Сельджуки, были первыми тюркскими племенами, бросившими вызов могуществу Византийской империи — в то время византийцы считали, что у них самая сильная армия в мире. Но сельджуки одержали верх.

Некоторых сельджукских правителей похоронили в Эрзруме. Их мавзолеи возвышались над городом, но так же, как и у османцев в Брусе, они смотрели снизу вверх на купола Великой мечети.

Вильям сразу обратил внимание на высокие мощные стены и главную крепость.

Вперёд были посланы гонцы, чтобы предупредить гарнизон о прибытии нового командующего. Их встречали военным парадом. Солдат было немного: по одному отряду янычар и сипахов; ровно столько, сколько было поначалу у Джема в Брусе.

Артиллерии не было.

— Доставить пушки в эти горы практически невозможно, — пророкотал Хоук-паша.

— У персов тоже нет ни одной пушки, — заметил Валид, командир гарнизона, маленький, худой, смуглый человек, больше похожий на араба, чем на турка. Но он воевал вместе с Хоук-пашой, Энтони знал его с самой хорошей стороны.

— Здесь неспокойно? — спросил Вильям.

— Из-за набегов на границу. Они никогда не прекращаются. — Валид указал на горы, вырисовывавшиеся прямо перед ними на расстоянии всего лишь, возможно, десяти миль. — Провести армию без потерь через эти горы невозможно. Чингисхан и Тимур делали это, но у персов пока достаточно неприятностей у себя дома.

— Ты доволен? — спросил Энтони Хоквуд сына. — Теперь ты далеко от Константинополя, никто не будет вмешиваться в твои дела, ты здесь правитель почти собственного государства.

— Не забывай только, что падишах всё-таки твой хозяин, — предостерёг брата Джон.

— Я и не собираюсь забывать об этом, — сказал Вильям. — Я буду выполнять свои обязанности, пока мне не предложат что-то другое. Единственное, чего я хочу, так это, чтобы жена была со мной.

— Я займусь этим вопросом сразу же по возвращении, — пообещал Энтони. — Теперь мы знаем, что всё спокойно. Но для неё это будет трудный и длинный путь.

— Ей приходилось проделывать длинные путешествия, отец. Но я боюсь, что тебе будет тяжело возвращаться.

— Ерунда. Можно подумать, что я ребёнок в доспехах, так ты печёшься обо мне.

— Ты должен отдохнуть перед отъездом.

— Я пробуду здесь неделю, — согласился Энтони.

Через четыре дня прибыл посыльный. Хоквуды не могли сдерживать эмоции, слушая его рассказ.

— Это, неправда! — воскликнул Энтони.

— Я передал вам слова госпожи Джованны, мой господин, — повторял человек. Он служил в доме Энтони.

— И так долго ты добирался сюда? — прорычал Джон.

— Это было очень трудно, мой господин, не только для меня, но и для госпожи Джованны тоже. Когда исчезла госпожа Эме, прошёл слух, что она была убита разбойниками; к тому же тело её служанки Гисламы с перерезанным горлом нашли в Босфоре. Мои господа, даже султан был обеспокоен. Он приказал хватать всех бродяг в городе и пытать их. Но никто не признался. Госпожа Джованна не знала, что делать. Она немедленно отправила к тебе гонца, мой господин.

— До тебя здесь не было гонцов, — сказал Энтони.

— Должно быть, Баязид следил за этим, — сказал Джон.

— Продолжай, — приказал слуге Вильям, чувствуя, что силы вот-вот покинут его.

— Именно этого боится госпожа Джованна. Только через несколько месяцев, мои господа, не получив ответа от вас, она поняла, что с её посыльным что-то произошло. И в это время по Константинополю пополз слух о белокурой красавице, которую в гареме султана содержат отдельно от других женщин. Только тогда, мои господа, госпожа Джованна поняла всю правду. Она была почти убита горем и страхом. И однажды ночью она отправила меня к вам рассказать о своих подозрениях. Мои господа, я гнал коней днём и ночью...

— Это благородный поступок, — уверил его Энтони. — Ступай отдохни и будь уверен, что ты будешь вознаграждён. Но помни, Малик, ни одно слово не должно слететь с твоих уст.

— Я понимаю, мой господин. — Малик поклонился и вышел.

