— У меня нет никаких идей, — признаюсь я. — Что обычно делают…, — я достаю телефон и смотрю, сколько сейчас времени, — в Париже в одиннадцать вечера?

— Кто-то находит позднюю забегаловку, перекусывает что-нибудь, а потом идет на прогулку под дождем и просто наслаждается компанией милых американских девушек.

Функция сдерживания улыбки отключается.

— А у тебя большой опыт в получении удовольствия от компании милых американских девушек? — спрашиваю я. Смотри на меня, я флиртую!

Гейбл подмигивает. На самом деле подмигивает:

— Можно сказать, у меня это в первый раз.

Гейбл никогда не пробовал блинов с Нутеллой.

— Как ты мог? — спрашиваю я. — Как ты смог позволить себе быть в Париже и не съесть блина с Нутеллой? Ты вообще понимаешь, что это такое? Нутелла? Блин? А теперь сложи их вместе!

— Я знаю, — говорит он, продолжая изучать меню блинной. — Просто я всегда в настроении съесть что-нибудь соленое. Ветчина с сыром, стейк или что-то в этом роде. Не могу удержаться.

— А я всегда в настроении для сладкого. Даже во время ужина.

— Десерт на ужин? — смотрит на меня Гейбл, в удивлении приподняв одну бровь. — Ты чокнутая.

— Ты никогда не ел десерт на ужин, серьезно? А что насчет завтрака на ужин?

Он качает головой, пытаясь прикинуться серьезным.

— Американская система образования еще хуже, чем я себе представлял.

Гейблу приносят медовую ветчину и капиколли³ со швейцарским сыром и тонной зелени, а я получаю свою Нутеллу и поливаю ей даже бананы. Мы сидим за маленьким столиком в крошечном магазинчике – интересно, были ли когда-нибудь блинные по размерам превосходящим спичечный коробок? – и начинаем разворачивать пластиковые столовые приборы. Я смотрю на блин Гейбла, и вижу, что парень разглядывает мой.

— Может, поделимся? — предлагаю я. — Ты знаешь, что хочешь этого. Как и я.

— О, правда? — спрашивает Гейбл, смеясь. — Что ж, тогда…

Он хватает своей вилкой с моей тарелки кусочек блина, который я уже отрезала для себя.

— Ладно, тогда я стащу вот этот сочный кусочек ветчины. И эту хрустящую часть.

— Будьте моим гостем, мадам. Цель моей жизни – служить вам.

Я смеюсь, потому что шутка, однако часть меня немного сбита с толку. Часть меня надеется, что его шутки – это просто маска. Может, он чувствует то же самое блаженство, что и я? Может, впервые в жизни, я нравлюсь милому парню так же сильно, как и он мне?

Мой внутренний реалист говорит, чтобы я спустилась на землю. Гейбл сам по себе очаровательный и забавный парень, и он не пытается быть таким только для меня. Хоть раз в жизни мне нужно просто жить настоящим, а не вечно подпитывать свои большие надежды.

— Это действительно круто, — говорит он после первого кусочка бананово-нутелльной вкуснятины. Его рука касается моей, пока он крадет очередной кусочек блина.

Я напряженно сглатываю. Как это может быть простой случайностью?

Прекрати. Прекрати во всем искать знаки того, нравишься ты ему или нет.

— Закусочный налог, — говорю я, пока стаскиваю очередной кусочек его блина.

— Закусочный налог?

— Так говорит моя мама, когда стаскивает что-нибудь с моей тарелки или с тарелки брата.

— Гениально. Моя мама просто извинилась бы и не обратила бы внимания на то, какие глубокие психологические шрамы оставил бы после себя ее поступок.

— Мамы, ведь так?

Гейбл кивает и возвращается к поеданию своего блина.

Я хочу задать ему кучу вопросов: Твоя мама тоже становится сумасшедшей, когда ты уезжаешь за границу? Что из себя представляет Эдинбург? У тебя осталась там девушка или просто кто-то, кто нравится? Но мой внутренний реалист говорит мне не делать этого. Слишком много, слишком скоро, с кем-то, с кем ты вряд ли встретишься снова. Забудь обо всей этой давай-познакомимся ерунде и просто веселись. К тому же, спрашивать о чьей-то маме спустя пару часов после знакомства – это навязчиво и странно.

