— Звучит! — воскликнул Холмс, прищурившись. — Сам Джон Клей!
— Не дразни меня! — Джон засмеялся. — Возможно, я не так выразился. Мне был в то время двадцать один год, и по большому счёту, моя карьера только начиналась, но я уже был знаменит в Англии и в Шотландии. Меня называли «взломщиком-ювелиром», а я, к стыду своему, ещё ни разу не попробовал себя на настоящем произведении ювелирного искусства. Ну, и как ты понимаешь, мне захотелось взять именно «глаза Венеры». Я долго готовился, но в первый раз у меня сорвалось. И из-за чего! Мне помешал идиот Джерри Лейк!
— Лейк? — Шерлок изумлённо поднял брови. — Он же был специалистом по банковским сейфам! Для чего же его вдруг понесло грабить в частном доме? Прослышал про сложность замка в сейфе Леера?
— Возможно, очень возможно! — с негодованием воскликнул Клей. — А главное, полез в дом Леера в один день со мной, тупица! И если бы не я, вообще не ушёл бы оттуда! Как мне потом стало известно, его подослал один мерзавец громадного масштаба, которому очень хотелось заполучить эти камни.
— Кто? — быстро спросил Шерлок.
Джон искоса глянул на него и усмехнулся:
— Насколько я слышал от вновь прибывающих, ты с ним был хорошо знаком. Не знаю, верно ли это, но он завалился по твоей милости со всей своей организацией, которая опутывала всю Англию, а потом ты его самого отправил освежиться в какой-то швейцарский водопад. Было такое дело?
— Господи помилуй! — вскрикнул Шерлок. — Выходит, это был сам профессор Мориарти! И ты отважился перейти ему дорогу?!
— Я же не знал, что Лейк работает на него! — пожал плечами Клей. — Я сам никогда ни на кого не работал, я — свободный художник.
— Гордо сказано! — покачал головой Холмс. — Но ведь ты говорил, что похитил «глаза Венеры» для какого-то «клиента» и боялся, что он сведёт с тобой счёты, обнаружив фальшивку.
Джон густо покраснел:
— Хм! Видишь ли, не со всеми можно шутить. После встречи с Лейком в доме Леера Мориарти добрался до меня. Он предложил мне своё покровительство и, так сказать, совместную работу. Я отказался, сказал, что буду работать сам по себе и сам для себя. Профессор был раздражён, весьма выразительно пригрозил мне «очень крупными неприятностями», но потом вдруг успокоился и спросил, твёрдо ли я намерен украсть сапфиры. Я ответил: «Любой ценой!» Тогда Мориарти сказал: «Прекрасно! Но, мальчик мой, ведь они вам не нужны, вы их всё равно продадите. Вот я их и куплю Идёт?» «Цена?» — спросил я. Он слегка помедлил, потом ответил: «Сто тысяч фунтов». — «Они стоят сто сорок две, — возразил я. — А мне хотелось бы получить сто двадцать».
— Ты — отважный человек! — с искренним восторгом проговорил Шерлок. — Немногие осмеливались так говорить с королём преступного мира. Ты ведь знал его статус?
— Ещё бы! — выразительно фыркнул Джон. — Тем более, я не мог позволить ему обращаться со мной, как с мальчишкой! Возможно, по возрасту я и был для него сопляком, но моя слава давала право ставить свои условия. Мориарти, видимо, понял, что без меня не получит камушков, и согласился. Я отлично понимал, что очень рискую, связываясь с ним, долго продумывал, как назначить встречу, чтобы, отдав ему сапфиры, наверняка получить деньги, а не схлопотать пулю. О том, что профессор не церемонится с теми, кто не желает плясать под его дудку, мне говорили много раз.
Шерлок Холмс слушал внимательно, изредка кивая головой, будто слова Джона подтверждали какие-то уже родившиеся в его сознании догадки. При последних словах товарища он, не удержавшись, засмеялся:
— Не знаю, что б ты схлопотал — пулю, нож или порцию яда, но только денег, Джони, тебе было бы не видать! Мориарти и ста тысяч платить не собирался — он хотел взять сапфиры даром, как привык брать всё, что хотел заполучить. Считай, тебе повезло.
— Ты меня недооцениваешь, Шерлок, — возразил Клей. — Я всё продумал. Но, впрочем, риск, конечно, был. Однако не в этом дело. После очередной попытки взлома Леер стал ещё более осторожен, и я отложил похищение на месяц. За этот месяц нужно было разработать новый план и встретиться с одним моим старым приятелем. Если говорить точнее, его можно назвать моим духовным отцом.
— И кто же это? — удивился Шерлок. — Я о таком не слыхал.
— Никто о нём не слыхал. Он не числится в полицейских досье. Чтобы рассказать тебе об этом человеке, о том, как он появился в моей жизни, как изменил мою жизнь, мне пришлось бы рассказать и о своём детстве, а это означает — надолго уклониться от нашей темы.