— Завтра мы уезжаем. — Вильям вскочил со своего места.

— Что ты собираешься делать? — Энтони посмотрел на младшего сына.

— Ты ведь знаешь, отец, что я это просто так не оставлю.

— Я надеюсь на твой здравый смысл. Было совершено страшное "преступление. И преступник — султан, всесильный. За то, что он совершил, его проклянут имамы и муфтии. Если ты поступишь необдуманно, султан уничтожит тебя без колебаний. А если ты оставишь вверенный тебе пост без его разрешения, он расценит это как мятеж.

— Бог мой, отец! Значит, я должен находиться здесь, когда Эме насильно заставляют принимать чудовище? Ты просто не знаешь её. Всю свою юность она провела в монастыре. Эме умрёт от стыда.

— Мне горько за тебя. Но умереть не означает исправить положение к лучшему. Положись на меня. По возвращении в Константинополь я проконсультируюсь с великим муфтием и вместе с ним мы решим, что делать. Даже султан не может нарушать законы и считать себя безнаказанным. По крайней мере, султана заставят отпустить Эме. Я сообщу тебе об этом. Джон, мы отправляемся завтра на рассвете...

Вильям считал этот совет разумным: отец всегда давал здравые советы.

Если он появится в Константинополе без разрешения султана, его объявят вне закона и начнут преследовать до края земли (как он сам преследовал принца Джема), чтобы уничтожить.

Баязид нарушил «аный». Он поплатится за это. Но пока это не произошло, султан будет делать с Эме всё, что пожелает. Эта мысль причиняла Вильяму почти физическую боль.

Но такова была его участь, и он ничего не мог делать, кроме как ждать следующего предписания.

Вильям продолжал заниматься своим делом. Более того, он старался расположить к себе население этого города и гарнизон. Солдаты и Валид чтили имя Хоука: поле битвы Отлук-Бели лежало всего в нескольких милях к юго-западу. Они были довольны назначением младшего Хоука, хотя, конечно, им казалось, что их командир слишком молод и ему не хватает опыта. Вильям хотел, чтобы люди уважали не только это славное имя, но и его самого.

Когда солнце растопило снега и возникла необходимость послать патруль к персидской границе, Вильям повёл его сам. Он совершал и набеги по ту сторону границы, приносил добычу и рабов, и янычары были этим очень довольны. Показав себя таким дерзким, Вильям завоевал их восторженное одобрение. Вскоре имя его знали уже в Персии. Он водил походы и на север через горы в Армению, Грузию и Черкесию. В последний из таких набегов перед его шатром появился Валид, держа за волосы одну из захваченных женщин. Одежда с неё была сорвана, а руки связаны сзади.

— Солдату плохо жить без женщины, мой господин, — выпалил Валид. — Я слышал, что жена твоя была самой прекрасной женщиной в мире, что волосы её походили на тонкую золотую пряжу. Но она мертва... Значит, теперь тебе никто больше не нужен? — Как и все в Эрзруме, Валид не представлял себе истинного положения вещей.

Это была черкешенка с белой кожей и голубыми глазами. Волосы её, спутанные и спадавшие на спину, были золотыми. Она не была хорошенькой, но тонкость её черт манила, и не было никаких сомнений в сладких очертаниях её фигуры.

И внезапно Вильям отчаянно захотел женщину... чтобы выпустить всю ту горечь, что поглощала его душу.

— Её зовут Голха, — сказал Валид. — Пусть её руки будут связанными до тех пор, пока ты не приручиш её.

В наполненных ненавистью глазах Голхи не было смирения.

Оружием её стали зубы. Вильяму пришлось вставить ей кляп, чтобы не быть покусанным этими лязгающими зубами.

Вильям хорошо воспользовался ею, если не сказать грубо. У неё были груди, которые можно ласкать, ягодицы, чтобы шлёпать по ним, длинные и сильные ноги, чтобы их раздвигать, и море тепла между ними.

Эта женщина пробудет с ним зиму, ведь до весны нет никаких надежд на известия из Константинополя. Снег пошёл ещё прежде, чем они добрались до Эрзрума, и через неделю после их возвращения город был полностью отрезан от внешнего мира. Его окружала белая мерцающая чудесная земля, грозившая смертью каждому, забредшему сюда.