Поэтому я задаю нейтральный вопрос:

— И что ты изучаешь?

Гейбл пожимает плечами:

— Просто слушаю разные лекции. «Изучаю свои возможности», как любит называть это консультант. Все правильно, если бы это не было состоянием, в котором я нахожусь вот уже два года.

Если он в колледже – университете – вот уже два года, это значит, что ему сколько... девятнадцать? Двадцать?

— Я просто не могу остановиться на каком-то одном предмете. Интересуюсь всем и ничем. Понимаешь? Мне нравится слишком много разных областей, поэтому если бы я выбрал что-то одно и остановился на этом предмете, то все остальные части моего мозга перестали бы работать.

— Кажется, я знаю, что ты имеешь ввиду, — отвечаю я. — Иногда мне хочется прожить десять или двадцать жизней, которые помогут выучить все, что я хочу.

— И что ты хочешь выучить?

— Французский. Потом, я думаю, немецкий, а после него, полагаю, архитектура, в основном готическая, но еще мне нравится барокко и рококо. Мне бы хотелось заниматься чем-то вроде сохранения искусства. Если только я не решу пойти учиться на бухгалтера или адвоката, а я могу так сделать. По крайней мере, там больше платят.

Гейбл смеется все еще не показывая свои идеальные зубы.

— Звучит так, будто ты уже все решила. Уверен, у тебя все получится в независимости от того, что ты выберешь.

— А я вот не настолько уверена, — говорю я, вздыхая. — В любом случае, что у тебя за интересы такие несовместимые?

— Физика была моим любимым предметом. Наравне с музыкой. В школе я все время играл на басах. Еще мне интересна горнодобывающая промышленность, потому что па проработал в шахтах всю свою жизнь. Я еще люблю рисовать, но почему, объяснить тебе не могу, потому что сам не знаю.

— Ты не должен объяснять. Я не могу объяснить, почему я так одержима языками, на которых едва могу говорить.

Я говорю это и в то же самое время думаю обо всех тех разах, когда говорила на французском во время этого путешествия, и, признаюсь, немного раздулась от гордости. Мне на самом деле удалось с ним справиться. Все эти занятия, сеансы и языковые приложения на телефоне (не говоря уже о затраченном времени и усилиях), не прошли даром.

— Ты хочешь учиться, — говорит Гейбл, — чтобы понимать. Чтобы заводить больше знакомств. Чтобы дать себе больше возможностей увидеть мир и найти свое место в нем. Возможно, создать для себя место в этом мире. Неплохо звучит?

— Да, думаю, что да, — отвечаю я, пристально разглядывая тарелку. Моя грудь наполнена теплотой. Он понял меня тогда, когда даже я себя не понимала.

Мы доедаем блины в тишине. Не могу сказать, странно это или нет. Возможно, я была слишком любопытной. У меня настолько мало опыта в общении, что я не могу сказать, правильно ли спрашивать о чьих-то глубоких увлечениях на первой же встрече.

Гейбл погладывает на меня и осторожно улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ.

— Ну? — спрашивает он.

Я снова смотрю на часы. Немного за полночь.

— Уже довольно поздно, — признаюсь я.

Он смотрит на телефон:

— Боже, ты права. Я даже не знаю, где ты остановилась и с кем ты путешествуешь. Должно быть, они ждут твоего возвращения.

— Нет, нет, все в порядке, — отвечаю я, поднимаясь из-за стола. Гейбл следует моему примеру. — Мы путешествуем вдвоем с братом, никаких родителей. Думаю, я уже должна вернуться к нему.

— Где ты остановилась?

— Тринадцатый округ, — слегка смущенная отвечаю я ему на французском.

Гейбл в удивлении вытаращивает глаза:

— Это довольно далеко. Пойдем, я доведу тебя до метро. Тебе нужна помощь с поиском нужного поезда?

— Нет, я эксперт в этом.

— Конечно.

Мы выходим из блинной и делаем пару шагов вниз по улице, когда Гейбл спрашивает меня:

— Как давно ты в городе?

— Уже почти неделю.

— Не сильно много времени, чтобы стать экспертом. Это твой первый раз в Париже?