На яхте не было опознавательных знаков, но необычность её формы выдавала то, что она не венецианского происхождения. У входа в лагуну их уже ждала патрульная галера. Венецианцы, вероятно, помнили рейд Али-паши месяц назад.

— Откуда вы? — спросил кто-то с галеры. — Как зовут вашего капитана?

Энтони сделал шаг вперёд, его голова была непокрыта, поэтому рыжие волосы разлетались на ветру.

— Я Энтони Хоквуд! — крикнул он. — Известен как Хуок-паша. Я из Истанбула.

На галере возникло замешательство. Наверное, они решили, что их враг шёл впереди турецкого флота.

— Зачем ты прибыл сюда? — в конце концов прокричал капитан.

— Я хочу говорить с дожем, — ответил Хоквуд.

Замешательство продолжалось. Теперь флаги были замечены с берега и оттуда им навстречу спешила галера.

— Тогда направляйтесь к центральному причалу и пройдите вдоль него, — проинструктировал капитан.

Энтони поднял руку, показывая, что понял, и вернулся наверх, чтобы взять ведущее весло у Халила.

Женщины с интересом наблюдали за суматохой, вызванной появлением яхты. Теперь такой же переполох начался среди них, они направились в каюту за хаиками. Европейские одежды Барбары давным-давно были выброшены за борт, теперь она носила турецкие шаровары и просторные кофты.

Хоквуд никогда прежде не бывал в Венеции. Острова, мимо которых лежал его путь, находились довольно низко над уровнем моря и обозначались лишь своими крепостями. Сам город, казалось, вырастал из моря. Приблизившись, Энтони увидел, что фундаменты зданий фактически находятся в воде Большого канала. Даже площадь Святого Марка, на которой возвышался огромный собор, находилась лишь в нескольких футах над уровнем моря, и сильный восточный бриз мог, очевидно, затопить её.

Энтони охватило дурное предчувствие. Неужели он рисковал и с таким трудом выжил для того, чтобы спасти свою семью, а самому лишиться головы?

Город был небольшим, и слухи о прибытии Хоквуда, очевидно, быстро распространились. Самые разнообразные маленькие суда причудливых форм с поднятыми носами, но без палуб, движущиеся при помощи одного весла, начали появляться в каналах и даже у причала. Вскоре площадь заполнилась людьми, спугнувшими голубей, которые разлетелись в разные стороны.

Среди ротозеев появились и солдаты, одетые в голубую с чёрными полосками униформу, вооружённые пиками и мечами, в стальных шлемах с забралом и заострённой верхушкой.

Хоквуд точно определил расстояние, Халил развернул бум по команде, опустил фал, и парус облаком упал вниз.

Яхта легко шла вдоль причала, на краю которого её встретили солдаты. Их капитан обратился к Энтони:

— Это ты, кто называет себя Хоук-пашой?

— Да, — сказал Энтони.

— Ты пойдёшь с нами. Я отведу тебя к дожу.

Хоквуд кивнул и ступил на берег.

— Подождите! — окликнула его Барбара. — Я пойду вместе с ним. Дож — мой дядя.

— Я получил распоряжение только насчёт Хоук-паши, госпожа, — настаивал капитан.

— Лучше поищи родственников, — посоветовал Энтони жене.

— Допустим, я даже найду их... — пробормотала Барбара, глядя на толпу, заполнившую площадь. Можно было не сомневаться, что испытают люди, узнав о событиях в Фамагусте...

Хоквуд в сопровождении солдат быстро прошёл сквозь гудящую толпу, затем поднялся по широкой лестнице, которая вела на галерею дворца дожа. Здесь собралась знать, мелькнуло несколько знакомых лиц; вероятно, купцов, торговавших в Истанбуле, или бывших послов в Османской империи.

— Хоук-паша... — зашептались они, узнав его по рыжим бороде и шевелюре.

На площадке лестницы находилось несколько пожилых мужчин.

У стоявшего в центре была длинная белая борода, его голову украшала странная шапочка скорее в еврейском стиле, только более изысканная. Весь вид этого человека свидетельствовал о властности.

— Приветствую тебя, господин мой дож, — сказал Энтони кланяясь.

Алвизо Мочениго пристально смотрел на него.

