В конце концов любопытство взяло верх, и юноша произнёс:

— Извините, монсиньор, мне не верится, что вы венецианец.

— Я вовсе не венецианец, — сказал Энтони. — Предполагаю, вы можете сказать, что я англичанин, хотя никогда не ступал ногой на эту землю.

— В таком случае вы такой же странник, как и я.

— Вы, сударь? Я бы сказал, что вы испанец и служите испанскому командиру.

— Действительно, это так, монсиньор. И всё же я приговорённый в Италии беглец и должен потерять правую руку по возвращению в Испанию. — Он слабо улыбнулся. — Если только я не смогу это сделать на поле битвы. Поэтому я нанялся на службу принцу. Если я добуду славу, когда мы встретим турок, может, я смогу рассчитывать на лучшее.

— Дуэль?

— Драка. Во время которой мой противник потерял немного крови. Я был вынужден покинуть свою страну и родителей и жить в ссылке. Но кем вы, монсиньор, будете без моей правой руки? — Он демонстративно осмотрел её. — Это рука, которой я пишу.

— Действительно, — заметил Энтони.

— Монсиньор, я поэт. — Юноша взглянул на Хоквуда. — Мои стихи издавали.

— Примите мои поздравления, — сказал Энтони.

Вскоре появился Виньеро.

— Нас приглашают на совещание, — сказал адмирал. — Я буду рядом с тобой.

Виньеро вошёл в зал, затем почти сразу вызвали Хоквуда. Он обернулся к молодому человеку и произнёс:

— Желаю тебе удачи.

— Если ты вступаешь во флот, монсиньор, тебе понадобится удача. Командор будет рад тебе. Я тоже желаю тебе удачи. — Он протянул руку. — Меня зовут Мигель де Сервантес.

Энтони пожал ему руку.

Войдя в зал, Энтони увидел, что там находится несколько человек. Его взгляд был направлен на того, кто стоял за столом и смотрел на него.

Дон Хуану было двадцать четыре года. Высокий и худой, он был одет в изысканный чёрный наряд. На его груди висела золотая цепочка, золотым шитьём были окаймлены манжеты и плечи его камзола. Его светлые волосы и борода выдавали мать-немку.

— Хоук-паша, — тихо сказал молодой Габсбург по-итальянски. — Я никогда не предполагал, что встречу тебя не в сражении. Но я предпочитаю видеть тебя рядом, с собой, а не лицом к лицу. Добро пожаловать в Мессину!

Он протянул руку, Энтони схватил её, чувствуя, что его сердце располагается доверием к этому молодому человеку.

— Я хочу, чтобы ты познакомился с моими командирами. От испанского флота маркиз Санта-Крус и дон Гиль де Андраде.

Энтони поклонился испанским командирам, недобро смотрящим на него.

— От республики Генуи адмирал Джованни Андреа Дориа.

Два человека внимательно смотрели друг на друга. Их отцы сражались друг против друга, да и Энтони вместе с Драгутом совершал набеги на генуэзские владения пятнадцать лет назад.

— Добро пожаловать, Хоук-паша, — улыбнувшись сказал Дориа.

— От папства — адмирал Марк Антонио Колонна, — продолжал дон Хуан. — Адмирала Виньеро ты уже знаешь. Его капитаны: Агустино Барбариго, Марко Контарини, Федерико Наси, Марко Квирини, Амброджио Бригадино и Антонио Бригадино.

Энтони поклонился. Усилием воли он сдержал вздох, когда смотрел на молодых людей, так похожих на их мёртвого брата.

— Генерал моих солдат маршал Асканио де ла Корнья, — продолжал дон Хуан. — А это кардинал де Гранвела, представляющий его святейшество в наших спорах.

Взгляд кардинала был враждебным, несмотря на рекомендательное письмо его хозяина.

— Его святейшество и его светлость дож пишут, что ты покинул службу султана и вернулся к истинной вере, — сказал дон Хуан. — К тому же ты привёз нам важные новости.

Хоквуд посмотрел на Виньеро, тот удивлённо поднял брови. Оба — и Папа Римский, и дож, — очевидно, оставили на его усмотрение, как преподнести командирам флота известие о падении Фамагусты.

И теперь он должен был принять решение.

— Мои новости предназначены только тебе, мой господин, — сказал Энтони, глядя в глаза дон Хуану.

Дон Хуан нахмурился и посмотрел на своих командиров.

— Мы представляем собой объединённую армию, — выпалил кардинал де Гранвела.

