Люди, заполнившие улицы, принадлежали к различным расам и придерживались разных вероучений. Здесь можно было встретить кого угодно — от светловолосого македонца до чернокожего африканца, однако Хоквуд, казалось, был единственным рыжеволосым. Люди говорили на разных языках, и Хоквуд испытал облегчение, услышав случайно оброненное итальянское слово: звуков английской речи слышно не было.

Офицер сторожевой службы в шлеме и латах внимательно изучал его документ — лист пергамента, вручённый ему завербовавшим его византийским посланником и написанный по-гречески. Хоквуд не знал, что там написано, но, по-видимому, документ сообщал не только о том, что Хоквуд доброволец, согласный служить императору, но и то, что он говорит лишь по-итальянски. Охранник, оглядев Хоквуда, вызвал подчинённого и что-то приказал ему.

— Пойдёмте со мной, — обратился вновь пришедший по-итальянски.

— Охотно, — согласился Хоквуд. — Скажите, куда мы идём?

— Я представлю вас принцу. В ваших документах упомянуты другие люди?

— Моя семья ждёт меня в Галате.

На протяжении всего разговора у офицера сохранялось напряжённое выражение лица. Сержант пробирался сквозь толпу, Хоквуд последовал за ним, привлекая к себе заинтересованные взгляды.

— Ваш офицер, похоже, суровый человек, — заметил Хоквуд.

— Он ненавидит всех латинян, — отозвался сержант.

— И он думает, что я один из них?

— Если вы римского вероисповедания — вы латинянин, — объявил сержант.

Они прошли через белые ворота во внутренней, более низкой стене; сразу за ней находилась сама столица Византии. В центральной части города были только дворцы и соборы, отделённые красивыми, засаженными деревьями парками, а в южном конце, как раз напротив стены, располагался огромный амфитеатр.

— Это ипподром, — объяснил сержант, — здесь проходят представления. У вас есть подобные развлечения, англичанин?

— Нет, — сказал Хоквуд.

— Ты должен рассказать мне об Англии, — улыбнулся сержант. — Меня зовут Панадоу.

«Похоже, у него нет такой ненависти к латинянам, как у того офицера», — подумал Хоквуд. Он стал осматривать огромный собор Святой Софии, изумлённый величием этого сооружения, богатством разноцветных витражей, золотой инкрустацией на консолях, сверкающей отражённым светом. Никогда раньше он не мог даже предположить, что в мире существует подобное здание.

Какое-то время Джон Хоквуд ждал начала аудиенции принца Константина. Сержант Панадоу доставил его дворецкому принца и попрощался.

— Мы ещё увидимся, — сказал Хоквуд.

«Чем быстрее я найду здесь друзей, тем лучше», — подумал он.

— Обязательно, — коротко ответил Панадоу и ушёл.

Дворецкий не знал ни одного из романских языков и, без сомнения, ненавидел латинян. То же самое можно было сказать о многих других, ожидавших в вестибюле; все они уставились на огромного рыжеволосого англичанина с нескрываемой враждебностью. Хоквуд пытался не обращать на них внимания и принялся изучать великолепный интерьер помещения. Мозаичными изразцами были выложены пол и потолок. Иконы с изображениями Марии с младенцем висели на стенах. Красное одеяние дворецкого вполне бы подошло самому титулованному графу Англии. Хоквуд чувствовал себя неловко в своём поношенном камзоле и залатанных штанах; его одежда была коричневого цвета, что выдавало в нём бедного человека. Но его белая рубашка, специально сохранённая для этого случая, была свежей и хрустящей.

Наследник оказался худым человеком, роста не более чем среднего, с редкой бородкой. На нём была круглая шляпа с высоким верхом; его одежда была роскошной, пальцы унизывали дорогие перстни. Своё пышное убранство он нёс с отсутствующим видом, его манеры были обходительными. Поприветствовав Хоквуда по-латыни, принц протянул руку для поцелуя. Джон был удивлён, но решил, что это, должно быть, такой обычай, склонился и поцеловал её. Когда он поднялся, Константин пристально посмотрел на него.

— Ты Джон Хоквуд, — сказал он, — из Англии. У тебя известное имя.

