По вечерам в судовом ресторане играла музыка, и тогда они танцевали и, танцуя, совершенно освобождались от той скованности, которая ещё преследовала их, когда они беседовали.

К Джону вернулась юношеская лёгкость и гибкость движений, и впервые после того, как с его рук и ног упали кандалы, он по-настоящему ощутил, что их нет, и ему стало казаться, что он научился летать.

— Какая красивая пара! — сказала о них с Лорой одна из путешествующих немолодых дам.

Шерлок, сидя за своим столиком, тоже любовался танцующими и чувствовал, и видел, что друг его кружится в вальсе на краю пропасти, и долг его — не остановить этот гибельный танец, но уничтожить эту пропасть, совершить невозможное.

Проходили дни. «Адмирал Нельсон» пересёк Индийский океан, вошёл в Аравийское море, затем в Аденский залив, прошёл через Баб-эль-Мандебский пролив, двинулся вдоль восточного побережья Красного моря, достиг наконец Суэцкого канала, и вот Средиземное море распахнуло перед ним свои изумрудные ворота.

Погода стояла удивительно спокойная, не было штормов, не мешали жестокие встречные ветры, которые, хотя и не угрожают движению паровых судов так, как движению парусников, всё же немало доставляют хлопот капитанам, принося с собою облака и туманы, затрудняя продвижение по курсу, создавая иногда необходимость делать дополнительные остановки.

«Адмирал Нельсон» шёл, нигде не задерживаясь и лишнего часа, зашёл в Пирей всего на полдня, затем без остановки шёл до Неаполя, а от Неаполя до Гибралтара, в Гибралтаре взял последний крупный запас угля и продовольствия, а затем двинулся к Лиссабону, где и совершил последнюю длительную стоянку.

Эти сутки, проведённые в Лиссабоне, запомнились Джону Клею, как непрерывное вращение громадной расцвеченной огнями карусели. С этой карусели началась и кончилась их прогулка, вернее, их путешествие по столице Португалии.

Они сошли на берег втроём, но «падре Фредерико» вдруг потерялся где-то в пёстрой портовой толпе, и «мистер Рединг» с леди Рэндолл отправились вдвоём изучать дебри незнакомого им города. Они не знали ни слова по-португальски и, несомненно, заблудились бы в путаных улицах и закоулках, если бы не замечательное умение Джона ориентироваться и запоминать дорогу. Он уверенно вёл леди Лору по этому пёстрому суетливому лабиринту, заходил с нею в магазины, где покупал какие-то сувениры и безделушки, показывал ей здания, о которых когда-то что-то слышал или читал, и которые, быть может, были вовсе не теми самыми зданиями, а просто чем-то напоминали их. Они зашли в какое-то кафе, пили крепчайший кофе, ели горячие ароматные булочки, затем в другом кафе, притаившемся под громадными листьями пальм, ели мороженое, вкус которого Клей успел позабыть, потом их долго-долго кагал по бульварам и улицам кудрявый извозчик, который воображал, что знает несколько слов по-английски, и говорил на сумасшедшей смеси французского и греческого.

Когда зашло солнце, молодые люди вышли на набережную и поужинали в ресторанчике, на крыше какого-то дома чем-то жутко острым и, несомненно, типично португальским. Возле ресторанчика мальчишка в соломенной шляпе продавал пёстрые воздушные шары. Джон купил два шара, и они с Лорой, как дети, хохоча, побежали по набережной, держа над головой ниточки, а за ними летели две смеющиеся рожицы, намалёванные на шариках.

И опять карусель, карусель, карусель, пылающая, цветная, сумасшедшая карусель.

Кудряшки Лоры, развеваясь, касались щеки Джона, она, кажется, не замечала этого, не замечала, что в упоении положила свою руку на его локоть.

Вдруг в какой-то миг, когда карусель замедлила движение, девушка обернулась и увидела, что лицо её спутника, раскрасневшееся и смеющееся, склонилось совсем близко к ней. Она ощутила на своей щеке его дыхание и, смутившись, чуть отстранилась. Молодой человек порывисто отвернулся, заметив её смущение, и от резкого движения его густые волосы, подхваченные встречным ветром, взлетели вихрем над головой, И тут Лора тихонько рассмеялась.

— Над чем вы? — спросил он, опять поворачиваясь к ней.

— Я, — она покраснела. — Мне показалось, что у вас дырочка в ухе. Ну, будто для серьги. То есть шрамик такой, как от дырочки. Я подумала: как забавно — мужчины давно не носят серёг.