— Тем не менее я должен, господин, поговорить наедине с главнокомандующим.

— Чтобы уничтожить его? — спросил де Андраде.

— Я выполняю поручение его святейшества, синьор. Если вы не доверяете мне, отправьте меня в Рим.

Энтони знал, что только смелость может выручить его в разговоре с этими людьми. Все они ненавидели его... но и все они ненавидели друг друга.

— Я поговорю с тобой наедине, Хоквуд, — вынес решение дон Хуан. — Извините нас, синьоры.

Адмиралы колебались, но Виньеро поторопил их из комнаты.

— Садись, — пригласил дон Хуан, когда дверь закрылась. Он расположился в кресле и спокойно улыбнулся: — Убеди меня в своих намерениях.

— Сначала я должен убедиться в ваших, милорд.

— Ты чересчур самонадеянный человек, — нахмурился дон Хуан.

— Вы ошибаетесь, сир. Мои новости могли бы расстроить даже самого уравновешенного человека.

— Ты хочешь сказать, что Фамагуста пала? — Дон Хуан выглядел потрясённым.

— Я расскажу вам обо всём, — ответил Энтони и начал повествование.

Дон Хуан слушал молча, потом он сказал:

— Ты исключительно смелый человек, Хоквуд. Но в таком случае, и это очевидно, его святейшество послал тебя ко мне для того, чтобы казнить?

— Чтобы помочь тебе вести корабли к победе, господин. — Теперь настала очередь Энтони улыбнуться. — Если мне это не удастся, тогда ты затянешь петлю на моей шее.

— Я восхищен тобой, англичанин, — дон Хуан стукнул по столу, — и одновременно мне жаль тебя. То, что ты задумал, выполнить невозможно. Как только люди узнают, что цели, ради которой они объединились, больше не существует, они разлетятся в разные стороны, как осколки разорвавшейся гранаты. Они и так готовы это сделать... Но если братья Бригадино узнают о смерти брата...

— Я готов сразиться с обоими Бригадино в честном поединке, если они того захотят, милорд. Но сначала мы должны разбить турок.

— У тебя веские причины для этой кампании, это очевидно. Но возможно ли это? Турецкий флот громаден и силён.

— Это действительно так. Опиши мне свой флот.

Дон Хуан подошёл к окну, из которого открывался вид на бухту.

— Мой единокровный брат, король Испанский, доверил мне флот и девяносто галер, двадцать четыре галеона и пятьдесят фрегатов и бригантин. Это вместе с генуэзской эскадрой, но Дориа подчинится мне. Под командованием Виньеро сто шесть галер, шесть галеасов, два галеона и шесть фрегатов, но у него мало людей. Папский флот состоит из двенадцати галер и шести фрегатов.

— В таком случае тебя превосходят по численности. У Али-паши не менее двухсот пятидесяти кораблей, и все они турецкие.

— Не понимаю тебя. У нас более трёхсот. — Дон Хуан нахмурился.

— Но галер лишь двести восемь. Будут сражаться только галеры, потому что Али-паша так хочет. Я думаю, что шесть венецианских галеасов мало что будут значить... И ты можешь не рассчитывать на свои фрегаты и бригантины. В Адриатике или Эгейском море ветер будет очень слабым или его не будет вовсе, поэтому большие корабли будут неподвижны и беспомощны. Они, правда, смогут нести дозор, но в сражениях их использовать трудно.

— Дьявол! — Дон Хуан вернулся к столу.

— Но я верю, что мы одержим верх.

— Ты так думаешь? — Плечи дон Хуана опустились. — Постоянно возникают всё более и более непреодолимые трудности. Ты верно заметил, что на всех кораблях врага будут люди одной национальности. В то время, как наши...

— Каков общий численный состав твоего флота?

— Приблизительно пятнадцать тысяч моряков, но это включает и галерных рабов, и около тридцати тысяч солдат. Меня беспокоит, что все они представители разных народов. Генуэзцы ненавидят венецианцев, венецианцы ненавидят папистов, испанцы презирают всех, а что касается этого Гранвелы, то я думаю, он ненавидит весь мир. Условия, которые он постоянно будет навязывать мне, очень близки к отношению к еретикам... или даже подозреваемым еретикам. И ты всё ещё говоришь, что мы можем победить турок? Я не уверен в том, что, вступив в битву, мои люди начнут сражаться не друг с другом, а с врагом. К тому же турок гораздо больше.