Грустно было видеть, как эти, когда-то гордые воины, низко кланяются новым турецким хозяевам. Но в глубине души эти люди оставались разбойниками. Во вторую ночь пребывания посольства в городе прозвучал сигнал тревоги. Энтони отбросил в сторону одеяло и болгарская девушка, согревавшая его, схватила меч и бросилась на улицу.

Оказалось, что несколько мальчишек прокрались в их лагерь в поисках того, что можно было бы стащить. Пятерых из них схватили.

— Давайте вспомним историю и ослепим их, — смеясь, предложил Мехман-паша. — Всех, кроме того, кто поведёт их домой. — Раскалите утюг, — приказал он.

Девушка, выскочившая из шатра Энтони, упала на колени и зарыдала: один из мальчишек был её братом.

— Её тоже путь ослепят, — объявил Мехман-паша. — Наверняка эта девка сама привела их сюда.

«Я не испытываю ненависти по отношению к этим людям, — подумал Энтони. — И всё потому, что они не византийцы...»

— Нет! — решительно сказал он. — Не будем никого ослеплять. Отстегайте их как следует! — Он указал на рыдающую девушку. — И начните с неё...

После Филиппополя они забрались в Балканские горы, направляясь к Софии; там они оказались через месяц. Тепло и маслины остались позади, они вступили на суровую землю, скорее напоминающую Анатолию. Город, примостившийся в ложбине меж гор, казался удивительно симметричным — улицы были проложены с севера на юг или с запада на восток.

Как и Адрианополь, София была столицей румелийского бейлика, и поэтому бейлербей Ахмед-паша гостеприимно принял молодого посла. Он показал ему Большую мечеть с её минаретами, подарил ювелирные украшения, изготовленные местными мастерами, и керамическую посуду, украшенную орнаментом.

Целый месяц посольство продвигалось по горам. Часто порывы ледяного ветра заставляли их по ночам укрываться в шатрах. Стоял октябрь месяц, и наконец они подошли к Нишу, пограничному городку, известному как родина Константина Великого[42]. Телохранители были отправлены вперёд. В горном селении, походившем на орлиное гнездо своим местоположением на полпути к небу и укрытом со всех сторон соснами, посланников встречал князь Георг Бранкович.

Энтони должен был сообщить ему то же самое, что уже поведал Константину.

— Эмир полон решимости раз и навсегда положить конец дерзости князя Дракулы Валашского, ваша светлость, — объяснил он. — Поэтому он собирает огромную армию, а также хочет построить крепость на европейском берегу Босфора.

Георг Бранкович погладил бороду. На нём была шуба, накинутая на почти разваливающиеся доспехи. Бегающий взгляд делал его похожим на разбойника. В нём не было ни капли чувственной красоты его тётки, пристальный взгляд которой был восхитителен.

— Что сказали греки? — после долгого раздумья спросил он.

— Они понимают Озабоченность эмира, ваша светлость.

Бранкович усмехнулся.

— Значит, я тоже должен. Эмир требует, чтобы я помешал Хуньяди выступить в поход против турок, пока его янычары укрепляют рубежи на севере.

— Эмиру необходимо, чтобы ты удержал Хуньяди начать наступление, — терпеливо объяснял Энтони.

Бранкович внимательно посмотрел на посла. Потом он снова усмехнулся.

— Я не так глуп, юный Хоквуд. Мехмед, я думаю, тоже. Я выполню его требования. Ты, Хоквуд, должно быть, очень близок к эмиру, если удостоился такого важного поручения.

— На мою долю выпала счастливая судьба, — скромно ответил Энтони.

— И всё же... Если ты приближен к эмиру, нет ли у тебя чего-нибудь для меня?

Антони взглянул на него.

— Есть одно сугубо личное поручение, ваша светлость.

Комната мгновенно опустела. К большому огорчению Мехман-паши и Халим-паши им тоже пришлось уйти.

Энтони достал из кошелька кольцо с изумрудом и положил его на стол.

Бранкович уставился на него.

— Кто дал его тебе?

— Тот, кто просил меня вручить тебе это, — подарок.

— Ты видел мою тётку? — Бранкович нахмурился. — Но это невозможно!