— Мой дядя был известным человеком, мой господин.

— Тогда нам повезло. И много таких больших, как ты, в той далёкой земле?

— Много, сир.

— Хотел бы я иметь несколько сотен таких людей, как ты, — вздохнул Константин и заглянул в документ. — Ты артиллерист?

— Это моя профессия.

— В таком случае вдвойне добро пожаловать. Единственное, что нас может спасти теперь, это пушки. Если бы их было побольше, — он опять заглянул в документ, — да и канониров тоже... Здесь говорится о сыновьях.

— У меня два сына; они приехали вместе со мной.

— Они умеют сражаться?

— Они приехали, чтобы сражаться, мой господин.

— Это только начало. Мои посланники докладывают: люди прибывают к нам со всей Европы. — Он взглянул на Хоквуда. — Слишком долго народ Константинополя живёт в мире.

Хоквуд ничего не сказал в ответ. Он недоумевал, почему византийцы нуждаются в том, чтобы пополнять ряды своей армии людьми со стороны. Внезапно он спросил:

— Как скоро могут напасть турки?

Принц поморщился, сел, предложив Хоквуду располагаться поудобнее. Джон замешкался, потому что никогда раньше не бывал приглашён сидеть в присутствии членов королевской семьи. Он сел в кресло, и находящийся поблизости дворецкий не смог скрыть своего возмущения.

— В настоящее время между нами и османцами нет войны, — продолжал принц, — напротив, мы заключили мирный договор. И всё же мы знаем, что они хотят уничтожить нас. Ты что-нибудь знаешь о турках?

— Почти ничего, сир.

— Тогда слушай! Они очень опасны. Двести лет тому назад никто даже не слышал об османцах. Эти выносливые люди появились из недр Азии. Они кочевали, возглавляемые Эртогрулом. Осев в Анатолии, они поначалу никого не беспокоили. Сын Эртогрула, Осман, мы называем его Оттоман, поднял свой народ на войну. По его имени они назвали себя османцами, или оттоманцами. Тебе известно, что обозначает это имя на турецком, Хоквуд?

Джон покачал головой.

— Оно означает «ломающий ноги». Ничего не скажешь, точное определение. Осман, как я сказал, повёл своих людей на войну. Ему повезло, потому что тогда наш город только начал восстанавливаться после крестового похода 1204 года. Ты что-нибудь слышал об этом?

Джон кивнул.

— Это не просто забыть. Наши люди до сих пор ненавидят франков... И это всё из-за предательства, рассказ о котором передаётся из поколения в поколение. Ты, конечно, франк...

— Я англичанин, мой господин. Французы мои давние враги.

— Для жителей Константинополя все люди с Запада — франки. Помни об этом, Хоквуд.

— Ты хочешь, чтобы я сражался за людей, которые ненавидят меня?

— Ты приехал сюда воевать с турками. Если их не остановить сейчас, они завоюют всю Европу, даже Англию.

Хоквуд погладил бороду.

— Ты думаешь, я пристрастен? — продолжал принц. — Тогда слушай дальше. Осман добился успеха из-за нашей слабости. Его сын, Орхан[21], преуспел ещё больше. Он повёл свою армию через Босфор на Балканы. Он так напугал тогдашнего императора Иоанна Кантакузина[22], что византийская принцесса была отдана неверному в жёны. Можешь ли ты представить христианку, терпящую ужасы гарема? Это невообразимо... И всё же Георг Бранкович сделал это. — Помолчав несколько минут, он продолжил: — Таким образом, Византия, по сути дела, стала феодальным наделом неверного. Они были только захватчиками из Азии. Никто не думал, что они будут одерживать одну победу за другой. Османцы — настоящие кочевники, кажется, что у них нет никакой дисциплины. Они прекрасные наездники, из которых получается самая хорошая лёгкая кавалерия. Но время кавалерии прошло, ты хорошо это знаешь. Без дисциплинированной тяжеловооружённой пехоты настоящий успех в военном деле невозможен.

«Вы не совсем правы, — едва не сказал Хоквуд, — сейчас очень важную роль может сыграть артиллерия», — но промолчал.