Она рассказывала всё это просто, непосредственным тоном человека, которому давно хотелось высказаться. Потом вдруг умолкла и смутилась.

— Я всё говорю, говорю. Вы, верно, думаете: «Ну что за болтушка!» И разве вам интересно это всё? Но я... Этот год я была так одинока, а у вас такое доброе лицо, мистер Рединг.

— Я рад, что вы со мной откровенны, леди Рэндолл! — искренно произнёс Джон. — Спасибо вам! Так вы, стало быть, плывёте назад в Англию? У вас там кто-то есть?

— Никого нет, — голос девушки прозвучал грустно. — То есть, не совсем. В Норбери, это такое местечко под самым Лондоном, живёт в малюсеньком домике наша старая горничная, миссис Проуденс.

Я с ней и буду жить, домик можно поделить пополам и половину сдавать, хотя бы на лето. Когда-то недалеко от Норбери располагалось родовое поместье Рэндоллов, но оно было продано ещё в начале века.

— Я слыхал, однако, — заметил Джон, допуская вторую неосторожность, но полагаясь при этом на простодушие девушки, — что вы когда-то были помолвлены.

Она рассмеялась таким чистым весёлым смехом, что Клею показалось, будто рядом с ним зазвенел серебряный колокольчик.

— Ах, это наши смешные английские традиции! Меня помолвили в два года с мальчиком, которому было два с половиной. Сейчас ему бы только-только исполнилось восемнадцать. Но он умер, когда ему было пять. Бедненький! Мой отец возлагал все надежды на этот брак. Известие о смерти лорда Кромуэла совсем подорвало его здоровье.

— Лорд Кромуэл? — повторил Джон, делая вид, что ему незнакомо это имя.

— Ну да. Наследник герцога Уордингтона.

— Единственный сын?

— Нет, — покачала головкой леди Лора. — Не единственный. Вы же американец, не знаете, да, впрочем, и в Англии мало, кто знает. Это очень скрывалось. Но в нашей семье, близкой к Уордингтонам, об этом много говорили. У герцога был ещё старший сын, очень долгое время его и считали наследником. Но потом вдруг оказалось, что он незаконный, вы представляете, вот ужас-то?

— В чём же тут ужас? — Джон очень удачно изобразил на своём лице безразличие. — Ах да, ведь у вас, в Англии, титул значит бог знает что!

— Да при чём тут титул? — серые чистые глаза леди Лоры округлились. — Да ведь это ж с ума можно сойти вдруг узнать, что ты — вовсе не ты! Как только мог герцог Уордингтон, такой умный и благородный человек, так жестоко поступить со своим сыном?

«А она и не глупышка вовсе и совсем на так наивна!» — подумал Джон и пристально взглянул на девушку...

Она стояла, повернувшись лицом к солнцу, и её личико светилось, впитывая солнечный свет, а каштановые кудряшки на висках просвечивали и блестели, как тонкие спиральки тёмного дорогого шёлка. Вырез платья открывал стройную, но ещё по-детски тонкую шею и чуть выступающие ключицы. В ямке на шее, между ключицами, лежал маленький круглый серебряный медальон.

— И что же сталось с этим незаконным сыном герцога? — спросил Джони, отворачиваясь и глядя на бесконечно далёкий морской горизонт, подернутый светлой вязью облаков.

Леди Лора несколько секунд колебалась. Потом слегка стукнула кулачком по борту.

— Ах! Я болтлива, но уж ладно... Всё равно я начала вам рассказывать. С ним получилось совсем плохо. Он покинул отца, бросил учёбу в Оксфорде и сбился с пути.

— Понимаю! — бросил мнимый мистер Рединг. — Виски и джин!

— Нет. Гораздо хуже. Он стал мошенником, грабителем. В конце концов его арестовали и чуть-чуть не повесили, но потом отправили на каторгу. На всю жизнь!

— Так туда ему и дорога! — воскликнул Джон. — А вы, леди Рэндолл, так говорите, будто вам жаль его.

Она вспыхнула.

— Мистер Рединг, не притворяйтесь жестоким, вы совсем не такой! И почему мужчинам кажется, что доброта их принижает? А по-моему, в человеке ничего кет лучше и красивее доброты! Вы же добрый, значит, и вам жаль человека, с которым так обошлась судьба.