— Эмир-валиде может передавать свои пожелания, ваша светлость.

— Эмир-валиде? — Бранкович искренне изумился. — Она поднялась так высоко? И ты видел её? — снова спросил он.

Но для Энтони ложь стала теперь второй натурой.

— Конечно, это невозможно, ты правильно сказал. Но твоя тётка, узнав о моей миссии, передала это кольцо, как знак подтверждения, что я передаю её слова.

Князь внимательно осмотрел кольцо и спрятал его в карман.

— Что она велела передать?

— Эмир-валиде желает, чтобы ты знал: она всесильна при дворе эмира и желает ему успеха во всём.

— Тогда я должен угодить моей тётке, — сказал князь.

Вскоре после отъезда из Ниша посольство оказалось в Белграде; такое название город получил по цвету домов на его улицах. Город стоял на границе с Венгрией. Впервые они оказались не на турецкой земле — в 1440 году при осаде города турки потерпели одно из редких поражений. И всё же венгры хотели сохранить дружеские отношения с угрожающей ордой на юго-востоке — по меньшей мере до тех пор, пока не возместят те огромные потери, которые понесли на поле Чёрных Птиц три года назад. Поэтому посланников встретили как подобает, перед тем как переправить их через Дунай к венгерскому берегу.

Впервые Энтони видел такую могучую, медленно несущую свои воды реку. Это была главная артерия Европы.

На противоположном берегу их ждал сам Янош Хуньяди. Энтони с нетерпением ждал встречи с этим прославленным военачальником, может, самым великим воином Европы со времени смерти Великого Гарри. Он не был разочарован.

Хуньяди было уже больше шестидесяти, и лет сорок из них он провёл в военных походах. Он потерпел поражение на Косовом поле только из-за предательства сербов. Много раз он побеждал турок в других сражениях и тем самым завоевал их уважение.

Перед Энтони стоял человек среднего роста, чисто выбритый, но с длинными усами. У него был большой рот, тяжёлый подбородок и высокие скулы. Он был в полном вооружении, даже с латным стальным воротником и непривычно заострённом шлеме.

— Приветствую тебя, Хоквуд! — довольно дружественно сказал Хуньяди. — Я наслышан о твоём отце и о твоих несчастьях в Константинополе. Греки навлекли беду на свои головы. Теперь ты служишь эмиру. Расскажи мне о нём.

— Эмир — могущественный воин, сударь.

— Это ты говоришь о мальчишке двадцати двух лет, ни разу не возглавившем военный поход! — Хуньяди холодно улыбнулся.

— Скоро он поведёт армию. То, что готовится сейчас, станет самым великим походом со времён, когда Тимур ходил на турок.

— Против кого снаряжается этот поход? — нахмурился Хуньяди.

Энтони посмотрел прямо в глаза венгерского героя.

— Против князя Дракулы из Валахии, того, кто препятствует господству турок на море.

— Это будет величайший поход...

— С вашей стороны мудро верить в это. Эмир рассчитывает, что вы поймёте его цели. Он хочет от вас заверения в нейтралитете в этом конфликте.

— Я не вожу дружбу с Дракулой, — заметил Хуньяди.

— Могут возникнуть другие сложности. Эмир предлагает мировую на три года между турками и венграми. Я уполномочен заключить этот пакт.

— Эмиру потребуется три года, чтобы разбить Дракулу?

— Позволю себе повториться, сударь: могут возникнуть другие сложности.

— Значит, целых три года, — задумчиво сказал Хуньяди, — я не смогу воевать с турками. И я не смогу помочь Константинополю, если будет необходимо. Я правильно понял, юноша?

— Вы не будете начинать войну с турками столько, сколько они не будут вступать в войну с вами, — осторожно сказал Энтони.

Поразмышляв, Хуньяди сказал:

— Мне неизвестно, Хоквуд, действительно ли твой эмир великий воин, но я чувствую, что он очень осторожный человек. Это достойно восхищения. Я не испытываю любви к грекам. Они иждивенцы и всегда ждут, когда кто-нибудь другой будет сражаться за них. Передай эмиру: я подписываю трёхгодичное перемирие, а также то, что я желаю ему успеха в походе против Дракулы.