— И всё-таки расскажи, — потребовал Холмс. — Это совершенно необходимо. Кто был этот человек?
— Адвокат моего отца. Его имя Брейс Гендон. Кто мой отец, ты ведь знаешь?
— Лорд Кромуэл, герцог Уордингтон, владелец поместья и замка Уордингтон-хилл на юго-западе Англии. Я слышал, что между тобою и твоим отцом была какая-то тяжёлая история...
Джон отвёл взгляд в сторону.
— Была. Тебе я о ней расскажу, хотя прежде никому не рассказывал. Вот только Гендон и знает... До сих пор гнусно на душе, когда приходится всё это вспоминать. Видишь ли, я не знаю наверняка, отец ли мне герцог. Возможно, что и нет, ну тогда сущим варварством было пятнадцать лет внушать мне, что я — лорд Кромуэл. Но если я действительно сын герцога, то кровь во мне течёт очень древняя. Первый Уордингтон был по прямой линии роднёй Ричарду Львиное Сердце, так я не зря говорил, что отношусь к королевскому роду. Помнишь?
— Это, когда я тебя арестовывал? — кивнул Шерлок. — Ещё бы не помнить! Ты с таким неподдельным отвращением воскликнул: «Уберите свои грязные руки, не трогайте меня!»
— Прости, ради бога! — Джон невесело усмехнулся. — Просто я был в отчаянии от того, что засыпался. И сильнее всего ненавидел в эту минуту себя самого...
— Полно, я не обиделся! — Шерлок откусил кончик новой сигары и наклонился к светильнику, прикуривая её. — С происхождением герцогов мы разобрались. Слушаю дальше.
— А дальше уже непосредственно моя история. Герцог женился в шестьдесят пятом году, я родился, как ты знаешь, в шестьдесят шестом. Супругой его светлости была леди Элинор, в девичестве Брэкуэлл, очень знатная леди. После свадьбы они сразу покинули Англию и прожили два года в Южной Америке, откуда возвратились вместе со мною. Свидетельство о моём рождении, о крещении, — всё было в порядке. Я рос баловнем, проводя часть времени в Лондоне, но больше живя в родовом замке Уордингтон-хилл. Мне там нравилось больше всего: огромный дом с длинными коридорами, по которым можно было бегать, сколько душе угодно, просторные залы с рыцарскими гербами, с мечами, щитами и копьями, развешенными между роскошных шпалер. Таинственные башни, из бойниц которых я видел прекрасный лиственный лес, а с их верхних площадок видна была река, луга с пасущимися на них овцами, словом — благословенная старая Англия, без паровозов, заводов, уличного шума...
Образование я получил самое лучшее — меня с пяти лет учили играть на рояле, домашний учитель давал мне начальные знания по греческому и латыни, географии, истории, философии. Всё это потом, уже куда глубже мне пришлось изучать в Итоне, где преподаватели единодушно называли меня самым способным учеником. Я учился охотно, осваивал курс наук быстрее, чем другие дети, и пятнадцати лет поступил в Оксфорд. Ты слышал ещё о таком?
— Такое бывает редко, — согласился Шерлок. — Но я и сам мог бы поступить в пятнадцать лет в Оксфорд или в Кембридж, если бы в то время мне было, чем за это платить. Впрочем, отсутствие престижного диплома мне никогда не мешало. Извини за отступление. Продолжай.
— Продолжаю. Отец гордился моими успехами. И, как мне казалось, любил меня. Да нет, не казалось! Действительно любил. А вот леди Элинор... Подумать только, я звал её матерью, я знал, что она моя мать. Но никогда не чувствовал этого. Эта красивая, нежная женщина была со мною холодна, как лёд, я не помню, чтобы хоть раз она поцеловала меня не в самый краешек лба, чтобы взяла на руки... Я тяготился этой холодностью, я не мог понять, чем виноват перед мамой. И, как все дети, ужасно от этого мучился. Когда мне было двенадцать, леди Элинор вдруг родила сына. Именно вдруг. Это всех изумило, и её саму особенно. И вот тут случилось... Господи, как мерзко об этом рассказывать! Она внезапно объявила, ты понимаешь, объявила во всеуслышанье, что я не её сын, что я не сын герцога, что они усыновили меня в Южной Америке, потому что тогда она тяжело болела и врач сказал ей, что она не сможет иметь детей. Всё наше окружение просто онемело от изумления. Отец же отмалчивался, был в невероятном смятении, в конце концов уехал в Шотландию, потом вернулся и увёз меня из замка в Лондон. Всех подробностей этого кошмара рассказывать не буду, извини. Длилось всё это три года: леди Элинор настаивала на том, чтобы её сын Саймон стал наследником герцога. Я не знал, куда мне деваться... Мне было жалко не наследства, клянусь! Но они затоптали мою честь, осрамили перед всеми, кого я привык уважать, кто ещё недавно искренне уважал меня.
