

— Мы нужны им здесь, — настаивал великий дука. — Мы для них окно в мир. Для чего им уничтожать нас?

У Джона Хоквуда не было времени на подобные разговоры. Он считал, что Константинополь мог быть удержан даже тем количеством людей, которые находились в их распоряжении. Османцы не были моряками и поэтому три мили стен (от Золотых ворот на юге и до акрополя на северо-востоке, а также выходившие к Мраморному морю) нужно было просто постоянно патрулировать. Несколько вражеских галер не могли разбить плавучее заграждение у Золотого Рога, генуэзцы удерживали Галату с северного берега, поэтому османцы не могли атаковать и с этих направлений. Таким образом, для защиты стены Феодосия, перед которой был громадный ров и которая тянулась три мили по суше, вполне хватило бы четырёх тысяч решительных защитников, поддерживаемых артиллерией. Даже у турок не было достаточного количества людей для штурма всей стены сразу.

— Константинополь будет удержан, ваше величество, — заверил Хоквуд императора во время их последнего осмотра позиций.

А теперь, думал Хоквуд, когда почти загнанные лошади отдыхали и выигравшие «голубые» охрипшими голосами всё ещё скандировали, радуясь победе, а побеждённые «зелёные» впали в уныние, эти стены даже не будут атакованы — по меньшей мере в обозримом будущем. Ему хотелось хоть бы мельком взглянуть на то, что происходит по другую сторону Босфора, во владениях мёртвого султана.

Толпа вырвалась с ипподрома и направилась в город. Вечерело, но мало кто собирался спать в эту ночь. Люди ходили толпами, в поисках винных лавок. Наиболее осторожные владельцы домов закрыли окна ставнями. В эту прохладную февральскую ночь могли вспыхнуть горячие стычки между «голубыми» и «зелёными»...

— Я думаю, нашего наездника подкупили, — раздражённо сказал Василий Нотарас. Он шёл впереди своих брата и сестры, разглядывая людей в толпе, его белая шёлковая туника развевалась. — Парня надо хорошенько высечь.

— Его следует наказать в любом случае, — согласился Алексей. — Смотри-ка, Кто идёт...

Огненная копна волос Кэтрин Хоквуд плыла над спешащей толпой. Голову Кэтрин венчала шляпа, добавлявшая к её и так «немаленькому» росту ещё два фута...

— Проклятие! С ней родители... — пробормотал Василий.

— Мы должны увести её, — решительно сказал Алексей. Он знал о страсти брата и о его решимости довести дело до конца и по возможности именно этой ночью, поскольку стража будет ослаблена.

Василий, схватив сестру за руку, прибавил шагу. Он шёл напролом, распихивая людей. Ему вслед сыпались проклятия, кое-кто даже выхватывал кинжалы... Но, узнав сына великого дуки, люди прятали оружие, потому что гнев отца этого молодого человека был страшнее императорского. Приходилось терпеть наглость его высокомерных сыновей.

— Энтони! — крикнул Алексей. Энтони Хоквуд обернулся и, увидев Анну Нотарас и её брата, остановился.

— Мы проиграли, — сказал Алексей, — не хочешь залить горе с нами за компанию?

— Конечно... с удовольствием, — согласился Энтони. — Он хорошо говорил по-гречески, так же, как и все остальные члены его семьи.

Энтони застенчиво улыбнулся девушке. Шестнадцатилетняя Анна Нотарас была высокой и очень стройной. Она походила на брата, но черты её лица были гораздо мягче. Глаза — огромные и чёрные — излучали необыкновенный свет. Волосы её, такой же полночной темноты, как и глаза, были собраны в узел и подчёркивали белизну шеи; голову венчала шляпа цвета золота. Широкая чёрная повязка охватывала её лоб и спускалась на плечи, сочетаясь с чёрным поясом на её бледно-розовой шёлковой тунике. На правом плече девушки красовалась зелёная розетка.