Голос Холмса при этих словах стал мягче, глаза, только что сурово смотревшие на Джима, немного потеплели. Тот почесал мокрой пятерней в мокрых волосах и пробурчал:

— Размыло... А полковнику есть письма из Лондона и Леннерту есть. А мне нет.

— Позже отправлено, — по-прежнему мягко сказал Холмс.

Фридли вдруг так и подскочил:

— Эй! А ты откуда знаешь про мою матушку? Тебе сказал кто-то? И про письмо...

— Это и так очевидно. Так же, как то, что тебе нельзя пить.

— Это точно! — Фридли опять почесал в затылке. — Надо же! Кабы я кого застрелил, так что я бы потом делал? Хоть арестанта, а ведь душа же в нём... Никогда больше пить не буду!

— Пустые слова! — Шерлок тряхнул головой, и по его лицу потоком хлынула с промокших волос вода. — Пустые слова, Фридли. Надо бросать эту службу и ехать к матушке. В конце концов, можно неплохо прожить и без коров на собственной ферме.

— А вы и про коров знаете? — голос Джима совсем потускнел. — Я никому не говорил.

— А я знаю. — Шерлок рукавом смахнул воду с лица и повернулся, собираясь идти вниз, к другим заключённым. — Идите, проспитесь, юноша, да спрячьте подальше свой револьвер. И не вздумайте никому сболтнуть, что он побывал в руках у каторжника, не то пропали и ваши коровы, и ваши погоны.

И не глядя больше на Фридли, он пошёл, расплёскивая мутные ручейки, к группке неотрывно смотревших на него каторжников. Тачкой, которой он до того прикрывался, уже завладел Берт Свенсон, но, увидев, у кого он её взял, тотчас снял её со своих плеч.

— Мы поместимся под ней и вдвоём, — сказал Холмс и сел рядом с человеком, которого только что спас.

Гром прогремел над самыми головами людей одновременно с ослепительной вспышкой, и все увидели, что Джим Фридли ещё стоит на склоне, опустив голову и ковыряя носком ноги мокрые камни.

— Ну, парень, я думал, он тебя пришьёт! — прошептал на ухо Шерлоку Свенсон. — Ты, похоже, и самого дьявола взнуздаешь. Если кто впредь тронет тебя, только моргни мне!

— Благодарю. — Шерлок Холмс усмехнулся. — Меня не трогает никто.

— А Клей? — сощурившись, спросил швед.

Шерлок в ответ только пожал плечами. Свенсон нашёл глазам фигуру Джона Клея, так же, как и они, забившегося под тачку, и сплюнул себе под ноги, в мутную дождевую воду.

— Знаю я хлыща этого. Пусть только сунется!

«Берт Свенсон, — вспомнил между тем Шерлок. — Тысяча восемьсот девяносто третий год. Ограбление на железной дороге Лондон—Ливерпуль. Попытка убийства».

— Все мы здесь не ангелы, мистер Свенсон, — проговорил он вполголоса. — Я не нуждаюсь ни в чьей защите. А вам и мне легче, чем Клею. Мы выйдем отсюда. А он нет.

— Он уже два раза бегал, — буркнул Берт. — Да не выходило у него. Его все здесь боятся. А я не боюсь.

— А что бояться заключённого в кандалах? — засмеялся Холмс. — Вот Фридли с револьвером — дело другое.

— Твоя правда!

И пристыженный Свенсон замолчал надолго. Дождь всё лил, гроза не унималась, всем было холодно, но никто больше не вопил и не ругался, ибо все сообразили, что лучше не злить и без того обозлённую охрану.

В каждой группке обсуждали происшедшее, и почти все сходились на том, что «не будь сыщика, Берту была бы крышка, — а потом и болвану Джиму».

— Слушай, — спросил вдруг Свенсон после долгого молчания, — я слышал кое-что из того, что вы там говорили. Ну, с Фридли-то. Ты откуда узнал, что у этого олуха мать есть и что он от неё ждал письма, да не получил? Я всё башку ломаю, а понять не могу.

Шерлок опять засмеялся, но не вслух, а беззвучно, как умеют смеяться немногие.