Джон посмотрел ей в глаза и сказал раздельно:

— А если он сам виноват?

Леди Лора не отвела взгляда:

— А если бы ваш отец, которого вы, наверное, любите, вдруг сказал вам, что вы не его сын и не имеете права носить его имя? — тихо спросила она. — Вы бы не разозлились?

Клей опустил голову и неопределённо пожал плечами.

— А я бы, — решительно продолжала леди Лора, — я бы так разозлилась, что просто пираткой бы сделалась! Я бы убить могла кого-нибудь!

— А как же доброта? — быстро спросил Джон. — Доброта и убийство? Вы противоречите себе, леди Рэндолл.

— Может быть. Но вы знаете, — она подняла голову, следя взглядом за чайкой, кружившей над палубой, — у нас в Норбери жил один старик. Отставной капитан. У него была собака. Такая добрая-предобрая, вы даже не представляете. Её маленькие дети не боялись, играли с ней, к ней всякий мог подойти, можно было её потянуть за хвост, она только улыбалась. Вы думаете, собаки не улыбаются? Вы собак не знаете! И вот однажды капитан напился пьяный и избил свою собаку, и выгнал её. И она взбесилась! Кинулась на священника, укусила его за ногу. А утром её пристрелили. Я так плакала тогда! Господи! Ведь можно было попробовать её вылечить. Она же от обиды. И не загрызла, а только укусила, а с её зубами ей ничего не стоило человеку и горло перегрызть.

Джон вдруг расхохотался, глядя на ту же чайку, и от его громкого хохота птица испуганно взмыла и замелькала гораздо выше, над трубами парохода.

— Что с вами? — спросила леди Лора.

— Хо-ро-шее сравнение! — выдавил Джон, продолжая смеяться. — Герцогского сынка с побитой собакой, которая укусила за ногу священника! Так ему и надо, герцогскому сынку, пусть не кусается! Ха-ха-ха!

Леди Лора смутилась.

— Мне кажется, — робко сказала она, — что я вас обидела.

— Меня? Помилуйте! Чем же? Какое я имею ко всему этому отношение?

— Не знаю... Простите.

Она помолчала, потом спросила:

— А... этот священник, итальянец, он ваш друг?

— Мой дальний родственник, — ответил Клей. — Брат мужа моей сестры. Моя сумасшедшая сестрица вышла замуж за итальянца и укатила на Средиземное море. А падре Фредерико приехал к нам погостить, и мы очень с ним подружились. Он славный человек.

— Я так и подумала, — просто сказала девушка. — У него очень хорошее лицо.

— Я познакомлю вас с ним, — улыбнулся Джон. — Он знает удивительно много, и если его попросить, будет много рассказывать, только с пресмешным акцентом. Вот увидите!

Час спустя Клей вошёл в свою каюту. Его щёки горели румянцем.

— Шерлок! — воскликнул он. — Ты знаешь, кто она? Невеста моего покойного брата! И клянусь Господом Богом, он зря умер, бедняга. Он был бы счастливым человеком.

С этого дня леди Лора постоянно находилась в обществе «мистера Рединга» и «падре Фредерико». Впрочем, «падре» часто устранялся, ссылаясь то на головную боль, то на морскую болезнь, то на желание полистать взятый в дорогу томик Фомы Аквинского. Нельзя сказать, чтобы молодые люди радовались его исчезновениям: с ним действительно было интересно, ибо обилие его познаний в самых разнообразных вопросах удивляло и восхищало даже Джона, человека очень и очень образованного, не говоря уже о леди Лоре, только ещё начинавшей своё образование. А остроумие и живость мысли, глубокой, как у философа, и непосредственной, как у мальчика, вызывали к почтенному священнику бесконечную симпатию. Он умел прогонять смущение, иногда одолевавшее девушку и молодого человека, умел вызвать у них смех, если вдруг им делалось не по себе, умел перевести разговор на отвлечённую тему, если та, которую они избирали, неожиданно оказывалась скучной или неприятной. Но иногда «падре Фредерико» приходило в голову, что новым знакомым нужно побыть вдвоём, и он уходил. И тогда у Джона тоже находилось достаточно тем, а леди Лора слушала его так внимательно, как не слушала ни разу его мудрого спутника, а когда сама что-нибудь рассказывала, становилась так очаровательна и непосредственна, что он тоже готов был слушать её часами.