— Как ты осмелился, Хоук-паша, явиться сюда в разгар войны между нашими странами? Не должен ли я повесить тебя выше самого Хамана?

— Я могу многое предложить вашей светлости, — сказал Энтони.

— Говори, — после паузы сказал дож.

— То, что я скажу, адресовано только твоим ушам.

— Мои уши — уши Совета Десяти, — произнёс Мочениго. — Ты будешь говорить со всеми или ни с кем.

Хоквуд поклонился. Другого он и не ждал.

Его провели в зал для совещаний. Члены Совета Десяти устроились на стульях с высокими спинками. Дож сел во главе стола. Хоквуд стоял перед ними.

— Говори, — приказал дож.

— Во-первых, господа, — сказал Энтони, — пообещайте мне, что моя семья будет в безопасности.

— У тебя здесь нет никаких прав, турок, — прорычал один из присутствующих.

— Пока я не буду уверен в их безопасности, я буду молчать, — резко ответил Хоквуд.

— Ха! Мы посмотрим, как долго ты будешь молчать, когда тебя вздёрнут на дыбе.

— Ваша светлость, — Энтони обратился к дожу, — моя семья не виновна в тех преступлениях, которые я совершил. Моя жена венецианка, к тому же она твоя племянница.

— Наверняка ты взял против её воли! — раздался гневный выкрик.

Хоук собрал волю в кулак и решил не выходить из себя.

— Об этом вам надо спросить мою жену, господин мой. Но твои слова только подтверждают мою мысль, что она ни в чём невиновна. Так же, как её три сына.

— Достаточно, — сказал Мочениго. — Им не причинят вреда. Даю тебе слово. Их отошлют во дворец Корнаро.

— Этот парень — большой наглец, — сделал вывод один из присутствующих.

— Он вправе заботиться о семье, — сказал Мочениго, вероятно подумав о том, что Барбара и её дети являются его родственниками. Он позвонил в колокольчик, его секретарь появился в, дверном проёме. Мочениго отдал распоряжение.

— Мы сделали, как ты хотел, Хоук-паша, — сказал дож. — Теперь настала твоя очередь...

Энтони глубоко вздохнул и посмотрел вокруг себя на враждебные лица.

— Новости плохие. Фамагуста пала. Кипр принадлежит Селиму.

— Когда это случилось? — спросил Мочениго, вопросом прервав гул голосов, наполнивший зал.

— Менее двух недель назад, ваша светлость.

— У нас нет известий об этом.

— Султан довольствуется тем, что вы узнаете всё в нужное ему время.

— А ты его посланник... — сказал Мочениго. — Ты будешь уговаривать нас сдаться?

— Наоборот, ваша светлость. Я оставил службу у султана. Султан ненавидит меня больше, чем любого венецианца.

— Это — обман, — сказал кто-то. — Скажи прямо, человек, что случилось в Фамагусте? Крепость была неприступна...

— Ни одна крепость не может быть неприступной. Гарнизон держался, пока не вышли запасы пищи и боеприпасов. Затем Бригадино сдался на определённых условиях. — Энтони вновь тяжело вздохнул. — Но турки нарушили свои обещания, защитники Фамагусты были вырезаны. Переговоры об условиях сдачи вёл... я сам, — тихо произнёс Хоквуд.

Шорох пронёсся вокруг стола, люди напряглись.

— И у тебя хватает наглости признаваться в этом? — почти крикнул Мочениго.

— Да. Потому что я не нарушал этих условий. В момент, когда гарнизон сложил оружие, меня сместили. Поэтому я покинул службу султана. Честь моя была опорочена.

— И всё же ты пришёл к нам, — размышлял Мочениго. — У тебя наверняка есть основание для этого... потому что тебе хорошо известно, что такое вероломство не прощается.

— Я пришёл, потому что жажду мести не меньше, чем ты. Я пришёл предупредить тебя, что, если флот, собирающийся в Мессинском проливе, будет распущен, христианский мир окажется в беде. На следующий год турки вновь пойдут на Вену, а галеры Али-паши появятся в твоей лагуне. Турок необходимо остановить сейчас — и лучшей возможности у тебя не будет. Дай мне флот, я сам сражусь с Али-пашой. Я знаю этого человека. Я могу это сделать, господа, — настаивал Хоквуд. — Я командовал турецким флотом и знаю, как его можно разбить.