— Нечего тут ломать башку, — сказал он, — это очень просто. Я давно наблюдаю за Фридли. Интересный в своём роде тип. Впрочем, мне все люди интересны с той или иной точки зрения. Так вот, по нему заметно, что он — человек одинокий. Но кто-то у него определённо есть — он носит в кармане платок, тщательно обшитый простым деревенским кружевом, и видно, что дорожит им. Недавно у него появилась табакерка с простеньким узором, явно кем-то присланная. Он при мне показывал её одному солдату и говорил что-то очень ласковое и доброе, судя по выражению его лица. Можно было предположить, что это — подарки возлюбленной или невесты. Но, зная Фридли, я подумал, что такой скрытный и застенчивый парень не стал бы хвалиться перед малознакомым человеком подарком от любимой. Кроме того, и от самих подарков веет скромной деревенской старушкой: кружева старомодные, табакерка сделана во вкусе сороковых годов. Дальше. Сегодня утром, когда мы выходили на работу, Фридли юлил вокруг дежурного офицера и упрашивал того, чтобы он послал его в Перт за почтой. Явно парень хотел поскорее получить письмо. Так ждут писем от очень близкого человека. Стало быть, деревенская старушка — его мать, судя по всему, других родственников у него нет. В Перт он поехал. Вернувшись, был зол, как собака, и напился. Ясно — письма не получил, заволновался, ну и вот — реакция.

— Хорошенькая реакция! — фыркнул Свенсон. — Из-за этой его реакции у меня могла быть дырка в башке... Стой-ка! А коров ты откуда взял?

— Это ещё проще, — объяснил Шерлок. — Фамилия у Фридли английская. Но по выговору он типичный выходец из сельской местности Шотландии. Мечта всякого такого деревенского молодца — небольшая ферма и десяток тучных коров. Я не раз видел, как он сидел на камне, задумавшись, с самым мечтательным выражением, какое только может появиться на столь грузной физиономии, и палочкой рисовал перед собой больших рогатых животных. Правда, способности к рисованию у него приблизительно те же, что были у наших пращуров, которые разрисовывали стены своих пещер сценами охоты. Я сразу решил, что Фридли здесь служит ради этой самой фермы и коров, деньги посылает матушке, ну а на остающиеся пьёт. Вот я и посоветовал ему лучше бросить такую службу. Я не пророк, но готов предсказать, что с ним здесь в конце концов случится что-нибудь скверное.

К восьми часам вечера дождь стал слабеть, гроза утихла, но пора было уже возвращаться с работы, и конвойные повели продрогших, съёжившихся каторжников назад, в лагерь.

Ночью дул сильный ветер, хижины скрипели и содрогались от его порывов, а утром, проснувшись, заключённые увидели, что ветер разогнал облака, и в чистом, как хрусталь, утреннем небе разгораются первые лучи солнца.

В это утро завтракали молча, ни одни из каторжников не обратился к мистеру Холмсу с обычными шутками или вопросами. Даже те, которым, возможно, хотелось этого, молчали, опасаясь Берта Свенсона.

Молчал и Джон Клей. Он ел, глядя в стол, но когда вдруг поднял голову и взгляд его встретился со взглядом Шерлока, оба почувствовали ясно, что между ними что-то ещё должно произойти. Клей скривил губы и отвернулся. Шерлок пожал плечами и склонился к своей жестяной тарелке с остатками жидкой овсянки.

А неделю спустя произошло несчастье. И, как знать, не случись оно, судьба Шерлока Холмса могла сложиться совсем не так, как она сложилась в дальнейшем.

В этот день дежурным офицером в карьере снова был Хью Баррет. Работа шла поэтому особенно уныло, и заключённые трудились молча, не перебрасываясь словами, не перешучиваясь и не переругиваясь, боясь привлечь к себе внимание Вампира. А тот ходил по карьеру, заложив руки за спину, и из-за спины его торчал светлый хвост «хлесталки». Он зорко следил за всеми, но в этот день ему не везло — попались только двое «нерадивых», к остальным было не придраться, и сержант начал к концу дня выходить из себя.

Дорога, по которой заключённые качали тачки, уже просохла после дождей, и колёса теперь не скользили, никто не спотыкался, а значит, и на дороге «добычи» было мало. Вампир ходил мрачнее тучи и, как всегда, то и дело оказывался возле Шерлока Холмса, но тот в этот день и вовсе не обращал на него внимания, а работа у него, как обычно, спорилась. Его кирка круто взвивалась и опускалась, отламывая ровные ломтики камня, которые рассыпались жёлтыми осколками и образовывали у ног заключённого ровную горку. Затем, отложив кирку, Холмс брался за лопату и так же равномерно начинал кидать щебень в тачку, чтобы затем, наполнив её, покатить к узкой тропе и дальше, по тропе, к дороге.