Джон в душе разозлился на себя. Ведь говорил ему Шерлок сто раз: «Уши, уши, никому не показывай ушей, это единственная у тебя опасная примета!» Вот глупая оплошность! А впрочем, что до этого леди Лоре?

Он тоже засмеялся:

— Есть у меня дырочки в ушах. У нас в Америке ещё бытует куча всяких суеверий. У меня была нянька-индианка. Когда однажды я тяжело заболел, она вздумала надеть мне серьги-амулеты, ну и продырявила уши. Ух! Отец её потом чуть не убил. Но дырки заросли, только вот шрамики и остались. Смешно, да?

— Вас это не портит! — весело ответила леди Лора.

И опять кружилась, кружилась, кружилась карусель.

— Я думал, вы опоздаете к отплытию! — встретил их беспокойным возгласом добрейший «падре Фредерико», когда они взбегали на палубу, а за их спиной матросы готовились уже убирать трап. — Ну, можно ли так рисковать? Ай-яй-яй!

Потом, проводив леди Рэндолл к её каюте, Джон вбежал в свою и кинулся на койку, зарывшись головой в подушку, смеясь глупым детским смехом.

Шерлок вернулся с палубы и долго стоял в дверях каюты, глядя на своего друга.

Тот обернулся.

— Ну! Ругай меня! Ну же... Я жду. Я болтался с ней по городу весь день. Что говорил, не помню. Показал дырку в ухе. Ну! Я идиот, да?

Холмс засмеялся своим беззвучным смехом, тоже лёг на койку и закрыл глаза.

— Это я идиот, Джони. В мире так много радости, а я так поздно научился по-настоящему радоваться!

— Но если бы ты раньше научился, — воскликнул Клей, — то ты бы не встретил Ирен, а?

Шерлок покачал головой:

— А может быть, нашёл бы её на двадцать лет раньше? Кто знает? Двадцать лет назад ей было восемнадцать, как сейчас леди Лоре. Но это уже бред какой-то! Нет, ты неблагоразумен, и я тобой недоволен. Ну, что ты будешь делать потом? Подумай!

— Что потом? Что буду делать? — со щёк Джона всё ещё не сошёл мальчишеский румянец,— Потом я повешусь!

И он расхохотался.

— А вот это не получится! — серьёзно возразил Шерлок. — Кто раз избежал петли, уж не попадёт в неё, есть такая примета. Правда, она иной раз не оправдывается, если сам лезешь в петлю. Но уж я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы тебе эта мысль даже не пришла в голову.

Три дня спустя «Адмирал Нельсон» сделал последнюю на своём пути короткую остановку в Гавре.

Ожидая отплытия, Джон и Лора стояли на палубе и смотрели, как толкается внизу, возле чёрной стены — борта парохода пёстрая разномастная толпа.

Подали сигнал к отплытию, трап был убран. Внизу замелькали белые платки женщин, провожающих кого-то в Лондон. Дым густо повалил из трубы «Адмирала», и толпа отпрянула, не желая соприкасаться с чёрными клубами угольной пыли. Многие из провожающих повернулись, собираясь покинуть причал.

— Смотрите, Джон! — весело воскликнула Лора, указывая вниз. — Ой, смотрите, какой рыжий! Никогда такого не видела!

Она указывала на круглую макушку какого-то толстого господина, стоявшего у самого края причала и пытавшегося протолкаться подальше от него. Его волосы и в самом деле были рыжей моркови.

— Леди Лора, он вас услышал! — с упрёком воскликнул Джон. — Вот он уже оборачивается. Он понимает по-английски. Зачем же вы его обидели?

И в тот же миг воздух застрял в горле молодого человека. Толстый господин поднял голову, ища глазами даму, которую так насмешила его шевелюра. Он почти сразу увидел Лору и её спутника. Его багровое, мясистое лицо вдруг стало покрываться пятнами, ещё более красного цвета, а нижняя челюсть отвалилась и повисла. Несколько мгновений он ещё всматривался...

В эти мгновения Джон делал над собою страшные усилия, чтобы не отпрянуть от борта, не отвернуться, не закрыть лицо рукой. Он понимал, что этим выдаст себя окончательно. «Идиот! — пронеслось в его голове. — Не послушался Шерлока, не сделал настоящего грима... Да ещё родинку дурацкую пририсовал, а она у меня и тогда была нарисована...»